Феофан Затворник - Рукописи из кельи

Мысли о разных предметах веры

Самоиспытание и познание греховности

Всякий войди в себя самого и займись, прежде всего, рассмотрением жизни своей и всего, что в ней было неисправного. Конечно, всякий говорит о себе, что он грешен, и не только говорит, а нередко и чувствует себя таковым; но эта греховность наша представляется нам в виде смутном и неопределенном. Этого мало. Истинное покаяние и должная исповедь требуют определенно разъяснить себе, что именно в нас нечисто и грешно и в какой мере, — узнать свои грехи ясно и раздельно, как бы численно.

Для этого вот что советуют сделать: поставь, с одной стороны, закон Божий, а с другой — собственную жизнь и смотри, в чем они сходны и в чем не сходны. Бери или свои дела и подводи их под закон Божий, чтобы видеть, законны ли они; или бери закон и смотри, исполняется ли он как следует в жизни твоей. Например: ты был оскорблен — и отмстил; так ли велит закон христианский? Видишь погрешности других и осуждаешь; так ли это по заповедям Господним? Сделаешь что доброе — и высишься или трубишь пред собою; позволительно ли так делать христианину? Или: закон велит в церковь ходить неленостно и в церкви стоять благоговейно — во внимании и молитве; исполняется ли тобою это? Закон велит не похотствовать, не гневаться, не завидовать, не присвоять чужого и проч.; исполнено ли все это?

Чтобы ничего не упустить в этом важном деле самоиспытания, хорошо держаться в нем какого‑либо порядка. Например: вообрази себе как можно яснее все обязанности свои — в отношении к Богу, ближним и самому себе; и потом как можно точнее и подробнее просмотри свою жизнь — по всем этим отношениям. Или: перебирай заповеди Десятословия одну за другою, со всеми частными предписаниями, содержащимися в них, и смотри, исполнил ли ты все требуемое ими? Читай также или припоминай Нагорную беседу Спасителя, где Он изъясняет закон, восполняя его духом христианским, или — послания апостольские, где излагаются обязательные для христиан дела и расположения, например: Римлянам — с 12–й главы, Ефесянам — с 4–й, Иакова, Иоанна Богослова и прочих. Смотрись во все это, как в зеркало, и увидишь, где в тебе есть какое пятно и какое безобразие.

Вследствие такого пересмотра жизни откроется — в числе наших дел, слов, чувствований, помышлений, желаний — множество или прямо противоположных закону, или полузаконных, то есть таких, в коих нечисты намерения, хоть они внешно сообразны с законом; или опущенных, коим следовало бы быть, но мы не хотели их выполнить; соберется всего этого многое множество, и — может быть — вся жизнь окажется составленною из одних дел недобрых, как непрерывная цепь, или непрерывный ряд, изделий безобразных и отвратительных.

Внешнее в покаянии сделано. Но на этом не должно останавливаться. Надобно идти далее по пути познания своей греховности — входить глубже в греховное сердце. Под делами и словами, под частными мыслями, желаниями и чувствованиями лежат постоянные расположения сердца, служащие для них источником. Совокупность этих расположений составляет «личность» человека и определяет его характер. Их‑то потому особенно и надобно определить; труда здесь не очень много: добросовестность наша пред собою не позволит нам скрыть, чем облачается наше сердце и какие обитают в нем властители; а то и осязательно можно указать о том свидетеля, и именно: какие недобрые дела часто нами повторяются и вырываются с такою силою, что мы совладеть с собою не можем?.. Это значит, что они имеют корень в сердце; там, должно быть, скрывается постоянный их производитель, то есть соответственная им склонность, или страсть. Какая в особенности страсть господствует во мне, препятствуя моему покаянию и удерживая в оковах греха? Это можно узнать по следующим признакам: все, с чем труднее всего нам расстаться, чем наиболее привыкло утешаться наше сердце, о чем наиболее всего мечтаем мы и наяву, и во сне, что особенно стараемся мы скрыть не только от других, но и от самих себя, в чем тяжелее всего признаться пред отцом духовным, чего особенно не хочется объявить на исповеди, — все это очевидно господствует над нами и держит нас в плену; во всем этом скрывается внутренний змий, который отравляет нас своим ядом. Против сего‑то именно недуга душевного и должно направить все усилия и всю духовную бдительность. Кто не победит своей господствующей страсти, тот никогда не исправится и не выйдет на свободу от грехов. При всяком порыве вознестись горе господствующая страсть влечет и повергает долу. Итак, какая же во мне господствующая страсть?

Известно, что корень всему злу есть самолюбие. Из самолюбия выходят гордость, корысть и страсть к наслаждениям, а от них уже и все прочие страсти. Они все есть у всякого, кто грешит, но не у всех в одинаковой степени. У одного гордость преобладает, у другого — корысть, у третьего — страсть к наслаждениям. И гордый не чужд корыстных видов и наслаждений, но легко приносит их в жертву, когда они могут унизить его. И своекорыстный готов потешиться, если это ему ничего не стоит, и проч. Так у всякого одна какая‑либо страсть господствует, а другие стоят как бы в тени. Эту‑то господствующую страсть и надобно увидеть и определить, чтобы потом на нее решительнее и действовать можно было. Один святой отец говорит: «Господь требует от тебя восстановления целомудрия, а ты милостыню раздаешь да богадельни и часовни строишь, — исправь прежде первое, и второе приятно будет». Легко узнавать и частные пороки, которыми кто страждет. Если, например, кто, указывая на другого, в одном случае скажет: «Смотри, что он делает!», в другом с досадою повторит: «Какая несообразность!», а то мину покажет насмешливую, и вообще охотнее и больше говорит о поступках других, и с невыгодной стороны, — тому нетрудно догадаться, что он страдает богопротивным пороком осуждения, и т. п.

