Алексей Добровольский - Призрак Кудеяра Страница 10

Испанский философ и социолог Хосе Ортега-и-Гасет никак не верил, что в крестьянской патриархальной России марксизм смог пустить глубокие корни. Перед Второй мировой войной он посетил СССР и убедился, что был прав: Россия под тонкой плёнкой марксистских идей оставалась страной с традиционным укладом жизни. Вот его слова: «Россия настолько же марксистская, насколько германцы Священной Римской империи были римлянами».

Народная стихия приспособила к себе марксизм, восприняв из него лишь то немногое, простое и ясное, что соответствовало её исконной Языческой сути, отвечало её представлениям о справедливом распределении жизненных благ: общинность, солидарность, нестяжательство, борьба с социальным злом в лице всяческих господ. Слово «социализм» было чуждо крестьянскому уху, зато лозунг «Вся власть Советам!» был воспринят на ура, ибо пробуждал могущественный национальный архетип.

Генерал А.А. Брусилов писал в книге «Мои воспоминания»: «Их совершенно не интересовал Интернационал, коммунизм и тому подобные вопросы, они только усвоили себе следующие начала будущей свободной жизни: немедленно мир во что бы то ни стало, отобрание от всего имущественного класса, к какому бы он сословию ни принадлежал, всего имущества, уничтожение помещика и вообще барина».

Марксизм в его большевистском преломлении — это, собственно, уже не столько марксизм как абстрактное экономико-политическое учение, сколько советизм — попытка конкретной реализации социализма в Советской России.

Надо признать, что, несмотря на послевоенную разруху, жесточайшие методы, идеологическое засилье и подавление всякого инакомыслия, этот «социализм» всё же позволил снять основные противоречия, существовавшие в царской России, сломать многие вредные буржуазные стереотипы и создать определённый задел для духовного развития.

К 1921 г. интернационалистам Ленину и Троцкому, парадоксальным образом стоявшим на страже русских национальных интересов протии раздела союзниками бывшей Российской империи, удалось, казалось бы, невозможное — победа над белыми и интервентами, преодоление хаоса, восстановление целостного единого государства.

С другой стороны, несмотря на все исторические заслуги большевиков в борьбе с интервенцией Антанты, их «диктатура пролетариата» в крестьянской стране была направлена не только против классовых врагов, но ударила по основной массе населения, так сказать, «по своим». Но в том-то и дело, что «своими» их большевистские лидеры никогда и не считали. Более того, как это ни покажется странным на первый взгляд, самую мощную и смертельную опасность «пролетарской диктатуре» большевики видели во всколыхнувшейся, ощетинившейся штыками крестьянской, мужицкой стихии — в раскрепощённом Русском Духе. Ленин неоднократно подчёркивал, что «гигантская мелкобуржуазная волна куда страшнее, чем Деникин, Колчак и Юденич, вместе взятые»[35]. Он прекрасно понимал, что общенародная повстанческая волна может смести всё большевистское ко- миссародержавие, как сухой помёт.

Русская Воля, клокочущая, бушующая, вырвалась из клетки уже в Феврале. Тут и пошло-поехало такое, что и не снилось самим революционерам. Народу осточертела всякая власть как таковая; вековое иго царизма достало всех. В значительном большинстве своём мятежная вольница не хотела терпеть более никаких форм принудительной государственной власти; не видя от неё ничего хорошего, она желала упразднения любой власти вообще, кроме власти Советов, понимаемой как древнее вечевое самоуправление. И потому народ оказывал неповиновение и даже прямое сопротивление новой власти и её государственным структурам. Карательные меры Временного правительства уже ничего не могли поделать: солдаты всё чаще отказывались выступать против крестьян. В конце апреля 1917 г. Керенский на заседании Гос. Думы прямо-таки возопил: «Неужели революционная Россия — это государство взбунтовавшихся рабов?»

Да, Русский Бунт, обуянный жаждой праведной социальной мести за все былые унижения, ужасен, но очистителен и благотворен. Русский Бунт не истолковывается сугубо политически. Русский Бунт есть воплощение Великой Русской Идеи БЕЗВЛАСТИЯ. Безвластия не в мещанском обывательском представлении всеобщей вседозволенности и отсутствия всякого порядка, а в смысле подлинно народного общественного самоуправления — всевластия свободно избранных советов.

