Владимир Зоберн - Граждане неба. Рассказы о монахах и монастырях Страница 14

После окончания литургии в Покровском храме мой внимательный проводник, по-видимому, ни на минуту не упускавший меня из поля зрения за все время службы, с поклоном подошел ко мне и сказал:

– Теперь милости просим пройти в свой номерок и напиться чайку после литургии. А потом отец наместник просил вас пожаловать на общую трапезу.

Святой великомученик Пантелеимон. Икона. Фото В. Сибиркова.

В трапезной

В урочный час особый колокольный звон возвестил о созыве иноков на монастырский обед.

Я немедленно оставил гостиницу и в сопровождении фондаричного, отца Паисия, направился к трапезной. Туда со всех сторон огромной обители уже стекались десятки людей в черных рясах и клобуках.

Вскоре я очутился в большой и очень высокой трапезной, стены и потолки которой были расписаны живописью духовного содержания. Трапезная вмещала – в одной только половине – огромное число иноков всех монашеских степеней, не говоря о послушниках в подрясниках и скуфейках. Длинные и узкие столы тянулись от одного конца трапезной до другого, приятно лаская глаз чистотой и симметрично расставленными скромными монашескими приборами, старинными кувшинами и массивными чашками.

Провожатый привел меня в самый отдаленный конец трапезной, к головному столу, где сидят наместник, игумен и наиболее заслуженные старцы.

– Отец наместник просит вас сесть здесь, по его левую руку, – пояснили мне любезно старцы. – Сейчас батюшка и сам выйдет к братии.

Все иноки тем временем уже стояли у своих мест, занимая их во всю длину громадных столов. Не было слышно ни единого слова: все чинно безмолвствовали, ожидая прихода отца наместника и, конечно, не позволяя себе в эти минуты прикасаться к столу и пище.

Прошла еще минута-другая, и вдруг все монахи почтительно устремили глаза к широко раскрытым входным дверям: вошел отец наместник Иоанникий в мантии, в клобуке и с длинным двурогим посохом в руке. И едва он дошел до своего места, по левую сторону которого в смущении стоял я, как мощный хор, составленный из голосов всех присутствовавших в трапезной, грянул «Отче наш» и славословие. Вслед за тем отец наместник благословил «ястие и питие», давая возможность всем собравшимся приступить к еде.

И в тот же миг на высокую кафедру, стоявшую слева от входа в трапезную, взошел дежурный инок и по звонку отца наместника приступил к чтению Житий святых – обычная традиция во всех православных общежитийных обителях, включая, в первую очередь, наши русские монастыри.

За трапезой на первое был подан борщ, а на второе – подобие соуса из различных овощей.

В течение всего трапезования за столами царило глубокое молчание, и не только младшие иноки, но и седобородые старцы, сидевшие по соседству с отцом наместником в головной части стола, не позволяли себе разговаривать. Только один раз, в середине трапезы, монотонное чтение Жития прервал колокольчик отца наместника: сидящие за столами набожно осенили себя крестным знамением и потянулись за кружками с водой.

Наконец, по звону того же наместнического колокольчика все иноки покорно поднялись для всеобщего участия в так называемом чине Панагии.

Чин Панагии – древнейший православный обряд, в давние времена соблюдавшийся и в монастырях России, но впоследствии почему-то забытый. Сохранился он только на Афоне, пройдя через века до наших дней без изменений и сокращений. Это – особое краткое богослужение, совершаемое над лежащей на блюде обыкновенною просфорой, при всеобщем пении «Достойно есть» и колебании над нею воздуха несколькими старцами-иеромонахами.

Монастырская трапеза на Афоне.

Все чинно безмолствовали, ожидая прихода отца-наместника

Напева «Достойно есть», подобного тому, какой мне пришлось слышать при Панагии в святом Пантелеимоновом монастыре, – тоже я не слыхал ранее нигде. Слушая его впервые, я был восхищен и поражен торжественностью и своеобразною красотой этого песнопения. И опять я узнал об афонской его самобытности: создали это «Достойно…» сами афонские иноки, ушедшие от мира к подножию Святой Горы и давно не имевшие ничего общего со светскими песнями.

И мне стало понятным, что только здесь и могут рождаться такие напевы, ибо ни один, даже самый лучший, духовный композитор не сможет создать того, что постепенно создавали какие-нибудь пять или шесть безвестных и смиренных певунов-иноков, долгие годы не слышавшие ничего, кроме того же церковного пения, чередовавшегося с колокольным звоном или шумом моря.

