Бхагаван Раджниш - Автобиография духовно неправильного мистика Страница 24

Он много лет преподавал в Америке, и эта работа была фундаментальным трудом, символом его научного авторитета. Никто никогда ее не критиковал, никто не замечал неувязок. И я спросил его: «Что вы будете делать с переводом?»

«Опубликовать его я не могу, — ответил он. — Я наконец-то нашел переводчика, но ты, скорее экзаменатор, а не переводчик! Я получил перевод, но не могу его опубликовать. Твои примечания и редакторские правки... Они погубят мою репутацию. Но я целиком и полностью с тобой согласен. Вообще говоря, — добавил он, — если бы это было в моей власти, я присвоил бы тебе докторскую степень только за эти правки, потому что ты нашел именно те ошибки, какие смог бы обнаружить только настоящий практик медитации. Тот, кто никогда не медитировал, ничего бы не заметил».

Итак, всю жизнь, с самого детства, меня волновало только это: я никогда не допускал, чтобы мне навязали нечто неразумное, я боролся с любой глупостью, невзирая на последствия, я стремился быть рациональным, логичным до конца. Но это была лишь внешняя сторона моей жизни, она касалась тех, кто был вокруг. Другая сторона была глубоко личной, моей собственной: я добивался все большего уровня осознанности, потому что не хотел быть чистым интеллектуалом.

Сейчас я вспомнил одного из наших руководителей, всемирно известного историка. Он почти двадцать лет был профессором истории Оксфорда, а потом вернулся в Индию. Эту знаменитость мировой величины выбрали заместителем ректора нашего университета. Человек был прекрасный, с чудесным характером и невероятно обширными познаниями. Помимо учености, он обладал глубокой проницательностью.

По стечению обстоятельств, тот день, когда он стал заместителем ректора, был днем рождения Гаутамы Будды. Это весьма знаменательная дата, потому что Будда не только родился в этот день, но и достиг просветления, а позже ушел из этого мира. Одна и та же дата: день рождения, день просветления и день смерти.

Весь университет собрался, чтобы послушать, как новый руководитель университета будет говорить о Гаутаме Будде. А он был великий историк, написал о Будде несколько книг и говорил очень проникновенно. Со слезами на глазах он заявил: «Я всегда чувствовал, что если бы жил во времена Гаутамы Будды, то ни на миг не отошел бы от его ног».

По своему обыкновению, я встал и предложил: «Советую вам забрать свои слова обратно».

«Почему это?» — поразился он.

«Потому что это вранье, — пояснил я. — Вы ведь жили во времена Рамана Махарши — а он был не менее велик, он тоже обрел просветление, — но, насколько мне известно, вы ни разу с ним не встречались. Кого вы хотите обмануть? Вы и к Гаутаме Будде тоже не пришли бы. Достаньте-ка платок, ваши слезы — крокодиловы. Вы просто ученый и ничего не смыслите ни в просветлении, ни в таких людях, как Будда».

В аудитории наступила полная тишина. Мои преподаватели испугались, что меня вышвырнут из университета. Они все время этого боялись. Они любили меня и хотели, чтобы я продолжал учиться, но я вечно создавал такие тягостные, неловкие ситуации... и никто не знал, что делать, как растопить воцарившееся ледяное молчание. Несколько секунд безмолвия, казалось, растянулись на целые часы. А новый заместитель ректора стоял на виду у всех... Но человек он оказался замечательный. Он вытер слезы и попросил у всех прощения. Он сказал, что, возможно, погорячился. А позже пригласил меня к себе в гости, чтобы обсудить случай подробнее.

Но тогда, перед лицом всего университета, он сказал: «Ты прав, я вряд ли пошел бы к Гаутаме Будде. Я это знаю. Я сам не понимал, что говорю, меня переполняли эмоции, меня просто понесло. Да, я не встречался с ныне покойным Раманой Махарши, хотя мог бы, я ведь не раз оказывался недалеко от его дома. Я читал лекции в Мадрасском университете, а оттуда до Махарши было рукой подать, он жил в Аруначале. Мне друзья говорили: „Ты непременно должен познакомиться с этим человеком“, а я почему-то тянул, чего-то ждал, пока Махарши не умер».

Собравшиеся не верили своим ушам. Преподаватели онемели от изумления. Но честность этого человека всех покорила. Мое уважение к нему тоже невероятно возросло, и мы стали друзьями. Он был стар, ему было тогда шестьдесят восемь лет, а мне всего двадцать четыре, но это не помешало нашей дружбе. И в общении со мной он ни разу и виду не подал, что он — великий ученый, заместитель ректора и годится мне в дедушки.

