Алехандро Ходоровски - Психомагия. Воображение как основа жизни Страница 7

Поэзия не терпит стереотипного видения мира?

Конечно. Поэзия конвульсивна, она напрямую связана с дрожью земли! Она не верит внешней шелухе и пронзает мечом ложь и привычки. Однажды мы пошли на медицинский факультет и при пособничестве нашего приятеля украли у трупа руку. Мы спрятали ее в рукав пальто и забавлялись тем, что подавали ее людям или трогали их этой мертвой рукой. И никто не решился сказать, что рука была холодна и безжизненна, никто не осмелился признать жестокую реальность. Разговаривая с тобой, я понимаю, что в каком-то смысле перед тобой исповедуюсь. Знаю, тебе все это может показаться дикостью. Но для нас это была не просто игра, это была настоящая драма! Наше действие создало параллельную реальность в рамках уже существующей, позволило нам выйти на новый уровень, и я до сих пор убежден, что каждый новый акт такого рода открывает нам дверь в иное измерение.

Не подобен ли такой акт катарсису? Не заложена ли в нем очистительная, целительная сила?

Ну конечно! Наша персональная история состоит из слов и действий. Большую часть жизни люди совершают банальные действия, но однажды чаша их терпения переполняется, они теряют над собой контроль, приходят в бешенство, начинают крушить все вокруг, разражаются бранью и оскорблениями, ударяются в насилие, совершают преступления… Если бы потенциальный преступник знал о существовании поэтического акта, он мог бы разыграть сцену убийства и тем самым удовлетворить свое желание с кем-нибудь расправиться всерьез.

Но это может привести к опасным последствиям.

Абсолютно верно. Страх и насилие не возникают каждую секунду, наше общество позаботилось об этом, расставило рамки и барьеры. И когда вы делаете нечто необычное, отличное от повседневной рутины, это действие должно быть осознанным. Нужно постараться заранее предугадать последствия своих поступков. Поэтические акции – это не просто бессмысленный бунт, они призваны проделать трещину в нынешних представлениях о смерти. Главное – не отождествлять себя с поэтическим актом, не позволять высвобождаемой энергии завладеть нами. Например, Бретон попался в собственную ловушку, когда, увлеченный собственным энтузиазмом, заявил, что настоящий поэтический акт заключается в том, чтобы выйти на улицу и стрелять из револьвера по людям. Позже он сильно в этом раскаивался, а ведь он даже не воплотил своего намерения! Но это заявление само по себе было признаком того, что его занесло. Поэтический акт высвобождает доселе сдерживаемую энергию. Бессознательный акт открывает дверь, ведущую к вандализму и насилию. Когда толпа впадает в состояние нервного возбуждения, когда мирная демонстрация вырождается и люди начинают жечь автомобили и швырять камни, тоже высвобождается энергия. Но это не делает из демонстрации поэтического акта.

Вы и ваши друзья отдавали себе в этом отчет?

Со временем мы пришли к этому. Но до этого мы несколько раз увидели, к чему приводит чрезмерный пыл и утрата контроля над собой. Некоторые случаи порядком нас встряхнули, нам пришлось как следует задуматься. Ключ же нашелся в одном японском хайку. Ученик принес учителю стихотворение, в котором говорилось:

Бабочка…Я оторву ей крылья,И она превратится в стручок перца!

Нет-нет! – мгновенно отреагировал учитель. – Позволь мне исправить твое стихотворение:

Стручок перца…Я приделаю ему крылья,И он превратится в бабочку!

Мораль ясна – поэтический акт должен быть созидательным, он должен идти по пути творения, а не разрушения.

Но иногда, чтобы построить, необходимо прежде разрушить.

Да, но надо быть очень осторожным с разрушением! Надо помнить, что акт – это действие, а не бессмысленное противодействие.

В таком случае как вы оцениваете некоторые из своих юношеских «актов»?

Многие из них как раз и были противодействиями или, скажем, более или менее комковатыми блинами на пути к достойному, заслуживающему упоминания поэтическому акту.

Я решил задним числом подвергнуть все свои действия анализу и оценке и ясно понял, что, вместо того чтобы опустошать коробки моего отца, мы, наоборот, должны были наполнить их носками и претворить его мечты в жизнь. Вместо того чтобы подсовывать моим родителям в кровать червей, мы должны были разложить под одеялом шоколадные медальки в золотой обертке! Вместо того чтобы разыгрывать бдения у тела моей матери, мы должны были сыграть сценку, в которой она предстала бы во всем своем великолепии, например Вознесение Богородицы. Шок был бы неменьшим, но его последствия были бы самыми благотворными.

Когда вы это осознали, вы и ваши друзья почувствовали себя виноватыми? Раскаялись в том, что сделали?

