Владимир Зоберн - Граждане неба. Рассказы о монахах и монастырях Страница 13

И. Н. Крамской. Русский монах в созерцании.

Началось длительное и упорное прохождение монашеской школы под строгим руководством опытных старцев, постепенно возводивших молодого инока на непонятную для мирского человека духовную высоту, открывавшую ему путь к высоким подвигам

У пантелеимоновцев такой обычай, что Светлая Пасхальная заутреня начинается в главном соборе, потом оттуда братия расходится по своим церквам с торжественным пением: «Христос воскресе…» Так оканчивают заутреню и сразу начинают Литургию.

Кругом темно. Лампадки тихо мерцают.

Темные фигуры во мраке тихо спускаются по лестнице к нижнему собору.

В храме Покрова Пресвятой Богородицы закончилась длинная полунощница. Унесли плащаницу в алтарь. И стало в церкви тихо, пусто, торжественно.

А ровно в полночь раздался колокольный звон. И после него пение в нижнем соборе: «Воскресение Твое, Христе Спасе…» на славянском, а затем то же самое – на греческом. Все монахи с возожженными свечами в руках выходили из собора, а за ними вышла и масса священнослужителей в праздничных ризах. После провозглашения могучего старца-архидиакона: «И сподобитися нам слышания Святого Евангелия Господа Бога молим», отец наместник прочел Евангелие, прерываемое чудным колокольным трезвоном.

Затем соединенные крестные ходы из обоих соборов – Пантелеимоновского и Покровского – торжественно обошли вокруг собора. Картина поистине незабываемая: чудесное прославление в монашеском царстве победы жизни над смертью! Торжество из торжеств под звездным куполом южной ночи: мерцание монашеских светильников и проникновенное афонское пение при чуть слышных всплесках волн залива.

Картина величественного славления. Впечатление глубокое и неизгладимое в душе!

Масса духовенства в нарядных, с крупными цветами, облачениях, иконы, хоругви и зажженные свечи. Все это представляло картину незабываемую, радостную. Но впечатление величия этой чудесной картины еще больше усиливалось от серебристого, радостного и искусного звона колоколов, который разносился далеко по Афонской Горе и таял в водах архипелага.

Колокол церкви Покрова на горе Афон. Фото Д. Ометсинского.

Вернувшись, отец наместник провозгласил: «Слава Святей» и прочел стих: «Да воскреснет Бог». Затем назначенное для служения священство вошло в нижний собор, а остальные поднялись в Покровский.

С воскресением Христовым все как бы воскресло, ожило и радостью озарило лица. А с клироса на клирос стала теперь перекатываться победная песнь, и весь храм запылал в освещении свечей и драгоценных лампад.

Ликует земля вместе с небом, радуясь о Воскресшем Спасителе.

Всюду, во всем мире, в Святую ночь в чистом весеннем воздухе носится торжественный гимн Воскресшему и гул густых таинственных колоколов, как волнами, застилается перезвоном серебристых маленьких колокольчиков. И когда, соединившись вместе, летит он к Небесной родине, – тогда в душе и малоцерковного человека не может не блеснуть искра радости о Господе, не может не пробудиться чувство сердечного тепла.

Но особенно звучно и красиво колокольный звон и благовест раздается со звонниц русских святогорских обителей, уединенно приютившихся по горам и лесам Афона. И когда он раздается среди никем и ничем не нарушаемой тишины, воздух как будто вздрагивает и разрывается от его звуков, которые несутся между деревьями все дальше и дальше. А потом они где-то потонут, и только отзвук их будет слышен еще несколько мгновений. Когда же замрет и он, раздастся другой удар – с теми же переливами. Потом третий. И затем уже звуки сольются в один властный, призывный гул, особенно чудесный, когда благовест перейдет в трезвон.

Тогда легко и свободно понесет этот звон колокольный к Богу все молитвы и слезы, которые приносят люди в храм Божий.

Возвращаясь к описанию церковных служб Пасхальной недели, скажу про совершенно особенную и на Святой горе лишь виденную вечерню в Светлое Воскресение.

Для чтения Евангелия в Покровском соборе священнослужители становились гуськом, на известном расстоянии друг от друга: в алтаре Царских врат – отец наместник, а в глубине храма – диаконы. При этом Евангелие читали на разных языках, и после каждого стиха экклезиархи[14] звонили в особые колокольчики вроде бубенцов, давая знак звонарю. А затем плавно разносился гул большого колокола.

