Вениамин (Федченков) - О вере, неверии и сомнении Страница 21

Тогда что же осталось от "Церкви"? — Самое главное: вот это простое стояние в храме; конечно, участие в произносимых молитвах (у каждого в разной степени); ну — и слушание Слова Божия… Вот эта "служба", особенно же литургия, сами по себе, то есть без особенного участия ума, хранили и воспитывали нашу веру. Вот это самое простое: я был в церкви, я ходил к обедне, я отстоял службу — какими-то дивными путями держали в нас веру… Какими? — Мы никогда и не задумывались над этим… Задумывались ли вы? — А между тем именно это самое "хождение" крепче всего питало нас…

Я не говорю уже о необыкновенных моментах исповеди и Святого Причащения: тогда мы, конечно, поднимались на более напряженную высоту. Но ведь эти моменты были так редки… Раза два в году… Следовательно, не на них могла держаться вера наша, полученная от отцов. А именно на тех постоянно повторяющихся "праздниках"; воскресеньях, двунадесятый днях, на четырех постах, на памятях святых…

Ведь если теперь оглядываешься, то видишь, что вся жизнь была переплетена с Церковью: пришло Введение, слышишь уже ирмосы на Рождество: "Христос раждается, славите!"; пришли святки, тут уж целый венок праздников: Рождество Христово, Обрезание и Новый год. Крещение, Василий Великий, Иоанн Креститель; накануне Рождества — сочельник, не есть до звезды; накануне Крещения — не пить до святой воды… Прошли святки, святые дни, скоро масленица и пост: заунывный благовест, темные облачения, говение (и рыбы не полагалось есть: кроме Благовещения и Входа в Иерусалим), исповедь искренняя, святое Причастие… И это на полтора месяца. А там поражающие дни страстные: чтение 12 Евангелий. Плащаница, Погребение Христа… И полуночная Светлая Заутреня… Пасха! Воскресение Христово… Боже, какая радость. Целую неделю трезвон беспрерывный.

Скоро и Юрьев день: скотину выгоняют, молебен служат; отощавших за зиму коров святой водой кропят, и они идут на луг щипать тощую еще травку. Вознесение… Троица с зеленью и цветами… "Иван-купала" — 24 июня… "Петры и Павлы"… Опять пост… "Казанская"… У нас в округе ярмарка годичная. А тут уже близехонько и первый "Спас" (1 авг.) с маком; и второй "Спас" — Преображение с яблоками (прежде у нас строго хранилось: грех есть до освящения)… Третий пост — Успенский. Третий "Спас" — нерукотворный образ (16 авг.). "Усекновение" главы Предтечи (29 авг.). Рождество Богородицы (8 сент.)… "Вздвиженье" — как говорили в селе — Креста Господня (14 сент.). Осенняя "Казанская" (22 окт.). И опять — "Введение"… Опять пост. И опять кружатся праздники целый год. А сколько святых особых в году! Вешний и зимний Никола. "Евдокеи мученицы". "Стояние Марии Египетской"; "Спиридон поворот" (12 дек. солнцеворот), "Михаил Архангел", "Иван Богослов". "Герасим Иорданский" со львом (4 марта): грачи прилетели. "Алексей Божий человек" (17 марта): жаворонков пекли! "Козьмо-Демьян" — не раз в год, Марины-"красной" (17 июля) [41]… Опасаться пожара… "Илья-пророк"; уж и вовсе работать нельзя — накажет… "Флора и Лавр, св. Пантелимон" целители… И это целый год… А каждое воскресение — в сущности, воспоминание Пасхи…

Ну кто же из русских не знал всего этого? Самый неграмотный мужичок жил в этом круге идей и быта. Говорилась ли проповедь в храме, понимал ли он Апостола (Евангелие-то всякий понимал): вникал ли он, "что там" на клиросе читает "дьячок", все это не так важно еще. Но вот что он помнит: завтра воскресенье или особые праздники: в церковь нужно сходить, "постоять"… А если и дома останется, он все равно знает, что ныне "праздничен"… И колокол слышал. А может, хоть один кто из семьи сходит и "благодати принесет"… А в большие праздники: на Рождество, на Крещение, на Пасху да на "престольный" "батюшка" с иконами в каждый дом пойдут, молебен пропоют, святой водой окропят, крест поцеловать дадут, с праздничком поздравят. А у нас в селе еще Покров чтили (1 окт.). Свадьбы в этот день по всем селам кругом венчали… Убрались крестьяне с полевыми работами, засеяли новые "озими", продали лишнее на базаре… И детей женить можно… После венчания в храме — три дня пировали… Это все… А тут еще у каждого что-либо особое: у кого ребенок родился — крестины, кумовьев искать, имя называть; у другого умер кто: общее сочувствие и участие в похоронах; заболел иной — за батюшкой ехать, "сообщить" нужно, а то и пособоровать потом…