Он, наоборот, часто говорил: «До сих пор не понимаю, что случилось в тот день. Я ведь не такой уж скромный и терпеливый. Двадцать лет преподавания в Оксфорде, лекции по всему миру — это сделало меня весьма заносчивым. Но ты одним махом разрушил мое самолюбие. И я буду благодарен тебе за это до конца жизни. Если бы ты не встал и не сказал то, что сказал, я так бы и верил, что действительно примкнул бы к числу учеников Будды. Но теперь... знаешь, если ты посоветуешь кого-то, я готов сидеть у ног этого человека и слушать его речи».

«Тогда садитесь и слушайте», — сказал я.

«Что?!» — воскликнул он.

«Посмотрите на меня. Забудьте о моем возрасте. Просто сядьте рядом и слушайте», — повторил я. Вы не поверите, но этот старик сел и выслушал все, что я собирался сказать. Мало кто обладает таким мужеством и такой честностью!

После этого он частенько приходил ко мне в общежитие. Все удивлялись, спрашивали: «Что происходит?» Я ведь так его опозорил! Но он приходил ко мне и меня в гости часто звал, мы садились рядом, и он просил: «Говори что угодно, я хочу слушать. Всю жизнь слушали меня, я уже разучился слушать других. К тому же ты говоришь о том, о чем я ничего не знаю». И он слушал меня так, как ученик слушает Учителя.

Преподаватели тоже ничего не понимали. «Чем ты зачаровал старика? — спрашивали они. — Он что, из ума выжил? В чем тут секрет? Нам, чтобы встретиться с ним, приходится записываться на прием и терпеливо ждать назначенного часа. А к тебе он приходит просто так. Больше того, он молчит и слушает. Что с ним произошло?»

«То же, что и с вами, — пояснял я, — но вы не так сообразительны, не так восприимчивы, не так разумны, как этот старик. Он — редкое исключение».

Профессор: 1957-1966

Студенческая жизнь мне очень нравилась. Как бы ко мне ни относились — любили или ненавидели, были «за» или «против», либо вообще не питали никаких чувств, — все это было чудесно. Все это очень пригодилось, когда я сам стал преподавателем. Благодаря этому я научился замечать точку зрения студентов, когда представлял им свою.

Мои занятия превращались в дискуссионные клубы. Всем разрешалось сомневаться и спорить. Время от времени кто-то начинал беспокоиться об уровне изучения предмета, потому что любой вопрос становился предметом бурных дебатов. «Не бойтесь, — говорил я. — Я добиваюсь одного: я хочу отточить ваш разум. Предмет изучения не так важен. Все книги на эту тему можно перечитать за одну ночь. Но если разум отточен, вы сможете ответить на любой вопрос, даже не читая учебников. Если же разум спит, никакие книги не помогут, вы не сможете найти там ответа. В книге на полтысячи страниц ответ может прятаться в одном-единственном параграфе».

Мои занятия были совершенно особыми. Все можно было обсуждать, все подлежало анализу — глубочайшему рассмотрению под всеми мыслимыми углами, со всех вообразимых точек зрения. Ответ принимался только в том случае, если он целиком и полностью удовлетворял интеллект. Иначе мы не довольствовались ответом, и спор переносился на следующий урок.

Меня вот что поражало: если обсудил какую-то тему, выявил ее логическую структуру, ощутил всю ткань проблемы, тебе уже не нужно ничего зубрить. Это твое собственное открытие, и оно запоминается навсегда. Этого уже не забыть.

Не сомневаюсь, что студенты меня любили, потому что никто другой не предоставлял им большей свободы и не относился к ним с большим уважением. Никто не окутывал их такой любовью, никто не помогал оттачивать разум.

Обычных преподавателей больше всего заботила зарплата, но лично я никогда за ней не ходил. Чаще всего я просто поручал это кому-то из студентов. Я говорил: «В первых числах месяца забери, пожалуйста, мою зарплату и принеси сюда. Можешь взять оттуда, сколько тебе понадобится».

За все годы моей работы в университете я ни разу не получал зарплату лично. Однажды ко мне пришел наш бухгалтер. Он сказал: «Я ни разу не видел вас у кассы. Мне уже просто интересно было, но потом я понял, что у меня вы вряд ли когда-то появитесь. Простите, что заявился в ваш дом без приглашения, но мне просто хочется узнать, что вы за человек. В первый день месяца преподаватели с самого раннего утра очередь в кассу занимают, но вас среди них никогда нет. Прибегает какой-то студент с доверенностью, но я хочу убедиться, что вы действительно получаете эти деньги».

«Не волнуйтесь, — ответил я, — деньги мне приносят в целости и сохранности». Когда кому-то доверяешь, он вряд ли тебя обманет.