Юрий Низовцев - Свобода, жизнь и сознание. Страница 20

Тем не менее, Сартр, несмотря на чрезмерную оригинальность своих идей, искренне стремится показать всем необыкновенные возможности, заложенные в человеке, которые на самом деле являются возможностями души, сознания. Эти возможности настолько велики, что, частично угадав их, Сартр, не может в них поверить и сводит их к абсурду.

Выражение Сартра: «Смысла жизни не существует, мне придется самому создавать его» легко понять, так как отдельный человек довольно бессмысленное создание, которое, не успев толком пожить, умирает, теряя все, что он успел создать в своей краткой жизни. Разве это не абсурд?

«Свобода не определяема, поскольку она не имеет сущности», – указывает Сартр. Действительно, для человека она не имеет сущности. Сущность свободы есть состояние сознания, которое отделяется от человека после его смерти, сохраняя и свободу, и все жизненные наработки человека.

Человек, по Сартру, вынужден преодолевать препятствия, которые свобода создала. Тут он неправ. Свобода не создает препятствия, а определяет их в соответствии с поставленной сознанием целью и оценивает способы преодоления этих препятствий. Цели бывают разные и при движении к ним препятствия могут и не встретиться. Тем не менее, раз есть стремление к цели и целый ряд сознательных, корректируемых по ходу процесса действий, есть и свобода.

«Человек обречен на свободу, – пишет, Сартр, – и он выбирает не умом, а целостностью своего «Я», причем его выбор реализуется в поступке. Только через поступок человек узнает, кто он на самом деле».

Тут Сартр угадывает многое. В частности, он точно указывает на то, что решение выносится сознанием с примесью чувств, инстинктов, воображения, всего, что намешано в человеке. Поэтому до совершения действия можно думать о себе, что угодно, а на деле, как правило, выявляется масса дефектов первоначального проекта, да и человеческих качеств самого деятеля.

Поэтому Сартр резонно отмечает, что свободный поступок не может быть ориентирован на успех. Для него это дорога к абсурду свободных поступков человека. Тогда как для сознания успех или неудача не имеют значения не из-за свободных действий. Они могут быть и вынужденными. Главное – это открытие в мире и в себе новых свойств, новых явлений, что для сознания, души является неоценимым в плане собственного развития, приобретения опыта и обогащения новыми фактами и отношениями. Из этого видно, что не свободе принадлежит первенство в сущем, а сознанию, состоянием которого является свобода. Сознание соображает, комбинирует, решает в соответствии со своими способностями, а свобода обеспечивает эти решения, может быть, даже ошибочные.

«Между миром и сознанием человека лежит непреодолимая пропасть», – думает Сартр.

Все как раз наоборот: сознание – наивысшая составляющая сущего и оно выражает и развивает себя через остальное бытие. Они взаимно дополняют друг друга и не существуют в отрыве друг от друга.

Поэтому прошлое в значительной степени определяет жизнь каждого человека в том отношении, что его душа уже проходила целый ряд других жизней и много чего накопила и извлекла из них – и хорошего и плохого. В настоящей жизни душа не просто живет в человеке, а пытается, по крайней мере, сохранить уровень своего сознания, а еще лучше – повысить его.

Дело совсем не в том, чтобы человек был «полностью свободен или его нет», а в его стремлении к свободе, что определяется уровнем его сознания. Человек первобытного общества почти не имел свободы, но имел сознание, развивался, жил и был, вопреки Сартру. А мы, его потомки, не так уж далеко ушли вперед, судя по ошибкам, которые человек и человечество производит повсеместно.

«Сознание спонтанно, активно, мир вещей инертен», – утверждает Сартр. Сознание на самом деле активно, иначе оно не было бы сознанием и оно повсеместно пытается изменить мир, создать в нем свою собственную реальность. Однако остальной мир отнюдь не инертен. Природа активно, хоть и неосознанно реагирует на действия человека, часто показывая ему свою силу, уничтожая в секунды то, что выстраивал веками. Человек не то, чтобы должен считаться с ней, он вынужден повсеместно применяться к ней: вулканы, океаны, атмосфера, сам человек внутри недоступны для теперешнего его сознания, несмотря на его активность. Растительность, животный мир настолько активны, что при малейшем ослаблении человеческой деятельности сразу же занимают его место.

