Владимир Лермонтов - Праздник навсегда. Красивая повесть о бессмертии Страница 6

Однажды я увидел, что Лучик бежит из кухни во двор и в зубах у него мышь. Сразу я этому не придал никакого значения, ведь ловить мышей для кота – это совершенно естественное занятие, если бы не одно «но», которое в тот момент я упустил из виду. Через некоторое время, когда Лучик подошел ко мне и смело, а главное, точно совершил прыжок, приземлился прямо на мои колени, меня осенило. Господи! Да ведь слепой котенок не может поймать мышь! Лучик обрел зрение!

Я тут же начал с ним проводить эксперименты, привязал на конец нитки скрученную бумажку и начал играть с ним. И Лучик точно и цепко ловил бумажного мышонка. Кровь прилила к моему лицу, и я почувствовал, как щеки разгорелись от такого волшебного происшествия. Я вышел в комнату, где сидел старик, и взволнованно сказал:

– Дедушка, котенок наш прозрел, стал видеть! Вчера он поймал мышонка, а сейчас он точно ловит эту бумажку.

Арсений улыбнулся, и мне показалось, что глаза его засияли радостными огоньками, он спокойно произнес:

– Так что ж тут особенного? Видит, конечно, а почему ж ему не видеть? Христос на то и приходил в мир, чтобы слепые прозревали, а глухие слух обретали. Что ж ты, Владимир, удивляешься? Господь мертвых воскрешал.

– Так это когда было, дедушка, две тысячи лет назад, сейчас, мне кажется, таких чудес уже не случается.

– Экий ты прыткий, мил человек, не случается – рассудил все. Не случается по неверию нашему, по невежеству, потому, что сердца людские запечатаны стяжаниями мирских благ, а души во мраке грехов плутают. Для Бога, Владимир, нет «раньше» или «позже». Он всегда с теми, кто любит Его, кто призывает Его на помощь и верит, что эта помощь придет непременно. Вот ты все допытывался, откуда у нас продукты взялись, кто принес, а принес-то нам их Господь – вот как, мил человек.

Я молчал, переваривая услышанное и понимая, что невольно стал свидетелем чего-то непостижимого, того, о чем можно только прочитать в книгах, но простому смертному лицезреть не дано. «Может быть, это все мне снится?» – проскакивала порой мысль, я щипал себя за грудь, чувствовал боль, что отметало всякие сомнения: все это действительно происходит со мной наяву.

Как-то ночью я проснулся от того, что в комнате было светло. Мне вначале показалось, что с вечера я не выключил свет. Картина, открывшаяся мне, была совершенно поразительна. Старец стоял посередине комнаты и ростом был выше потолка, который, кстати, вообще отсутствовал, а было лишь открытое бездонное небо. Оттуда лился нестерпимый свет, вокруг летали птицы и пели неземные песни, а во все стороны простирались бескрайние долины роз до самого горизонта, и благоухание наполняло мир сладостным ароматом. Голос старика звучал громко и был подобен мелодичному, низкому колокольному звону: «Господи, – сказал он, – сколько же можно мне жить еще? Устал я, Господи, истощилось тело мое, истосковалась по Царству Небесному душа моя. Возьми с собой меня, Господи».

Старец смотрел вверх, прямо на нестерпимый свет, который нисходил с небес, и глаза его могли вытерпеть это явление. Я же мог только смотреть по горизонтали, столь ярко было небесное сияние, но и при этом мои глаза слезились, и в них была резь. Мне показалось, что я услышал ответ старцу, который был подобен шуму волн, порыву ветра, шелесту листьев.

– Рано тебе, Арсений, мир этот покидать, кто же соблюдет в нем Слово Мое?

– Стар я, Господи, – взмолился Арсений, – да ведь у людей есть Слово Твое – Святое Евангелие.

– Буква мертва, если она не живет в чьем-либо сердце. Твое сердце – Мое живое Слово, и ты должен пронести его для будущих поколений. Грехи людские дошли до неба, и Я проведу мир через огненные испытания, и тем, кто останется после Суда Моего, ты должен будешь передать Мое живое Слово.

– Мои глаза не видят, руки не слушаются, ноги не ходят, как же мне, Господи, возможно прожить еще столько лет?

– Мне все возможно, – прогремели как гром последние слова, приходящие с неба.

В один миг стало темно и тихо. В темноте я разглядел старца, сидящего на стуле перед иконами. Руками обхватив лицо, он тихо всхлипывал и шептал: «Как же, Господи стар я, куда ж мне пройти горнило огненное…»

Мне кажется, что Арсений не заметил того, что я невольно стал свидетелем глубокой тайны – небесного свидания.

На следующий день после этого видения старец был чрезвычайно печален, и я старался меньше его беспокоить, к тому же в нашем поселке произошло событие, приближение которого уже давно было главной темой, волнующей местных жителей: тем, кто не мог заплатить за электричество, отключали свет.

