Фотий Константинопольский - Сочинения Страница 15

Но зачемъ стремиться высказать подробно въ слове то, чего не могутъ изъяснить и ангелы, предъ чемъ слабеетъ сила речи, всякій порядокъ похвалъ оказывается недостаточнымъ, всякій умъ смущается въ самомъ начале размышленія, отказывается его продолжать и сознаетъ свое безсиліе? Посему лучше почтить нынешнее таинство благоговейнымъ молчаніемъ, чемъ дерзновеннымъ словомъ. Уже и Женихъ, уготовавъ время всеобщаго пира и призвавъ на таинственную и подающую безсмертіе трапезу и техъ, кои, по своимъ деламъ, не вполне достойны ея, по своему человеколюбію даетъ возможность и нашему смиренію нести священное служеніе Богу, призывая къ совершенію таинства, коего безъ суда да удостоимся все, по ходатайству Приснодевы и Богородицы, молитвами Коей Христосъ истинный Богъ нашъ, родившійся отъ Нея непостижимымъ для нашего ума образомъ, явившій благочестиваго и вернаго царя нашего страшнымъ для враговъ, да покажетъ Его любезнымъ народу и да удостоитъ вместе съ нами небеснаго чертога, ибо Его есть царство и Ему славу возсылаемъ съ Отцемъ и Святымъ Духомъ ныне и присно и во веки вековъ. Аминь.

Печатается по изданію: Беседа на Благовещеніе Пресвятыя Богородицы, святейшаго Фотія, патріарха Константинопольскаго. // «Прибавленія къ Церковнымъ ведомостямъ, издаваемымъ при Святейшемъ Правительствующемъ Синоде». – 11 Марта 1900 года, № 11. – С. 419–426.

Святейшего Фотия, архиепископа Константинопольского, первая гомилия «На нашествие росов» [36]

1. [5] Что это? Что за гнетущий и тяжкий удар и гнев? Откуда обрушилась на нас эта страшная гроза гиперборейская [37]? Что за сгустившиеся тучи горестей, [6] каких осуждений суровые скрежетания исторгли на нас эту невыносимую молнию? Откуда низвергся этот нахлынувший сплошной варварский град — не тот, что срезает пшеничный стебель и побивает колос, не тот, что хлещет по виноградным лозам и кромсает недозревший плод, и не ломающий стволы насаждений и отрывающий ветви — что часто для многих бывало мерой крайнего бедствия, — но самих людей тела плачевно перемалывающий и жестоко губящий весь род [человеческий]? Откуда или отчего излился на нас этот мутный отстой — чтобы не сказать сильнее — таких и стольких бед? Разве не из–за грехов наших все это постигло нас [38]? Разве не обличение это и не торжественное оповещение о наших проступках? Не знаменует ли ужас настоящего страшные и неподкупные судилища будущего [39]? Не все ли мы ждем, — скорее, каждому очевидно, — что даже огненосец не спасется (Пословица: в древней Греции огненосец со священным факелом сопровождал войска и считался неприкосновенным, его гибель означала гибель всеобщую (ср. Herodot. Hist. VIII.6; Theoph. Cont. II.25; Leo Diacon. Hist. VI.10)) для потомков от этого несчастья и больше никто не окажется оставшимся в живых? [7] Воистину, беззакония — бесчестие народов (Притч. 14, 34) и как обоюдоострый меч (Сир. 21, 4) для всех прибегающих к нему. Мы были избавлены от зол, которыми бывали часто застигнуты; надо благодарить — но мы не заблагорассудили. Мы были спасены — и не радели. Были охраняемы — и пренебрегали тем, за что следовало опасаться возмездия. О разум жестокий и безрассудный [40], разве не достоен он претерпеть ужасы и бедствия! Мы строго взыскивали с задолжавших нам какую–либо малость, хотя бы пустяк, и наказывали их; мы не вспоминали о благодарности, когда благодеяние минуло; мы не сжалились над ближними, поскольку получили прощение, но как только избавлялись от грозивших ужасов и опасностей [41], делались для них еще свирепее; не считаясь ни с обилием и тяжестью собственных долгов, ни со снисхождением к ним Спасителя; не постыдившись ничтожности долга таких же как и мы рабов, даже мысленно не сопоставимого с нашим, мы, человеколюбиво освобожденные от многого и великого, за малое бесчеловечно поработили других [42]. [8] Мы радовались — и приносили горе; были прославляемы — и бесчестили; мы окрепли, достигли процветания — и возгордились, стали безумствовать. Мы утучнели, отолстели и разжирели, и если и не оставили Бога, как некогда Иаков, то как возлюбленный оттолкнули, насытившись (Вт. 32, 15), и как упрямая телица упорны стали (Ос. 4, 16)к заповедям Господа и пренебрегли требованиями Его.

Из–за этого шум брани на земле нашей и великое разрушение; из–за этого Господь открыл ханилище Свое и взял сосуды гнева Своего (Иер. 50 (27), 22; 25), из–за этого выполз [43] народ с севера, словно устремляясь на другой Иерусалим, и народ поднялся от краев земли, держа лук и копье; он жесток и немилосерд; голос их шумит, как море. Мы услышали весть о них — точнее, увидели воочию скопище их [44], — и руки у нас опустились; скорбь объяла нас, муки, как женщину в родах. Не выходите в поле и не ходите по дорогам, ибо меч витает со всех сторон! [9] (Ср.: Иер. 6, 22–25) Что мне сказать тебе, — воскликнет ныне со мной Иеремия, — град царственный? Кто спасет тебя и утешит тебя, ибо великим сделалось жерло раны твоей? Кто исцелит тебя? (Плач 2, 13)