Пение «Достойно есть» при обряде Панагии продолжается достаточно долго, значительно дольше того, как иеромонахи, колеблющие над просфорою воздух, закончат священнодействие. Не прекращается пение и тогда, когда после окончания освящения просфоры она разламывается на части дежурными экклезиархами, а затем – в сопровождении диаконов со звенящими кадильницами – разносится на блюде по рядам братии. Каждый инок, отделив от просфоры-панагии незначительную частицу, благоговейно ее съедает, предварительно подержав над курящейся кадильницей, несомой другим экклезиархом.

Таков этот строго иноческий и бесконечно древний обряд старого Афона[15], от которого так и веет церковной историей.

Трапеза окончилась.

Получив благословение отца наместника, я стал пробираться к выходу, затерявшись в густой толпе черных клобуков, мантий и простых послушнических подрясников.

Так же, как и во время трапезы, все иноки двигались молча, не переговариваясь и не окликая друг друга. Пребывая в их толпе, я еще за несколько шагов до выхода заметил, как каждый инок, покидая трапезную с полупоклоном, обходил кого-то, по-видимому, лежащего на полу. А через несколько секунд и я увидел тех, кого так бережно обходили монахи. Это были лежавшие ниц перед выходившими из трапезной повар, трапезарь и чтец, просившие таким образом, смиренно, прощения у каждого монаха за какую-нибудь оплошность, допущенную во время обеда или приготовления пищи.

О таком прощении эти иноки-работники согласно древнему афонскому обычаю ежедневно просят своих братьев в знак монашеского смирения, которым проникнута вся жизнь афонских подвижников из русского монастыря святого Пантелеимона. Устав его строг до чрезвычайности. Настолько строг, что некоторые из добровольно испытуемых при всем желании остаться не выдерживали тяжести монашеского уклада монастыря и уходили в другие обители или попросту покидали Святую Гору Афон.

– Сколько же теперь всего братии у святого Пантелеимона? – спросил я после трапезы у своего любезного проводника и приятеля, очутившись с ним на залитом солнцем монастырском дворе.

– Теперь, конечно, значительно меньше, чем было ранее, особенно до смуты на родине. Господи Милостивый, сколько тогда братии было у целителя, и какая братия… какие труженики!.. Более двух тысяч человек тогда пребывало здесь, все храмы были переполнены иноками. Теперь же нас здесь не более двухсот. Далеко не все мастерские открыты, и не все работы выполняются… Что делать: нет старой и благочестивой России. Наказание Господне и нас коснулось. Все мы одинаково прогневили Господа – вот и терпим втуне. Ведь до смуты редкий благочестивый человек не знал в России о святом Пантелеимоне на Афоне. Сколько у нас своих подворий было с храмами: в Москве и Санкт-Петербурге, в Одессе и Таганроге… Сколько паломников ехало, какою милостью пользовался монастырь от самого царя… А теперь кто же будет нам покровительствовать и помогать из безбожной державы?! Прогневили, прогневили мы Господа!

За трапезой на первое был подан борщ, а на второе – подобие соуса из различных овощей

– Быть может, и снимет Господь со всех нас Свое попущение, – сказал я успокоительно. – Недаром у русского народа есть пословица: «Бог не без милости». Не будет же вечно так в России, как теперь.

– Беспременно будет иначе… беспременно кончится зло и соблазн. Яко исчезает дым, да исчезнут враги Божии, яко тает воск от лица огня… Так и будет, конечно… Только когда будет – нам неведомо: ведь у Господа Создателя сто лет – единый человеческий миг, да и пути Господни неисповедимы… Разве нам дано знать? А святая наша Русь опять возродится и будет, будет – как же иначе! О Господи милосерд!

И, произнеся с легким вздохом последнее обращение, мой спутник-инок просто и искренне перекрестился, устремив взгляд на горевший от солнечных лучей крест Покровского собора.

После этого он обратился ко мне уже чисто деловым тоном:

Панагия с образом Богоматери «Знамение». Москва. 1899. Фото shakko.

Панагия – небольшой образ Богоматери, носимый архиереями на груди. Первоначально панагией называлась часть из просфоры, изъятая на проскомидии в честь Божией Матери