Александр Щипков - Бронзовый век России. Взгляд из Тарусы Страница 13

– Как живой щит?

– Нет, не как живой щит – как рабов. Они отступают на запад, в сторону Смоленска, а дети роют им окопы, выполняют другую тяжёлую работу… И в конце концов Вася оказывается в Германии, в концентрационном лагере, пока в 1945 году наши войска его не освобождают из немецкого плена. Таким образом он остался жив.

– Получается, для вас это ещё и семейная история…

– Мы много раз слышали от отца и эту историю, и имя командарма Ефремова, и памятник видели ему в Вязьме – моя жена смолянка, и Дорогобуж, Вязьма – это всё наши родные места. Но когда мы переехали в Тарусу, мы сразу поняли, что тарусский Ефремов – это и есть тот самый Ефремов, спаситель Любиного отца.

Так что фраза: «Если бы не было тех солдат, не было бы и нас», – имеет для нашей семьи абсолютно прямое значение. Расстреляли бы отца – не родилась бы Люба, я бы на ней не женился, не было бы у нас детей и внуков – этих самых, которые сейчас купаются в Оке и бегают по тарусским улицам.

Ефремов не идеолог, не деятель культуры – он воин. И в его поступках, в его поведении сконцентрировалось то самое главное, что должно быть свойственно мужчине: чувство долга, чести и нравственного начала. Его поступок с нравственной точки зрения безупречен: «Отдать жизнь за други своя…». И в этом смысле я считаю имя Ефремова именем высочайшим – большим, чем имена наших замечательных деятелей культуры. Это фигура не только тарусского или калужского масштаба, но и общероссийского.

– Бюст готов? Кто скульптор?

– История создания бюста оказалась непростой. Была масса проблем и сложностей относительно того, каким должен быть бюст, каким предстанет генерал Ефремов. Над ним работал Александр Дмитриевич Казачок, замечательный художник, ученик Сергея Конёнкова, сын одного из охранников Сталина, человек интереснейшей личной и творческой судьбы. Бюст готов, привезён в Тарусу и уже месяц стоит у меня в кабинете на письменном столе. На днях будем его устанавливать на пьедестал.

– С орденами, в парадной форме?

– Нет, без орденов. Тут была целая мистическая история… Мы привезли скульптору несколько фотографий Ефремова и показали ту, которая больше всего нам понравилась. Это был один из последних снимков генерала, сделанный кем-то из тех людей, которые в апреле 1942‑го прилетали за ним в немецкое окружение под Вязьму. Александр Дмитриевич посмотрел на этот снимок и сказал: нет, не пойдет. Генерал должен выглядеть победителем, а здесь… На снимке был страшно усталый простуженный человек, в шинели, не по-военному замотанный шарфом, в низко надвинутой шапке, очень мало похожий на плакатного победителя. А глаза были наполнены готовностью к смерти.

Мы спорили долго, но Александр Дмитриевич категорически отказался делать портрет с этой фотографии. Он хотел делать парадный портрет. Мы уступили…

20 июня 2010 года, в понедельник, мы с супругой планировали ехать в мастерскую скульптора в Переславль-Залесский принимать готовую работу в глине. А 18 июня, в субботу, ходили на богослужение в Тарусский Петропавловский собор. После Божественной Литургии настоятель храма, отец Леонид Гвоздев, как обычно, служил панихиду. Мы подали записки за наших покойных родителей, и вдруг я совершенно спонтанно сказал жене: «впиши Михаила тоже». Михаил – это Ефремов. У меня вдруг возникла мысль: что же мы делаем, заказываем ему памятник, а сами при этом даже и не молимся за него, за упокоение его души. А ведь это ему гораздо нужнее бронзы.

На следующий день нам позвонил взволнованный Казачок и неожиданно отменил показ портрета. Как выяснилось впоследствии, Александр Дмитриевич, которому, кстати, уже за восемьдесят, работал всю ночь, под утро уснул… и во сне увидел генерала Ефремова. Таким, каким он был на той последней фотографии – в шапке и обмотанный шарфом. И, по словам Александра Дмитриевича, генерал сказал ему: «Делай такого», в смысле в шапке и с шарфом.

Казачок находился под очень сильным впечатлением от этой «встречи» во сне. И он бесплатно сделал второй портрет. Это была работа необычайной силы – обречённый командир обречённой армии. Человек, готовый к смерти, и – в определённом смысле – может быть, уже умерший. Выражение «умереть для мира» применяют к монахам, но оно применимо, наверное, и в подобных случаях тоже. Никакой информации о религиозности Ефремова у нас не было; по всем нашим сведениям, он был вполне советский военачальник, член партии, депутат Верховного Совета СССР. Но то, что мы видели на этом последнем снимке, в его глазах – это было абсолютно религиозное состояние души. Из двух работ мы выбрали вторую.