И еще далее надо идти в познании себя. После всего надобно определить общий дух жизни нашей, или одну отличительную ее черту. Кому мы служим: Господу или себе и греху? Что имеем в виду — себя или Господа — славу Его, угождение Ему? За кого всегда стоим — за имя Божие или за себя? Но сказать это может только совесть наша, втайне, пред лицем Господа. Ее и вопросите. Дела же, и добрые, не суть доказательство, что мы служим Господу, ибо можно и их делать себя ради. Эта черта определяет, что мы такое и чего потому ожидать должны. Познанием же этой черты возглавляется, или завершается, самопознание. Так, наконец, вообразится вся картина нашей греховности и вся история нашей греховной жизни: дела, чувства, расположения и главный дух жизни.

К смущаемым нечистыми помыслами

Пресечь, — то есть не дозволять себе более дел срамных, — это то же, что скосить сорную траву. Трава скошена, а корни остались. Как только поблагоприятствуют обстоятельства: сорные травы опять разрастутся. Так и в нас, если только пресечем дело, не заградив источника их, то, как только случай, дела опять появятся. — Таковы все наши исповеди, и не без намерения перестать грешить совершаемые, но не сопровождаемые пресечением источника греха.

Находящемуся в этом положении так оставаться нельзя; чем дальше, тем будет хуже, а наконец и желание исправности прекратится. Это будет состояние не отчаяния, но нечаяния…

Когда чувства раскаяния искренни и желание исправиться непритворно, то с этими чувствами и расположениями дело поправить очень удобно. Ведь не горы переставлять. Есть две–три вещи, кои надо тотчас ввести в дело и продолжать… и все устроится как по маслицу.

Надо примерно представить свое внутреннее с той исключительно стороны, из коей исходят грехи. У святых отцов очень хорошо изображен ход плотских грехов: прилог, внимание, сочувствие, желание, согласие, решение и дело… Я остановлюсь особенно на начале. Определяю его так: чувство сласти похотной. Возбуждение похотного движения происходит от соков или собравшегося семени, от впечатлений чувственных, особенно чрез зрение и слух, и от врагов. Откуда бы оно ни исходило, его сопровождает сласть похотная. Сия сласть и есть корень всего зла. Между тем на нее мало обращают внимания, а она, как заноза, все дальше и дальше проходит и заполоняет все внутри.

Святые отцы о подчревных движениях говорят: начавшись там, они восходят вверх, поднимаются до сердца, его наполняют, далее — голову и все тело. Все тело тогда бывает полно похотию, назовем это паром, или дымом, похотным. Потом это проходит, будто ветром прогонится этот пар, или дым… Но после опять начинается, когда показываемые выше причины произведут похотное движение; только в сей раз движение вверх совершается быстрее, так как дорога уже пройдена, но дольше остается в теле. В третий раз — еще скорее и еще дольше. Частое повторение этого делает наконец то, что эта похотливость заседает навсегда в теле, то есть наполняет его все сполна, и не выходит. После сего в теле все делается похотно: глаз смотрит похотно, ухо слышит похотно, и оба эти чувства то только ищут видеть и слышать, что может питать похотность; и все чувства таковы же становятся, и все члены тела. Затем всякое движение и всякое прикосновение отзывается похотностию… как губка, наполненная водою, во всякой норке своей содержит ее и, чуть коснись, испускает ее — таково тело, похотию исполненное… Надо охладить и отрезвить тело, выполоскать, выжать, выколотить, как белье запачканное. Как? — Действуя обратно тому, как похоть его заполонила. Поднималось похотное движение из‑под чрева кверху… многократно… и завладело всем телом. — Теперь надо так действовать: как только покажется оно под чревом, придавить его и ходу не дать всякий раз. Чем придавить? — Напряжением мышц, волею, разлюбившею похоть и теперь начавшею преследовать ее, как врага. Чем сильно похотное движение? — Сластию похотною. Эта сласть дает ход похотному движению. Если сразу пресечь сласть, или отбить, движение тотчас прекратится. Не ощущать сласти сей нельзя, как сласти сахара, раскусивши его. Но не любить, отвратиться, ненавидеть ее можно. Это не дело тела, а души. Душа должна сознать, что сия сласть — яд для нее и враг ее, губящий ее безжалостно. Когда душа дойдет до чувства вражды к сласти, от сознания ее вражества, тогда стоит только привести в движение сие чувство, как сласть потеряет свою сладость, потеряет силу давать ход движению похотному, — движение и прекратится. Это и будет подавление движения… Подавление сие само собою совершится, когда сласть сознается (будет признана) врагом и встретится ненавистью.