Нет, я считаю, что вина – бесполезное чувство. Мы все имеем право на ошибку, если она совершается от искреннего стремления к знаниям, и только единожды. Таковы обстоятельства нашего бытия: человек вечно стремится к знаниям. А человек ищущий по определению скиталец. Ошибка – часть его пути. Мы оставили свои негативные эксперименты, но без всякого раскаяния. Они открыли для нас двери к настоящему поэтическому акту. А можно ли сделать омлет, не разбив яиц?

Театральный акт

Мы говорили о метафизическом смысле акта, но сейчас мне хотелось бы вернуться к его артистической стороне. Если поэзия есть прежде всего действие, то какое место в ней занимают собственно стихи? Вы и ваши приятели писали что-нибудь или довольствовались только поэтическими актами?

Лин писал и стал одним из величайших чилийских поэтов, сейчас никто уже и не помнит о том, что он вытворял. Соотечественники удивятся, узнав, в какие игры играл в молодости их национальный кумир. Что касается меня, то я оставил поэзию ради театра.

Как это произошло?

Любовь к действию привела меня к тому, что я начал создавать предметы. И в частности марионеток, я полюбил их всей душой. Марионетка для меня – существо абсолютно метафизическое. Мне нравилось видеть, как созданный моими руками предмет ускользает от меня. С того момента, как марионетка делала первые движения, она начинала жить почти самостоятельно. Я помогал развиваться неизвестной личности, а она пользовалась моим голосом и руками для самовыражения. Я казался себе больше слугой, чем создателем.

В конце концов я почувствовал, что не я, но кукла управляет мной и манипулирует. Эта удивительно глубокая внутренняя связь с марионетками неминуемо породила во мне желание превратиться в одну из них, то есть стать театральным актером.

Вы правда думаете, что актер похож на марионетку? Мне кажется, это довольно спорно.

Может быть, но тогда я именно так представлял себе театр и профессию комика. Мне не нравился психологический театр, стремящийся имитировать «реальность». Для меня так называемый реалистический театр есть не что иное, как грубая попытка создать пустое и неверное подобие того мира, который нам кажется реальным. А ведь то, что мы привыкли считать реальностью, – это всего лишь часть, грань чего-то значительно более сложного и глубокого. Мне казалось (и продолжает казаться по сей день), что театр, гордо именующий себя реалистическим, нарочно устраняется от бессознательной, магической составляющей бытия. Реальность – я настаиваю на этом – не рациональна, это мы для самоуспокоения пытаемся представить ее такой. На самом же деле человеческие поступки диктуются подсознанием, сколь бы рациональными ни были объяснения, которые мы им даем. Что представляет собой мир, если не сплав таинственных сил? Не желать видеть в реальности ничего, кроме сиюминутного, значит предать ее, стать жертвой иллюзии, пусть эта иллюзия и выдает себя за реализм. В общем, я люто ненавидел реалистический театр и очень быстро перенес мою неприязнь на сочинения драматургов. Я не хотел видеть комиков, повторяющих затверженный текст, куда лучше было присутствовать на действах, не имеющих никакого отношения к литературе. Я сказал себе: «Зачем брать чей-то специальный „театральный“ текст, если на сцене можно представить все что угодно? Я мог бы поставить замечательную драму, взяв за основу первую полосу ежедневной газеты». И вот я начал работать, ощущая все возрастающую свободу. Я не собирался имитировать реальность и потому делал все, что мне заблагорассудится, – принимал страннейшие позы, выл… И тут мне показалось, что меня ограничивают сцена и декорации. Я решил вывести театр из театра. Почему бы не поставить спектакль в автобусе, решил я. Публика ждала бы на остановках, а автобус собирал бы ее, колеся по городу. Внезапно он останавливался бы, и людям приходилось бы выйти, зайти в бар, роддом, в общем, туда, где что-то происходило, а потом вновь вернуться в автобус. Мой опыт переняли другие. Иной раз я объявлял, что спектакль будет идти в театре, а сам приводил зрителей в подвалы, в уборные или на крышу. Позже мне пришла в голову мысль, что театр может отказаться от безучастных зрителей, пусть все в нем будут актерами. Тогда я начал организовать большие праздники, чтобы в них участвовали все желающие. В конце концов я пришел к выводу, что у актера не должно быть роли. Актер, решил я, должен играть собственную тайну, должен вытащить наружу свой внутренний мир. Человек идет в театр не для того, чтобы от себя убежать, а для того, чтобы себя познать, наладить связь с той тайной, что есть внутри каждого из нас. Для меня театр был не развлечением, а инструментом самопознания. Поэтому я заменил классическую игру тем, что называется эфемерной паникой.