Конечно, активисты ходили в администрацию, просили, но все усилия оказались напрасными. Приехала специальная машина, молодые энергичные парни забирались в «кошках» на столбы и орудовали плоскогубцами. Действовали они лихо, делая это даже с некоторым удовольствием: раз – и готово.

Вечером поселок погрузился во тьму, почти во всех домах не было света, и только если приглядеться, то можно было заметить за окнами тусклые отблески то ли свечей, то ли керосинок, то ли самодельных коптилок, которые представляли собой маленькую баночку, наполненную постным маслом, и в ней – фитиль из тряпицы или ваты. Такой светильник чрезвычайно коптил, да и масла не напасешься, тем более этот продукт лучше использовать для питания, чем сжигать.

Впрочем, вскоре все успокоились и привыкли жить без света, мне даже показалось, что люди стали спокойнее и рассудительнее. Может быть потому, что вынуждены были раньше ложиться спать или оттого, что перестали получать информационный допинг от телевизоров?

С высоты своей горы я смотрел на поселок и мне казалось, что вот скоро вся Россия погрузится во мрак, чтобы потом, когда люди осознают свое отступление от Божьих истин, вновь воскреснуть и расцвести небывалым образом. Но все это будет, только если мы найдем утерянные жемчужины истины и отмоем их, только тогда они засияют небывалым свечением и озарят мир правдой, любовью и добротой.

Еще мне думалось, что каждый человек в этой жизни, в этом грозном, жестоком мире – жалкая песчинка, которая пытается, как-то выжить, уцепиться за что-нибудь материальное, вещественное. Каждый ищет соломинку, которая помогла бы переплыть этот бурный, бушующий океан невежества и зла. Но эти соломинки на самом деле не удерживают на плаву странника, а, наоборот, увлекают его в темную пучину, ибо соломинки эти – фальшивые, обманчивые, их придумало человечество для того, чтобы придать своему существованию смысл, вот все и гонятся за этими лживыми поплавками. Однако еще никому не удалось с их помощью обрести себя, найти свое предназначение на земле и, кроме того, открыть путь к небесному существованию.

Надо мною было чистое, ясное небо. На черном бархате ночного неба мирно мерцали далекие звезды. Изредка темноту разрезали синими стрелами падающие метеориты. Я стоял под куполом вселенной и понимал, насколько я мал, как ребенок, несмотря на то, что я уже взрослый. Я искал свое место в жизни, искал такую стезю, идя по которой можно было бы и взращивать в себе божественное и в то же время иметь свое место в социальной среде, чтобы зарабатывать на жизнь. Но так и не сумел я соединить земное и небесное, чтобы эти два начала связались гармонично и без ущерба для какой-либо стороны. Когда я уделял много сил и внимания материальному, божественное тускнело и гасло, когда же погружался в Божье, тогда мирское приходило в упадок. Разве нет выхода? – миллионы раз я спрашивал себя, Всевышнего, когда проводил долгие часы и дни в молитвах, размышлениях, одиночестве.

Человек приходит в эту жизнь, суетится, трудится, стремится, а потом все кончается, и почти бесследно исчезает человек с земли, будто и не было его вовсе. А главное, что за время жизни он так и не успевает, не может остановиться и найти то главное, для чего Господь извлек его из небытия на свет. Вот там, на небе, каждая звезда имеет свое место, свое предназначение, она указывает путь странникам, путешественникам, она светит, чтобы людям не было грустно и одиноко. Что же могу сделать я? Для чего я? Освещаю ли я кому-нибудь путь, помогаю ли людям, чтобы им не было грустно и одиноко? Да и как я могу помочь другим, если не могу помочь себе, не могу зажечь в своем сердце светильник добра и любви!

Было уже поздно, и с такими размышлениями я зашел в дом. Арсений как всегда сидел на своем любимом месте, на кресле у печи. Голова его была опущена и, казалось, что он спит. Я сел у топки, открыл дверцу и начал смотреть на тлеющие головешки. Разгребая в печи угли железной скобой, я невольно тихо сказал: «Что я могу сделать?» Вдруг старец поднял голову и спросил:

– О чем это ты, мил человек?

– Я думал вы спите, наверно, я вас разбудил.

– Что тебя, Владимир, беспокоит?

– Да не стоит об этом, у вас своего хватает, чтобы еще меня слушать.

– Экий ты, Владимир, «свое», «мое». Нет на самом деле между людьми разделения, все мы – один большой организм. Когда в этом большом теле один орган или клетка болеет, то боль на всех отражается. Хотя другие могут и не чувствовать, вернее не давать себе отчета, что к ним приходят волны отчаяния, боли, скорби, а они все равно невидимо в человека проникают и приносят ему вред. Скажем, согрешил кто-нибудь, преступление совершил какое, а оно на всех людей разносится, и каждый становится как бы неявным соучастником этого преступления. Вот оно как, мил человек.