Адин Штайнзальц - Сборник статей Страница 12

Талмуд использует диалекты арамейского языка, который был разговорным для многих поколений евреев Эрец-Исраэль и Вавилонии. В Эрец-Исраэль использовался западный, сирийский диалект, а в Вавилонии — местный, восточный. В арамейский текст включены многочисленные высказывания мудрецов Мишны на иврите.

Содержание и задачи

На первый взгляд Талмуд кажется развернутым комментарием Мишны. Мудрецы Талмуда называются амораим (ед. амора) — "толкователи". Значительная часть Талмуда действительно посвящена текстологическому анализу и истолкованию смысла установлений Мишны. Однако по духу Талмуд является скорее ее продолжением, поскольку подводит теоретическую базу под безапелляционные формулы законодательного кодекса. Более того: в отличие от Мишны, предписывающей нормы поведения частным лицам и еврейскому обществу в целом, Талмуд разрабатывает теорию права как таковую, сопоставляя и анализируя концепции различных школ. А практические выводы часто, хотя и не всегда, служат лишь частным результатом теоретических рассуждений.

Талмудический анализ исходит из текста соответствующего параграфа Мишны, следуя ряду установленных процедур:

а) определение библейского источника законоположения;

б) установление авторства (как правило, в тексте Мишны не указано, кто был автором закона или его формулировки);

в) сопоставление с другими источниками того периода — как включенными в Мишну, так и не включенными, — и выявление разночтений.

Талмудическое истолкование Мишны опирается на текстологическую и источниковедческую критику, сравнение версий и этимологический анализ, согласование различных подходов. Лишь в редких случаях Талмуд использует абстрактные термины и понятия. Его метод заключается в моделировании и рассмотрении ситуаций, в которых наиболее четко выражается суть проблемы. Прецеденты ярко иллюстрируют общие идеи или принципы. Модельные ситуации не обязательно отражают реальные жизненные коллизии, и потому порой балансируют на грани фантастики. Ведь Талмуд, как уже отмечалось, не стремится исключительно к установлению практической hалахи, это не кодекс законов, а способ мышления, благодаря которому они и выводятся.

Эти особенности Талмуда заметно сказываются на методах рассуждений и аргументации. Несмотря на то, что аксиоматическая основа талмудических разбирательств нигде не сформулирована отдельно, она, несомненно, существует и подобна системе аксиом в математике. Слова мудрецов Мишны обсуждаются с тех же позиций, что и объективные законы геометрии. Эта аналогия подчеркивается точностью и краткостью формулировок. Иногда недостаточная доказательность все же позволяет сделать вывод в области практического законодательства, однако в процессе обсуждения он может быть отвергнут. Вопреки тому, что на практике необходимо выбирать между различными hалахическими концепциями, в теоретическом рассмотрении, характерном для Талмуда, hалаха предстает в виде уравнения со многими неизвестными, смысл которого многозначен и допускает различные толкования, каждое из которых истинно и требует отдельного разъяснения. Отсюда известная талмудическая формула: "И то, и другое — слова Б-га живого, но закон — по мнению такого-то". Неприемлемость того или иного положения с точки зрения законодательства еще не свидетельствует о его неистинности и не уменьшает принципиальную важность этого положения. Ведь законотворчество рассматривается в Талмуде как процесс нахождения оптимального из возможных истинных решений, а не как констатация неистинности или меньшей истинности тех подходов, которые не легли в основу постановления.

Композиция

Большая часть Талмуда представляет собой краткое изложение дискуссий, проходивших в стенах талмудических академий. В них принимали участие разные люди. Однако вопреки географической и хронологической дистанциям между мудрецами, жившими в разные эпохи, обсуждавшиеся ими темы были весьма сходны, правда, у каждой академии была своя школа интерпретации hалахических проблем. Во многом эти школы зависели от конкретных условий и человеческого фактора; при всем том повсюду распространялись (иногда особыми посланцами) одни и те же правила и принципы, передававшиеся из поколения в поколение. Традиция сохраняла основу важнейших hалахических обсуждений, проводившихся в разных академиях на протяжении многих поколений. Их уровень был везде примерно одинаков. Поэтому неправомочно утверждать, что Талмуд впитал главным образом традицию академии, которую возглавлял рав Аши. Талмуд внеисторичен, с его страниц звучат голоса мудрецов разных эпох.