– Александр Владимирович, я слышала, что сложности были не только творческого характера.

– Да, не скрою, выбор места для установки бюста тоже проходил очень трудно. Сначала была идея поставить его слева от собора, но там оказалось мало места, нужно было бы убирать старинные липы, а мы этого не хотели. Потом приняли (и даже утвердили в администрации) решение ставить памятник в парке на круге, где когда-то стоял памятник Сталину. Но за два дня до начала работ художник Борис Мессерер настойчиво попросил уступить это «сталинское» место на берегу Оки под будущий памятник его жене – поэтессе Белле Ахмадулиной. Шли бурные дискуссии, в результате которых наш проект «переехал» на треугольную клумбу между районной администрацией и картинной галереей. Михаил Борисович Добриян прислал из Института космических исследований женщин, они убрали с клумбы цветы. Можно было заливать фундамент, но это место категорически не нравилось нам самим, потому что Ефремов оказывался за спиной Ленина, лицом на склады стоящего рядом магазина. Какое-то несуразное и по сути оскорбительное положение. И вот мы сидим на скамейке возле фонтана и печалимся, не зная, как поступить. У жены слёзы на глазах, так она переживала за спасителя своего отца. И вдруг она говорит: «Так вот же замечательное место – рядом с фонтаном, лицом на собор и одновременно на Аллею Славы и обелиск павшим тарусянам». Так с Божьей помощью всё и устроилось.

Этот бюст – наша благодарность генералу Михаилу Ефремову. Светлая ему память.

P. S.

5 декабря 2011 года, спустя 70 лет со дня остановки немцев под Москвой в тарусском соборе Петра и Павла по благословению Святейшего Патриарха Кирилла состоялось отпевание Героя России, командарма 33‑й армии, генерала Михаила Ефремова. В том самом соборе, где его крестили при рождении.

Константин Паустовский

25 августа 2012 года

Интернет-журнал «Religare»

Беседовал журналист Андрей Зайцев

24 августа 2012 года в городском парке города Тарусы был открыт памятник К. Паустовскому. Мы задали несколько вопросов Александру Щипкову, присутствовавшему и выступавшему на церемонии открытия.

– Александр Владимирович, Паустовский изображён стоящим у забора с собачкой. Немного забавно. Это для трогательности? Или это тарусские аллюзии со строчкой «на крыльце сидит собачка»?

– Нет, конечно, собачка Заболоцкого тут ни при чём. Скульптор Вадим Церковников опирался на знаменитую фотографию Паустовского с собакой, сделанную в Тарусе. И это очень верное решение. Будь моя воля, я бы и в Переделкине поставил памятник Пастернаку с лопатой…

– Как вы оцениваете писателя Паустовского? Его слава нынче немного померкла, а ведь когда-то он был властителем дум.

– Настоящий писатель в России всегда больше, чем писатель. Это учитель, патриот и гражданин. Гражданин в самом высоком смысле этого слова. Именно таким был Константин Георгиевич Паустовский. Лиричнейший, тончайший романист и, как сказали бы сегодня, общественный деятель, защищающий основополагающие нравственные принципы, без которых и страна, и народ не могут существовать.

Сегодня многие наши современные писатели погрузились в политические интриги. Они выступают на митингах, устраивают политические перформансы и «контрольные прогулки». Всё это мило, забавно, но не имеет никакого отношения ни к простому народу и его нуждам, ни к действительным проблемам русской интеллигенции.

– Но ведь Паустовский не был ни публицистом, ни трибуном.

– Да, он редко высказывался публично на общественно-политические темы. Но когда высказывался, то это было так сильно, так точно, так по существу, что и сегодня, спустя полвека, эти его высказывания звучат абсолютно современно. Вспомните его блестящее выступление на обсуждении романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». Он говорил тогда о номенклатурных работниках, которые привыкли смотреть на народ – цитирую – «как на навоз». Паустовский говорит: «Они дожили до наших дней, как это ни странно. Они воспитывались на потворстве самым низким инстинктам, их оружие – клевета, интрига, моральное убийство и просто убийство». Кто из нынешних писателей-крикунов в наше вегетарианское время осмелится повторить эти слова – «моральное убийство и просто убийство»?