Нерентабельные христиане. Рассказы о русской глубинке - Петр Михайлович Давыдов Страница 16

с собой привез. Ваше гостеприимство – не плод деятельности активного митрополита?» Парень расхохотался: «Вы вроде лимонад пили, ничего крепче кефира у нас нет, откуда такие мысли-то?» Потом посерьезнел: «Я не очень понимаю, почему нужен обязательно целый митрополит, да еще с проектами, чтобы человек просто мог сделать доброе дело. Взял и сделал, и слава Богу – в чем проблема? Зачем утруждать митрополитов, не пойму».

И вот эта скобарская непонятливость так меня впечатлила, что все три с половиной часа дороги в Питер дочь и супруга должны были выслушивать мои ностальгические стенания по Пскову. Дочь культурно и скромно молчала, а жена достала книжку по истории этого действительно прекрасного города и иногда задавала наводящие вопросы. Например, про тевтонцев.

Приезжайте во Псков, в общем. Только ноги вытирайте. Народ тут серьезный. Но и добрый – не пересказать.

Как младший Христа поздравил

Младшие вдруг решили повзрослеть и после завтрака затеяли серьезный разговор о целесообразности и способах заботы об окружающем мире. Результатом дискуссии стала категорическая просьба заменить живую елку для Нового года и Рождества Христова на живого крокодила: во-первых, он тоже зеленый, во-вторых, с ним поговорить можно, в-третьих, игрушкам и гирляндам он всяко обрадуется. А елку жалко – пусть растет себе в лесу. Сообщение старшей и даже нас, родителей, об отсутствии крокодилов в наших широтах было встречено презрительным молчанием и потребовало подтверждения бабушек и дедушек.

Вздохнув о несовершенстве мира, где даже порядочной рептилии не везде найдется место, елку решили поставить все-таки искусственную, чтобы леса не портить. Им и так несладко, в наше-то время. «Тяжелые времена пошли!» – так и сказали. Мы переглянулись и обсуждение мирских проблем перенесли с общих семейных собраний на разговоры вдвоем.

Взрослению младшего способствует официальное разрешение прочим ходить теперь на исповедь. «Ладно, вашу Симку-Пимку я не считаю: она и так старуха и на пианино играет (Серафиме – 14), но почему это Машка может ходить себе на исповедь, а я, видите ли, нет? Мне тоже есть что сказать Богу».

Ну, раз есть о чем поговорить, кто я такой, чтобы встревать в их беседы. Подошли к священнику, предупредили, чтобы не сильно пугался, а тот как обрадуется: «Ух, наконец-то! Луч света в … а, ну да. Вы ведь тоже придете».

Исповедь в нашем храме чаще всего идет отдельно: после всенощной или до литургии – таким образом, как грамотно, на наш приходской взгляд, рассудил настоятель, «службе – службово, исповеди – оно самое, и нечего их смешивать».

Дети храм, к счастью, любят – спасибо, кстати, многим бабушкам за их добрые улыбки, терпение и снисходительность, которые помогают младшим считать церковь своим домом. Однажды до того долюбили, что, объевшись конфетами (мы недоглядели), дети диатезом страдали дня три. Зато поняли, что делиться надо. Хотя бы с папой. Он и так толстый.

Итак, младший отправился, рыцарски пропустив сестер вперед, на исповедь. К чести священника, тот отнесся к его стремлению повзрослеть всерьез. То есть не кинул епитрахиль на голову и дежурно прочитал положенный текст, а начал разговор, во время которого младший и правда выглядел взросло. Батюшка кивал головой, время от времени что-то, видно, подсказывал, младший отвечал страшным шепотом, священник улыбался. Потом, смотрим, юный исповедник о чем-то спрашивает. Священник заинтересованно улыбается и кивает головой. Младший распрямился. А это значит, что сейчас запоет. Ой!

Надо сказать, что слух у него абсолютный и петь он здорово любит. Среди хитов – сербская «Тамо, далеко», две бодрых немецких и пара трогательных финских песенок про любовь, «Un Italiano Vero». Всем этим он до истерики веселил пассажиров поезда, который ходит к бабушке на север. Но одно дело – пассажиры, совсем другое – церковь. Мы ринулись к вдохновенному исполнителю.

Батюшка мягко остановил нас: «Ничего страшного, не волнуйтесь. Мы договорились, что петь он будет тихо, но красиво. К тому же мы никому не мешаем: служба закончилась. А парень очень хочет поздравить Христа с днем рождения». – «Так он сейчас немецкий марш заорет, я ж знаю. Христу, может, и ничего, но дедушки, бабушки… Конфет больше не будет, похоже». – «Возмещу. Дайте ему Христа поздравить, пожалуйста». – «Но это же исповедь». – «Именно. И исповедовать можно не только грехи. И радость тоже».

Младший спел «Прекрасное далеко». Я и забыл, что это любимая их песня. Вроде ни слова о Христе не говорится, но вся песня о Нем, о ваших с Ним отношениях. Не омраченных твоими изменами, уклончивым «потом-потом, Господи», ужасом от предательств и разочарований. Когда все просто и ясно. Вот уж действительно: «От чистого истока в прекрасное далеко я начинаю путь».

…Этот благословенный мир детства, где к Богу относишься не со стыдом, страхом и расчетом, а с радостью! Где главная тема на исповеди – не грехи, а радость. Пусть наивная, но – честная.

Парень пел, а взрослые кто улыбался, а кто, вслушавшись, и призадумался. Ведет ли путь, которым я иду сегодня, именно в прекрасное далеко? Слышу ли я тот Голос или оглох, имея уши, чтобы слышать? Спешу ли я на Зов? Будет ли все просто, ясно и, главное, чисто, когда путь твой закончится?

Было над чем нам подумать в это Рождество. А младшие занялись своими делами. Надо полагать, не менее важными.

Фаина Огурцова

Фаина Огурцова, «эти из Чуриловки» и из прочих мест

– Колькя, иди иси.

– Бабушка, не хочу – я непоетый побегаю.

– Иди ись, говорю! Не будешь поетый – будешь отпетый!

С Фаиной Огурцовой спорить отваживаются только в двух случаях: либо не будучи с ней знакомыми камикадзе, либо приезжая в село, где живет Фаина Ивановна, на бронетранспортере и, разумеется, не покидая боевую машину. Поскольку среди миролюбивых жителей нашего села последователей второго варианта нет, а известна она далеко за пределами нашей округи, с Фаиной Огурцовой чаще всего не спорит никто и никогда. Даже внуки и внучки. Тех простачков – приверженцев варианта № 1 – Фаина, во-первых, быстро знакомит с текущей обстановкой – в селе, парламенте, в мире и в их собственной голове, в частности; во-вторых, сбивает с них городскую суетливую скороговорку, пыль, ну и спесь заодно.

А Колькя и Сано – это внуки. Олькя и Верькя – внучки.

– Хорошие паря, конечно, только у их с мотоцикла в детстве упадено было. Не, у Кольки – с мотоцикла, а у Сани – с лошади. Лошадя норовистая была дак. А с Ольки и Верьки – что и взять. Деуки дак. С тех пор и прихилияются – тово хочу, этово не буду. Я те не буду!

Не спорят