Хотя в общем талмудические дискуссии следуют структуре Мишны, их содержание далеко отклоняется от обсуждаемых в ней вопросов. Это неудивительно, ибо дискуссии подчиняются свободной ассоциативной связи. Иногда эта связь действительно обусловлена внутренней логикой рассуждений, иногда — стилистическим или языковым сходством, а иной раз и просто спровоцирована упоминанием имен тех или иных мудрецов. Проблемы, затронутые вскользь, становятся центральными и увлекают обсуждение все дальше от первоначальной темы. Правда, несмотря на свободный внутренний строй, Талмуд весьма педантичен в том, что касается ясности и точности высказываний. Существуют тщательно выверенные языковые шаблоны, сам порядок обсуждения не случаен и наделен особым смыслом — как и использование строго определенных понятий и слов.

Агада

Часть Талмуда (более значительная в вавилонской версии), посвящена не юридическим вопросам, а Агаде. Под этим названием объединены толкования Письменной Торы, теологические и моралистические рассуждения, притчи и сказки, описания исторических событий и просто мудрые советы на все случаи жизни. Хотя всегда существовали определенные различия в принципах формирования hалахи и Агады и были мудрецы, чей вклад в одну сферу намного превышал вклад в другую, в конечном счете четкую границу между ними провести невозможно, ибо они постоянно пересекаются. Агада оказывает влияние на законодательство, а hалахические дискуссии, в свою очередь, подчас затрагивают мировоззренческие проблемы. Как правило, суждения Агады не так тщательно выверены и дискуссия может носить метафорический, поэтический характер. Многое из того, о чем говорит Агада, это символы, не допускающие однозначного понимания. Спустя много веков она оставляет простор для всевозможных истолкований, различных интерпретаций, и традиция никогда не ощущала потребность привести их к единообразию.

Значение Талмуда

Влияние Талмуда на жизнь многих поколений еврейского народа поистине огромно. Традиционное еврейское образование выстроено вокруг этой книги, без знания которой оно, по сути, немыслимо. Большая часть еврейской письменности послеталмудического периода представляет собой комментарии, переосмысление и обновленные интерпретации Талмуда. Даже там, где отсутствует прямая связь с ним, мысль и творчество черпают вдохновение из талмудических источников, в еврейской культуре почти невозможно найти ничего так или иначе не связанного с Талмудом. По словам мудрецов, "Талмуд не завершен", и это верно не только, в историческом аспекте, но и в отношении к изучению и пониманию этой книги. Благодаря ей склонность к абстрактному мышлению и к дискуссии, как и диалектический подход к проблемам, вошли в плоть и кровь еврейского народа. Незавершенность талмудических обсуждений лишь усиливает их значимость. Методика изучения Талмуда, как и выводы, сделанные с ее помощью, на протяжении многих десятков поколений питали еврейское законодательство, для которого Талмуд всегда оставался непререкаемым авторитетом. Философы средних веков и мистики всех времен, несмотря на неоднозначное отношение к безраздельному господству Талмуда в еврейском образовании, относились к нему с огромным уважением. Позднейшая Кабала раскрывает в Талмуде мистические истины. Талмуд создал неповторимую атмосферу "священного интеллектуализма", в которой наш народ существует и поныне.

Вера, провидение и упование

Особое внимание в учении хасидизме уделено понятию hашгаха пратит — "персональный надзор", "личное провидение". Идея личного провидения в хасидизме распространяется на судьбы всего сущего, от человека до песчинки. Такая концепция порождает множество проблем, так как ясно, что к этому вопросу можно подойти не только путем абстрактных теологических рассуждений, но и с противоположной стороны — просто-напросто испытать его практикой. Но тогда в полный рост встает проблема наличия зла в мире. В самом деле: раз святой Творец, благословен Он, надзирает над всем происходящим, входя в каждую деталь, — как в мир могло вторгнуться зло? Особенное недоумение вызывает зло, причины которого мы не в состоянии понять. Это то зло, которое, как нам представляется, постигает человека незаслуженно, и мы недоумеваем: цадик — ве-ра ло? — "праведник — и плохо ему?"