Неадекватно и высказывание: «Мы улавливаем лишь настоящий, застывший миг». Человечество уже достоверно знает прошлое планеты и Вселенной и даже представляет, что будет дальше с ними и с ним.

«Человек свободен, если он ни бытием, ни желаниями не детерминирован», – полагает Сартр. Наоборот, человек свободен потому, что у него есть желания, стремления, неудовлетворенность сознания собой и окружающим, а бытие помогает ему все это реализовать, насколько способно сделать это состояние уровня его сознания. А уж насколько это детерминировано или нет, это другой вопрос. Что-то не может не быть жестко детерминированным, а многое не определяется ничем, точнее, смесью фантазий, страстей, посторонних влияний, плохого или хорошего настроения, иначе бы человек не делал совершенно невыразимых глупостей.

Сартр прав в том, что свобода выражается наиболее отчетливо в критических ситуациях. Однако следует уточнить, что в этих ситуациях выражается, скорее, не свобода, а сущность человека.

Сартр утверждает: «…что когда нет возможности выбирать, и человек осужден быть свободным, а свобода его абсурдна».

Свобода выбора, вопреки утверждению Сартра, есть всегда, по крайней мере, жить или умереть. Вот только решение зависит не от свободы, а от уровня сознания – один склонит голову, лишь бы жить, другой умрет, лишь бы не терпеть позора.

Выражение Сартра: «Выбор – это всегда вопреки» тоже своего рода эпатаж, поскольку главное для сознания – это, по мере сил, идти вперед, а согласно или вопреки происходит это движение, выявляется в конкретной ситуации: по реке можно плыть как вверх, так и вниз по течению. Просто одно легче, а другое труднее. [38, 39, 40]

Толстой Л. Н.

Толстой традиционен в своих воззрениях на свободу в отношении того, что признает в этом главенствующую внешнюю силу в виде Бога: «Свободен только тот человек, который повинуется одном закону Бога… Чем ближе человек исполняет законы Бога, тем он свободнее. Люди же свободу не могут дать… Свобода есть освобождение от иллюзии, обмана личности».

Толстой совершенно прав, что люди, как таковые, свободу дать не могут, но не прав в том отношении, что свободу дает Бог. Свободу никто дать не может, потому, что она, как говорил Христос, в виде Царствия Божия, находится в нас. Она есть состояние души и пока душа с нами, свобода у человека есть.

Толстой пишет: «Братство, равенство, свобода – бессмыслица, когда они понимаются как требования внешней формы жизни… Только если мы будем любить друг друга, будет братство между людьми. Равенство – это смирение. Только если мы будем не превозноситься, а считать себя ниже всех, мы все будем равны. Свобода – это исполнение общего всем закона Бога. Только исполняя закон Бога, мы все наверно будем свободны».

Некая неуверенность в этих словах, недостижимость в реальной жизни этого, подтверждается следующей сентенцией Толстого: «…вся жизнь есть приближение к этой свободе, всемогуществу, которого она никогда не достигнет, потому что достижение уничтожило бы движение. А в этом движении неперестающее благо».

Тут Толстой интуитивно выходит на адекватную мысль: жизнь есть развитие. Если эту мысль дополнить тем, что в смертном человеке и конечном человечестве такого постоянного развития не может быть, то вырисовывается идея о том, что в этом развитии через конечное участвует иная, бессмертная сила бытия в виде его сознания, претерпевающая вместе с телом, как и Христос, все тяготы и испытания жизни.

Толстой не хулит жизнь, а указывает, что в отличие от всего остального живого, человек больше не является «ничтожной тварью», а может выбирать свою судьбу, обладая достоинством и свободой воли.

Правда тут же он впадает в противоречие, утверждая следующее: «Для телесного сознания не может быть речь о свободе, так как жизнь телесная происходит в условиях пространства и времени… Для духовного же сознания точно так же не может идти речь о свободе, так как для него не существует ничего могущего стеснить его, оно всемогуще… Отдельное материальное существо не может быть свободно. Также не может быть свободно и отдельное духовное существо, хотя оно и проявляется в ограниченном виде».

Из этих противоречивых высказываний все же можно понять: Толстой подходит к мысли о том, что любое ограниченное разумное существо не может в своем ограничении обладать свободой в действии, но освободившись от ограничений, может быть полностью свободным в своих стремлениях.