Иустин (Попович) - Достоевский о Европе и славянстве Страница 12

— Это Ты? Ты?

Но не получая ответа, быстро прибавляет:

— Не отвечай, молчи. Да и что бы Ты мог сказать? Я слишком знаю, что Ты скажешь. Да Ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано Тобой прежде. Зачем Ты пришел нам мешать? Ибо Ты пришел нам мешать, и Сам это знаешь. Но знаешь ли, что будет завтра? Я не знаю, кто Ты, и знать не хочу. Ты ли это или только подобие Его, но завтра я осужу и сожгу Тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал Твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к Твоему костру угли, знаешь Ты это? Да, Ты, может быть, это знаешь, — прибавил он в проникновенном раздумье, ни на мгновение не отрываясь взглядом от своего Пленника"[108].

Никогда и никто не смел, так дерзко разговаривать с Христом, как Великий инквизитор Ивана. По схоластической логике и по казуистической этике Великого инквизитора, для настоящего евангельского Христа нет больше места на этой планете. Все, что Он заслуживает — это смерть на костре. Идеолог и апологет инквизиции, Великий инквизитор вершит в действительности страшный суд над Христом. Если бы род людской по каким-либо причинам когда-нибудь захотел учинить страшный суд над Христом, он спокойно мог бы для этой цели прибегнуть к услугам Великого инквизитора Ивана как к неизменному исполнителю этого суда, ибо он страшнее, немилосерднее и логичнее чем кто-либо осуждает Христа и Его план спасения мира.

В мире, основанном на абсурде, не может быть осуществлен идеальный план Христа по спасению мира. Поэтому инквизитор предлагает свой план, утверждая следующее: человеческая природа слишком низка, грязна, несовершенна в сравнении с тем, какой ее Себе представляет мечтатель Христос, предлагая фантастический план спасения мира. Христос проявил Себя как "самый худший еретик" по отношению к человеческой натуре, еретик, которого необходимо немедленно сжечь.

По мнению Великого инквизитора, Свой идеалистический план о спасении мира Христос представил в Своих ответах Искусителю в пустыне. А своими вопросами Искуситель изложил свое понимание мира и его проблем. Три вопроса Искусителя представляют самое великое, потрясающее чудо, происшедшее на земле, ибо в них выражена вся история рода людского. В них воплощаются все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы, к этому ничего нельзя ни добавить, ни от этого отнять.

Без сомнения, и Искуситель, и Искушаемый выражают свои философские взгляды на мир и свои планы об устройстве мира; первый — своими вопросами, Второй — Своими ответами. Во всех трех вопросах Искуситель гениально выразил себя, показал свою сущность, изложил свою биографию, определил свою суть. Чтобы соблазнить Искушаемого, он собрал все зло, мобилизовал все темные силы и явил себя духом умным и страшным, воплощающим космическое зло. Он искушал Христа всеми искушениями [109] и тем самым раскрыл планы и методы своей работы в мире.

Ибо все искушения, которыми Искуситель искушает людей во все времена, это ничто другое, как подробно разработанные три искушения, предложенные Христу в пустыне.

"Если бы возможно было помыслить, — говорит инквизитор Христу, — лишь для пробы и для примера, что три вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов, и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих всю будущую историю мира и человечества, то думаешь ли Ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены Тебе тогда могучим и умным духом в пустыне? Уж по одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно понимать, что имеешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным. Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле. Тогда это не могло быть еще так видно, ибо будущее было неведомо, но теперь, когда прошло пятнадцать веков, мы видим, что все в этих трех вопросах до того угадано и предсказано и до того оправдалось, что прибавить к ним или убавить от них ничего нельзя более" [110].

Великий инквизитор, без сомнения, прав, когда подчеркивает исключительную важность искушения Христа в пустыне. Он искусно сравнивает два плана спасения мира: план Искусителя и план Искушаемого, он проверяет их осуществимость в этом мире, сравнивает их, насколько они полезны для людей, и приходит к поразительному заключению: только советы великого и страшного духа могли бы при поддержании сносного порядка создать условия безопасного существования этим слабосильным бунтовщикам, этим недозавершенным созданиям, которые созданы "как бы для опыта и как бы в насмешку" [111].

Великий инквизитор обвиняет Христа в том, что Он отверг советы "умного и страшного духа". "Таким образом, — говорит он Христу, — Сам Ты положил основание к разрушению Своего же Царства, и не вини никого в этом более. А между тем, то ли предполагалось Тебе? Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков для их счастья; эти силы: чудо, тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье, и Сам подал пример тому" [112].

Диалектика критики Христа Великим инквизитором соблазнительно неопровержима. Во имя человека инквизитор восстает против Богочеловека. Это главный мотив неприятия Христа. Любовь к человеку заставляет инквизитора отвергнуть Богочеловека. Он стоит на стороне Искусителя и восстает против Искушаемого. Первый совет Искусителя, предложенный Христу — претворить камни в хлебы, то есть вначале решить экономический вопрос, а потом начать исповедовать Евангелие — Христос решительно отвергает, подчеркивая, что человек жив не только хлебом единым, но и всяким словом, исходящим из уст Божиих.

Кто же прав: Христос или Искуситель? Искуситель, отвечает Великий инквизитор, ибо он предлагает человеку, этому слабому и мятежному созданию, то, что отвечает потребностям его естества. А Христос — Он слишком идеализирует человека. Он не хочет, чтобы послушание и любовь людей к Нему были куплены хлебами, но предоставляет им свободу, чтобы они сами сделали выбор в отношении вечных ценностей, которые Он им предлагает. Первым советом Искуситель как бы говорит Христу: "Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут осмыслить, которого боятся они и страшатся, ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за Тобой побежит человечество, как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку Свою и прекратятся им хлебы Твои. Но Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но, знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя дух земли и сразится с Тобою и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: "Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!" [113]

Инквизитор сужает рамки человеческого естества, а тем самым и подробности его природы. Человек, чья суть тяготеет к телу, мучается свободой совести, которую ему Творец вложил в душу. Все мучения человека происходят от свободы, ибо человек не может с ней совладать в этом загадочном и проклятом мире. Не лучше ли свести человека к телу и все его потребности — к потребностям телесным? Тогда насколько было бы проще быть человеком! Если парализовать совесть в человеке и свободу его выбора, тогда для него не будет существовать ни добро, ни зло, ни грех, ни преступление. Такому человеку легко быть человеком в этом трагическом мире.

Охваченный этим мучительным рассуждением инквизитор говорит Христу: "Знаешь ли Ты, что пройдут века и все человечество провозгласит устами своей мудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, есть только голодные. "Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!" — вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой. На месте Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же Ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, — ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своей башней! Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют нам: "Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали". И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы — во имя Твое, и солжем, что во имя Твое. О, никогда, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными. Но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: "Лучше поработите нас, но накормите нас". Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не смеют они разделиться между собой! Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики" [114].