Александр Семченко - Молодежь семидесятых Страница 19

В отряде, где я работал было порядка 120 человек. В своей камере я старался быть в дружбе со всеми, а с некоторыми из других камер были сложные отношения, особенно с молодыми “баландерами”. С теми кто раздавал пищу, вообще часто возникали конфликты у заключенных, но их же и чаще других отправляли на этап, так как охранники ловили на незаконных деяниях – передать записку, достать сигареты и др. Конечно, при раздаче пищи всегда присутствовал дежурный охранник, но при этом передать что‑либо в камеру обычно не составляло труда.

Хотя камеры изолированы а режим в тюрьме жесткий, но заключенные обычно знают про все что происходит и знают все про свое начальство. Мы, например, знали, что начальник тюрьмы крутил роман со своей секретаршей. Была в тюрьме камера, где находились несколько художников, которые оформляли стенды, «красный уголок». Однажды начальник тюрьмы принес художникам японскую картинку с изображением голой женщины и попросил пририсовать туда голову своей секретарши. Такой подарок он хотел сделать своей возлюбленной. Вряд ли кто‑то знал об этом из администрации, но заключенные знали все. С одним из художников по имени Рафик, у меня сложились хорошие отношения и по сей день. Он работал у меня в компании “Теплотехник” и в издательстве “Протестант”. Очень талантливый и самобытный человек.

Помню, что хорошие взаимоотношения у меня сложились с нарядчиком. Каждому заключенному утром выписывался наряд на работу и делал это специальный человек. Распорядок дня в тюрьме был прост. Утром подъем под громкие звуки гимна СССР. В семь утра завтрак, а без четверти восемь построение и строем шли в специальную зону тюрьмы – “хозяйственный двор”, где каждый работал на отведенном участке. Покинуть свой участок заключенный не мог, так как автоматчики с вышек обязаны были без предупреждения стрелять по заключенному, который один идет по территории тюрьмы. Не скажу, что это строго соблюдалось, особенно на территории “хоздвора”. Случалось, что офицеру было лень идти с заключенным и он посылал его одного, и тогда заключенный слышал брань и угрозы часового: “Застрелю…”.

В тюрьме все очень жестко регламентировано, например, инструмент. Столярный инструмент – это почти оружие и у каждого из нас был чемоданчик с описью инструмента, а на каждом инструменте был нарезан номер. Приходя на работу, мы открывали свои ящики с инструментом, охранник проверял наличие, а когда заканчивали работу, то опять все тщательно проверялось. Унести с собой что‑либо в жилую зону тюрьмы было невозможно. Тюремщики активно пользовались услугами столярки. Нам, конечно, было запрещено выполнять их личные заказы, но отказать было невозможно. Таких заказов было много. В мою работу входило так же посещение камер, остекление окон, ремонт рам, замена досок выбитых трудолюбивыми заключенными и разное другое. Несколько раз выводили меня в городские камеры теплоснабжения. Это отдельная история. Идет заключенный, а впереди двое с автоматами, сзади охранник с автоматом и обязательно охранник с собакой. Так выводили заключенных за пределы тюрьмы, чтобы, например, почистить что‑то или починить. Очень дорогое это было удовольствие для бюджета СССР. Я не думаю, что и сейчас что‑либо изменилось.

Сидел со мной один очень интересный человек – тренер по водному поло. В пьяном состоянии он сбил насмерть человека. Несмотря на свои заслуги, а он руководил сборной СССР, его осудили на несколько лет общего режима. Мы подружились. Человек он был добрый и много рассказывал о тех странах, где ему удалось побывать. Сидели со мной самые разные заключенные. В моей бригаде был пожилой человек, сидевший за то, что ударил своего начальника по голове деревянным молотком – киянкой. Начальнику нравилось издеваться над ним и постоянно изводить придирками. И вот в один из дней, получил начальник киянкой по голове. Был в бригаде тот, кто сел за драку. С этим человеком отношения не сложились и он потом, уже на воле пытался преследовать меня, но вскоре умер от передозировки наркотиков.

Очень однообразный быт в тюрьме. Подъем, работа, съем на обед, продолжение работы, вечером пара часов свободного времени и отбой. В субботу в тюрьме рабочий день, правда на один час короче. В выходной- воскресенье были свидания, можно было спать, читать или заниматься спортом. На улице были примитивные спортивные снаряды.