Так вот вся жизнь и вращалась весь год вокруг храмов Божиих. Недаром же они и ставились на лучшее место, и строились выше, и украшались колоколами, куполами, иконами, свечечками да лампадочками…

Вон она, "жизнь в Церкви"… И если даже посмотреть на нее только с точки зрения хотя бы непрерывного воспитания людей в течение целого года, то как не удивиться поразительной мудрости тех, кто все это придумал и в быт провел! Это даже не человеческое изобретение, заранее рассчитанное и специально придуманное кем-то… Нет, это — мудрое установление Святого Духа, "Царя Небесного, Утешителя, Духа истины"… Исполняется Слово Христа Господа: "Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее" (Мф. 16, 18). "Утешитель же, Дух Святый… — говорил Он и перед смертью Своей ученикам, — научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам" (Ин. 14, 26).

И ап. Павел учил своего помощника Тимофея: "Пишу тебе…чтобы, если замедлю, ты знал, как должно поступать в доме Божием, который есть Церковь Бога живого, столп и утверждение истины" (1 Тим. 3, 14, 15).

И совершенно потому верно и глубоко установилась вера в Церковь. Она есть наша Мать Духовная… Ни родители, ни школа, ни проповеди, даже не Божественные книги учили собственно нас, а вот именно Церковь Божия, Мать наша, — всем своим премудрым строем и бытом… Сюда входило незаметно и учение: всякий знал основы веры и воспитание нравственности: всякий знал, что хорошо или худо. И как еще знали! Достоевский удивляется, как глубоко в русском сознании было понятие греха и святости! Помню, и англичане, приезжавшие в Россию, в Московской Троицкой Лавре спрашивали у профессоров академии, откуда русские, большей частью безграмотные, знают православие? И получили ответ: из Церкви… Это верно! Совершенно верно говорится, что Церковь — мать, воспитательница: не только духовно-благодатно, через таинства, — но даже и душевно (психологически) — через весь свой богослужебно-просветительный строй.

И понятно, что уходящие из Церкви постепенно теряют почти все: и веру, и дух.

Продолжу свои записки о вере. Может быть, и повторюсь в чем-либо по забвению; не велика беда.

Итак, в академию я приехал с простою верою, но с рациональным умом, которому все нужно "доказывать". Но постепенно — и даже довольно быстро — этот тяжелый груз рационализма, ложной веры в могущество ума стал спадать с моих духовных плеч… Я освободился от этого зловредного гнета… Я увидел относительную ценность всякого вообще "знания" и с очевидностью узрел полную несостоятельность ума в предметах веры. Мало-помалу прежний страх пред недоказанностью пропал у меня… Потом я даже перестал хотеть доказательств от ума — как немощных. Далее я узрел другие пути духовных знаний, не рациональные… И они мне нравились уже несравненно больше, чем прежние "доказательства"… А потом я даже невзлюбил доказательства, а полюбил "тайны", коих прежде боялся малодушно и совершенно ложно даже с рациональной точки зрения… И таким образом, я воротился — какое круговращение! — к той же "простой вере", какою всегда жил, с какою приехал и в академию. Но только теперь эта "простота" была ограждена не одним сердцем и традицией, а уже и тем самым умом, который прежде казался врагом простоты. "Знания" помогли "вере"; ум — сердцу.

Так наступил и прошел второй этап моей веры, так называемый "сознательный", т. е. когда вера прошла чрез горнило рассудка, "знания", критической гносеологии (учения о способах познания). У нас тогда говорили о таком периоде веры, что мы веруем уже "по убеждению", т. е. будто бы на основе разума. В сущности, такое определение совершенно неверное: ибо вера (как увидим) по-прежнему осталась вне и выше рассудка, но поскольку разумное обследование способностей самого ума показало несостоятельность его в областях веры, а тем самым — устранило его с дороги веры, освободило ее от мнимых уз ума, постольку можно сказать, что к вере прибавился важный придаток: устранение умом ума… По выражению одного из ученых и глубоких архиереев, наука устранила саму себя; ум как бы съел самого себя. Вера освободилась… А уж потом тот же самый ум начал и помогать немного вере: но не "доказывая" ее, а подводя некоторые "вспомогательные" подпорки. Поставленный в законные рамки, ум уже сделался добросовестным и скромным помощником веры, как низший орган для высшего (духа). Прежде он считался господином, теперь стал слугою. И известное выражение схоластического западного богословия, что "философия есть служанка (ancilla) богословия" отчасти верно: но только далеко не в объеме схоластической расценки ума. Схоластика верила и думала, что умом можно все объяснить, старалась это делать; я же усмотрел совершенную ложь такой высокой оценки ума; но все же увидел частичную пользу философии — именно в подготовке души к вере, в устранении рациональных препятствий к ней, а потом и в некоторой последующей помощи. Разница — большая.