АНАРХИЯ — МАТЬ ПОРЯДКА![36]

А. Блок в поэме «Двенадцать», И. Бунин в «Окаянных днях», хотя и совершенно по-разному воспринимали революционные события (Блок, определивший русский народ как «народ с социалистической психологией», их благословлял, Бунин — проклинал), но оба заблуждались, в большей или меньшей степени отождествляя Русский Бунт XX столетия с ликом большевизма[37]. В то же время Есенин в поэме «Страна негодяев» ясно противопоставил Русский Бунт (махновское повстанчество) и «обладающего даром укрощать дураков и зверей» большевистского комиссара Чекистова-Лейбмана.

Большевики лишь воспользовались революционным энтузиазмом народных масс — Русским Бунтом в своих узкопартийных, весьма сомнительных целях. Они больше всего на свете боялись именно этой, самой анархической, лихой, непредсказуемой и суровой в мире стихии — РУССКОЙ НАРОДНОЙ ВОЛИ.

Главной задачей большевиков, вопросом их жизни и смерти становится удержание, утверждение своей абсолютной власти, причём любой ценой и любыми средствами. Без всякой натяжки можно сказать, что в Октябре большевики пришли к власти почти бескровно, но, подмяв под себя Советы, узурпировав власть и подавляя Русский Бунт, они пролили море крови.

Бойня, которую они развязали против трудового крестьянства, превзошла все мыслимые ожидания и навсегда поселила в нерусских комиссарах-палачах непреодолимый страх перед возмездием.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

У меня зелёный бант;Мой милёнок — партизант.

Как в СССР, так и сейчас господствует точка зрения, что в Гражданской войне противостояли друг другу две силы: красные и белые. Но такая примитивная красно-белая оценка столь грандиозных национально-исторических событий вообще не заслуживает сколько- нибудь серьёзного внимания. Да, конечно, красные и белые воевали между собой за власть, но одновременно и тем и другим приходилось отчаянно бороться с третьей, зелёной силой — с Русским Бунтом, представлявшим главную опасность для обеих сторон. Крестьяне не верили никому, у кого нет на руках мозолей:

Здесь в схватках, зверски оголтелых,Рубили красных, били белыхЗа провиантовый грабёж,За то, чтоб не топтали рожь.

* * * Народ невинный, добродушный,Он всякой власти непослушный,Он знает то, что город плут,Где даром пьют, где даром жрут,Куда весь хлеб его везут,Расправой всякою грозя,Ему не давши ни гвоздя…

Начало Революции было достаточно успешным. Самодержавие «помазанника божия», расстреливавшего рабочие демонстрации, было уже исторически и психологически изжито. Война с Германией за чуждые британские интересы, массовый голод, массовые болезни, массовая неграмотность^ Народ бился за лучшую жизнь, за избавление от помещиков, фабрикантов, попов, буржуев-кровососов. Не сразу удалось распознать, что оседлавшие Революцию большевики- абсолютисты ничем не лучше прежних господ, хотя и называются товарищами. Их декреты стали напоминать царские указы, а униформой первой партийной бюрократии стали перелицованные офицерские френчи. «Земля — ваша, хлеб — наш!» — провозгласили новые мироеды; начались реквизиции, контрибуции, конфискации, чрезвычайки, трибуналы^ Народ стал прозревать, но обман теперь сопровождался самым настоящим террором.

Народное повстанчество 1918 — 1921 годов было направлено и против красных, и против белых, ибо в глазах народа и те и другие были насильниками. Как в фильме «Чапаев»: «Белые приходят — грабят, красные приходят — грабят, куда ж крестьянину податься?» Куда? А в леса, как в старые добрые разбойничьи времена: Леший не съест, не выдаст, не продаст^ Кстати, сам Василий Иванович, страсть как «любивший» фурманов-комиссаров, не дожил до тотальной продразвёрстки (погиб 5 сент. 1919 г.), а то тоже бы стал зелёным.

Официальные советские историки пишут о многих сотнях повсеместных «бандитских» выступлений в течение всей Гражданской войны. Народ оказывал ожесточённое сопротивление и восставал против новых властителей целыми уездами и даже губерниями. Период «военного коммунизма» (1918 — начало 1921) был ни чем иным, как кровопролитной войной кремлёвского режима с русским и другими коренными народами.