ГЛАВА 19. По этапу

Запомнилась мне группа жителей Подмосковья, которые сумели похитить большое количество краски для позолоты. Это была особая краска: она использовалась для росписи посуды и в ней было растворено большое количество золота. У этого преступления интересная предыстория: какой‑то ученый защитил диссертацию, что золото, которое химически растворено в этой краске невозможно извлечь обратно никакими способами. Наверное, именно по этой причине, краска не особенно сильно охранялась. Похитив большое количество этой краски, эти люди стали думать, а что дальше с ней делать и тут сработала смекалка: если пропитать этой краской обыкновенную паклю и бросить в топку, то при сгорании золото падает мелкими каплями в частоте четыре девятки. Это было просто, как и все гениальное. Итак они превратили краску в золото, а затем нашли помещение и договорились с умельцами, которые сделали для них необходимое оборудование для производства золотых царских червонцев. Штамповали червонцы с изображением царя Николая и продавали их и коллекционерам и просто тем, кто хотел хранить свои сбережения в золоте. Царские червонцы, обычно ни у кого, в том числе и у правоохранительных органов вопросов не вызывали: всегда можно было сказать, что это бабушкино наследство. Так некоторое время продолжалось, но всё‑таки их арестовали. Арестовали главаря этой группы и нашли у него очень большое количество золота. В советское время за подобные преступления была высшая мера наказания и его приговорили к высшей мере. Он же постоянно оттягивал исполнение приговора тем, что сдавал кого‑то из своих подельников. Пока шло следствие и выяснение обстоятельств, он получал отсрочку, а потом сдавал другого подельника. Конечно этого человека ненавидели те, кто сел из за него и в тюрьме с ним всякое могло случиться, но его охраняли. Более подробно описывать мое пребывание в Краснопресненской тюрьме не стоит, ибо ничего особенно интересного не было.