Это было необычайно, торжественно и красиво.

А в другие дни Пасхальной недели за вечерней кадили экклезиархи, имея золоченые ковчеги на плечах, особенными открытыми кадильницами на серебряных блюдах.

Вообще всюду на Афоне богослужение прекрасное. Но в Пантелеимоновом монастыре, в Андреевском и Ильинском русских скитах оно к тому же истовое и проникновенное, исключительно благолепное и нам родное. Афонское служение нельзя даже назвать служением – это священнодействие, где все проникнуты важностью совершаемого. И ни у кого не замечается скуки или желания поскорее дочитать или отслужить. Наоборот, видно лишь общее стремление к молитве и высокой настроенности.

Монастырские впечатления

Время шло незаметно.

Утомленный долгими хождениями по обширной и живописной территории монастыря, подошел я к морю.

Уже наступил чудесный южный вечер, и на западе тихо угасала багрово-золотая полоска зари. А из-за афонских горных массивов и робко выплывала полная луна, с каждою минутой набиравшая большой силы и уверенности. Вскоре она как бы окончательно оправилась от смущения и залила кротким и мягким светом и небо, и землю.

М. В. Нестеров. Воскресение. 1890.

Ликует земля вместе с небом, радуясь о Воскресшем Спасителе

В эти минуты я случайно посмотрел в сторону хребта и пика Святой Горы – и тут же замер от удивления и восторга. Картина, представившаяся моим глазам, была поистине фантастической. Иссиня-темная, исполненная тайны и святости, возвышалась Афонская Гора над целым царством сверкающего, зеркально гладкого простора, каким являлось все море, не волнуемое ни единым движением воздуха, ни единым порывом ветерка. Ни один пароход, ни одна лодка не нарушали в эти дивные минуты Божественного покоя этого прекрасного уголка Вселенной. И только изредка долетало до слуха едва заметное и полное нежности плескание морских вод о каменистый берег.

Незабываемое настроение навевают на человека эти вечерние морские всплески… таинственные, редкие и в то же время упорно-неизбежные, безгранично свободные от всего того, что порождено мирскою суетой. И еще глубже, еще ощутимее становится тайна этих всплесков, когда тихий шепот моря начинает смешиваться с тихими, редкими ударами колоколов обители, призывающими к Всенощному бдению.

Прошло уже много лет с тех пор, как я, охваченный трепетом, долго стоял, глядя на величественную Святую Гору, обрамленную блеском моря и лунного света. Но и сейчас эта дивная картина встает передо мною, как наяву, вместе с морскими всплесками и редкими ударами колокола святого Пантелеимона. И, о Боже, как благоговейно замирает тогда сердце и как неудержимо тянет снова туда, к чудесным красотам Афона и его святыням!

И как прискорбно, что эта единственная и величайшая твердыня православия так труднодостижима для большинства из нас – обездоленных и усталых людей, чающих душевного покоя, укрепления в вере и Божией помощи.

В тот вечер по возвращении в гостиницу я быстро уснул. Но в полночь был разбужен плавной, певучей мелодией, которая звучала точно райское пение. Проснулся, привстал и в первую минуту со сна вообще не мог вспомнить, где я, что это. Приоткрыл дверь и понял, что это идет полунощница в соседнем параклисе.

Я быстро оделся, прошел коридором и в полутемном храме простоял всю службу. Затем снова улегся и тотчас же заснул как убитый, чтобы наутро пробудиться полным бодрости и самого радужного и благоговейного настроения.

Уже благовестили к воскресной обедне. И за открытыми окнами моего номера снова ярким золотом играли купола монастырских церквей. Горели купола собора целителя Пантелеимона и храма во имя Покрова Пресвятой Богородицы, куда я и поспешил направить свои стопы.

Признаюсь: я получил величайшее духовное удовлетворение.

Воскресное богослужение в Покровском соборе совершалось с умилительною торжественностью и благоговейностью и производило очень сильное впечатление. Чудесно пел монашеский хор, или, вернее, два больших хора на обоих клиросах, из песнопений которых особенным очарованием отличалось «Тебе поем», по напеву представлявшее нечто редчайшее и нигде ранее мною не слышанное. Это напев самобытный, афонский. Сами монахи сочинили это «Тебе поем», а когда и в чье владычество? Господь его ведает. Может, лет пятьсот тому назад: ведь здесь нет земного времени.