Теперь вы рыдаете… И меня едва не поглотила скорбь, прервав мою речь. Но что вы кричите мне? Что сетуете? Послушайте меня, уймите немного вопль и дайте путь словам. Ведь и я лью слезы с вами — но как пламя, разгоревшееся со временем, не тушат мелкие капли (надо ли говорить, что только еще сильнее разжигают его?), так и гнев Божий, воспламененный нашими грехами, не удастся умилостивить преходящими слезами. И я лью слезы с вами, но презрели мы [45] слезы многих несчастных — не говорю уже, что опустошили [46] их. И я лью слезы с вами, если только настоящее время — время для слез; но не слишком ли велико случившееся несчастье для пролития слез? Ибо бывают, подлинно бывают превыше слез многие несчастья, [10] когда всё внутри воспалено укоренившимся [горем] или же сильно стиснуто и сжато, так что источаемая из глаз влага зачастую не может излиться [47]. Не вижу я ныне пользы от плачущих: ведь когда на наших глазах вражеские мечи утопают в крови наших соотечественников, мы же, видя, что нужно прийти на помощь, в растерянности не решаемся сделать это и пускаемся в слезы — какое утешение приносит это несчастным? [48] Кровь, хлынувшая из расчлененных тел, потекла бы бульшими реками, чем слезы, источаемые из наших глаз; но в то время как скверна прегрешений не счищается истекающими оттуда потоками крови, неужели смогут смыть ее струи из глаз?

Не теперь рыдать следовало бы, возлюбленные, но изначала ненавидеть грех; не теперь горевать, но издавна избегать наслаждений, от которых произошло наше горе. Ибо все равно что порабощенным жестокими господами не желать терпеть наказание бичеванием, так и нам, предавшим самих себя постыдным деяниям — умолять о пощаде от кар, попущенных по правосудию Божию (Ср.: Рим. 2, 5). Не теперь надо бы сетовать, но всю жизнь соблюдать целомудрие; не теперь расточать богатство, когда не знаешь сам, останешься ли его хозяином, но издавна воздерживаться от чужого, [11] пока нынешняя пагуба еще не укоренилась среди нас; не теперь торговать милосердием, когда торжество жизни вот–вот разрушится наступившими бедами, но никогда не поступать несправедливо, покуда имелась власть быть могущественным; не теперь бдеть на всенощной и прибегать к молебнам, бить себя в грудь и глубоко стенать, воздевать руки и преклонять колени, проливать слезы и скорбно взирать — когда настигли нас отточенные жала смерти (1 Кор. 15, 56). Все это следовало делать давно, давно — заняться делами добрыми, давно — раскаяться в злых. Ибо когда мы делаем это теперь, перед Судией в высшей степени справедливым и вовсе не склонным заменять приговор снисхождением [49], думаю, не к милости побуждаем Бога, но становимся горькими обвинителями имеющихся у нас грехов. Ведь те, кто ныне нашли в себе и способность, и силы жить целомудренно и боголюбиво, но при этом до того, как пришла лавина бед, не сделавшие ничего отвечающего добродетели и спасению, но столь беззаботно и легкомысленно запятнавшие страстями собственные души — разве не выступают они сами собственными обвинителями? [12] Ибо что же, скорбящий теперь, ты [50] раньше не воздерживался от неумеренного смеха, непристойных песен и сценических забав? Что же, теперь поникший взором, ты сдвигал брови и надувал щеки, являя лик, исполненный тиранства? Что же, милостивый к обиженным и хвалящийся состраданием, ты сам как чума обрушивался внезапно на первого встречного? Одним словом, что же, ныне принося пользу всем и вся, ты раньше ни с кем не вел себя сдержанно? Но ты высоко мнил о себе, глава беззаконных рук [51], и если не удавалось тебе отомстить заподозренному, жизнь считал ты не в жизнь; и в то время как нищий, голодающий у дверей (Ср.: Лк. 16, 20–21), был изгнан с омерзением, знаменитые насмешники, [52] насыщаясь твоими яствами и богатствами, ничуть не менее упивались и твоим простодушием; ты и любовью друзей пренебрегал за малую выгоду, и природным родством гнушался, и порывал связи знакомства — словно какой–то умопомраченный человек, человеконенавистный и склочный. Уж конечно же я не собираюсь перечислять здесь кражи и грабежи, непристойности и прелюбодеяния (Ср.: Мф. 15, 19) и другие непотребства [13] — великое и предостаточное горючее для этого разожженного и охватившего нас пламени. Знаю, что и вы ныне, сознавая все это, скорбите и печалитесь; но время стремительно, и Судья неподкупен, и угроза ужасна, и число грешников велико, и покаяние недостаточно. Часто сеял я слова увещевания в уши ваши, слова предостережения; но, как видно, произросли они в терниях (Лк. 8, 5–6). Я стыдил, бранил, указывал вам на пепел содомитов и на предшествовавший потоп, когда земля оказалась затоплена водами и род человеческий постигла всемирная гибель. Часто ставил я вам в пример народ израильский — избранный [53], возлюбленный, священство царственное (Исх. 19, 6), — за ропот, [14] за пререкание, за неблагодарность и тому подобные прегрешения бичуемый, врагами покоренными унижаемый и теми, над кем он торжествовал победу, одолеваемый, избиваемый, уничтожаемый. Часто внушал я вам: берегитесь! исправьтесь! обратитесь! Не дожидайтесь, пока изощрен будет меч — лук натянут! (Ср.: Пс. 7, 13 (в тексте LXX о мече сказано в будущем времени, о луке — в прошедшем; в русском переводе такого различия нет)) Не принимайте долготерпение за повод к пренебрежению! Не делайте зла в ответ на великое милосердие!