Время тянулось медленно. Два года, две зимы, две осени, две весны и два лета, все‑таки прошли и подошло время рассмотрения возможности условно–досрочного освобождения. И суд заменил мне пребывание в тюрьме на условно–досрочное освобождение (УДО) с отбыванием дальнейшего наказания в Тамбовской области. Я стал готовиться к этапу. Российский этап мало чем отличается от этапов описанных в литературе дореволюционного периода. Разница только в том, что теперь не пешком идут, а перемещаются в так называемых «столыпинских вагонах». Внешне вагон ничем не отличается от других, только видно, что на каждом окне этого вагона есть решетка и прохаживаются солдаты. С обратной стороны вагона, купе не имеет окон совсем. Готовясь к этапу, я получил свои вещи в которых я был на воле и которые хранились на складе. На зоне свои вещи носить нельзя. Выдают одежду: определённого цвета костюм, специального покроя телогрейка, рубашка, майка и трусы – все это служебное и выдается на складе. На груди бирка на которой указаны твой отряд, статья и срок на который ты осужден. Я, кстати, сохранил эту бирку на память. Личные вещи всех осужденных хранятся на складе до тех пор, пока не придет время их вернуть, в связи с освобождением или заменой наказания на УДО. Неторопливые сборы, погрузка и под вечер мы поехали на вокзал. Мы понимали, что так как едем в сторону Тамбова, то нас привезут на Павелецкий вокзал. Где‑то там есть платформа, на которую нас высадят и мы бегом побежим в вагон. Замедление при этом недопустимо: сразу получишь удар прикладом, а если бежишь последним, то пинка в зад. Строгий конвой не шутит: шаг в лево или шаг в право, а так же прыжок вверх – считается побегом и конвоир стреляет без предупреждения. Итак: началась посадка в вагон. Я уже имел некий опыт и бежал в середине, чтобы не получить удар прикладом и не получить печать сапогом. Разместились по купе. Это стандартное купе вагона, где с одной стороны были решетки, а с другой не было окна. Обычные три полки, но на верху они перекрываются полностью, на втором ярусе то же перекрываются полностью, ну а кто не поместился на верх, размещаются плотно внизу, по сути – друг у друга на коленях. В нашем купе был двадцать один заключенный. Как мы туда поместились? Это читателю я объяснить не смогу – это может понять только человек, который сам ехал в таком вагоне. Лязгнули двери и начался наш путь до города Тамбова. Мы ехали месяц. Я раньше не мог представить, что это будет так медленно. Однако, заключенные перемещаются только из тюрьмы в тюрьму и их нельзя оставить ночевать в вагоне, например. Поэтому все этапы идут из тюрьмы в тюрьму. В этих тюрьмах есть пересыльные камеры для таких заключенных, где они могут переночевать. В СССР был закон, чтобы под накануне государственных праздников заключенных не перевозили. Это была своеобразная страховка – ну, мало ли что может случиться. Мы выехали двадцатого апреля и были уверены, что до мая мы гарантировано приедем. Но мы ошиблись. В первой же тюрьме, в которой мы остановились, мы застряли на все майские праздники, аж до десятого мая. Нас выгрузили с вагона в Рязани и здесь все перепутались – вместе оказались самые разные заключенные: здесь был и общий режим, и усиленный, и особый, и те которые ехали с крытой тюрьмы. Начался дележ и обмен вещами. Нам объяснили: «Вы едете почти на волю и поэтому, вам не нужны теплые вещи или что‑то хорошее, что у вас есть. Отдайте тем, кто едет на зону». Я бы не сказал, что кого‑то били или отбирали вещи. Все отдавали свое добровольно–принудительно. Я тоже отдал, то что у меня было и освободился от всего «ненужного». Грустное впечатление у меня осталось от этой поездки и от камеры, где нас разместили. Там оказались «петухи» всех сословий, люди «опущенные», которые сразу приступили к своей работе по обслуживанию всей камеры. Кормили нас в пересылке очень скудно – это была буквально одна ложка каши и две ложки борща в обед. Все, что я нажил за два года в тюрьме, в виде жировых клеток, за эти дни у меня улетучилось. Наконец все майские праздники прошли и вновь выкрикнули мою фамилию, и прозвучала фраза: «на выход с вещами», и мы поехали до следующей тюрьмы в городе Мичуринске. В тюрьме Мичуринска мне понравилось. Нас накормили вкусным борщом. Вкусная пища в той тюрьме осталась в памяти до сего дня. Затем была очередная поездка и нас высадили в городе Тамбове. В Тамбове нас высаживали днем. Помню роту солдат внутренних войск и примерно двадцать собак, злобно рычащих и без намордников. Нас положили на землю, лицом в низ, при этом руки были за головой. Обратил внимание, как старательно и с опаской люди обходили нас, лежащих на земле. У некоторых в глазах был страх. Я, одним глазом поглядывая на проходящих, говорил про себя: «люди, я хороший человек и вы зря меня боитесь!» Увы, моих мыслей никто не услышал. Нас погрузили в воронок и повезли в Тамбовскую тюрьму. Тамбовская тюрьма так же удивила хорошим питанием. Мы пробыли там несколько дней. Следующей остановкой был город Моршанск. Это был конечный пункт моего назначения. Опять ночевка в тюрьме, в томительном ожидании нового и ранее неизвестного. Говорили, что это будет «почти воля». На следующий день, ближе к обеду пришли конвоиры и стали тщательно сверять наши документы. Папки личных дел всегда путешествуют вместе с заключенными, как его неотъемлемая часть, но по другую сторону решетки. Потом нас повезли в спец комендатуру, и о чудо, уже без собак и автоматов. Там разместили нас в комнатах и меня подселили к одному молодому человеку. К моему глубокому удивлению, на окнах не было решеток, а дверь была не стальная и ключ от комнаты был у меня в кармане. Я разорвал подкладку на своей телогрейке, где у меня еще с воли было зашито две бумажки по двадцать пять рублей. Это тогда были солидные деньги. С деньгами в кармане, как солидный человек, я пошел в город. Все мне казалось там необыкновенно красивым, хотя это была глухая окраина. Я первым делом, поехал на вокзал, где есть кафе. В то время кафе были не на каждой улице. Приехав на вокзал, заказал себе сразу три обеда. Съесть я их не смог. После этого начал знакомиться с городом, где мне предстояло досиживать свой срок. У меня уже был адрес верующих в этом городе и несколько дней спустя я постучался в калитку дома, где жило славное семейство Клейменовых. Эти люди радушно встретили меня и оказали помощь, отношения с ними я сохранил до сих пор. Первое богослужение в Моршанске было для меня большим праздником. Я выделялся, среди других на богослужении, коротко стриженной головой. За несколько недель до этапа разрешалось отращивать волосы, но все равно это был очень короткий ежик. Верующие смотрели на человека из тюрьмы с уважением, тем более, что знали — он сидел за свои христианские убеждения. С радостью влился я в церковную жизнь, изголодавшись по служению. Был на всех мероприятиях церкви, на которых только можно было быть. Мне дали велосипед, чтобы я мог путешествовать по городу, но к десяти вечера я должен был отметится у коменданта и быть на вечерней проверке. Так началась моя жизнь на «химии».