Иван Ювачев - Паломничество в Палестину Страница 25

Вскоре совсем рассвело, и моим глазам представилось оригинальное зрелище. На обширной равнине, теряющейся из вида на северо-западе и юго-востоке, версты на три длинной лентой растянулись паломники. Впереди идут пешие густой колонной, потом вперемежку с верховыми на ослах и мулах, а в хвосте почти исключительно всадники, да кое-где отсталые по немощи или болезни.

Впереди и позади виднеются горы. Все знакомые имена: Фавор, Ермон, Кармил, Гелвуй. Высокие дальние горы как бы подчёркивают обширность Ездрилонской долины. Казалось бы, мы, русские, должны привыкнуть к равнинам, а между тем здешней долиной поражаешься, как чем-то особенным.

В виду Фавора

Но это, пожалуй, будет понятно, если вспомнить, что всюду в Палестине обыкновенно встречаешь горные кряжи, предгорья, холмы, так что равнина здесь кажется действительно чем-то необычайным.

На первом привале для отдыха ко мне подсели несколько паломников и просили рассказать что-нибудь о здешних местах. На Ездрилонской долине происходило множество битв со времён глубокой древности, но я им рассказал только про известную Фаворскую битву израильтян с Сисарой, которую начала пророчица Девора, а кончила Иоль, жена Хеверова, так что вся честь победы выпала на долю женщин (Книга Судей, 4 и 5 гл.).

— Сражались здесь, — говорю я им, — и все окрестные народы, и египтяне, ассирийцы, халдеи, и греки, македоняне, персы, римляне, и арабы, турки, европейские крестоносцы, и даже Наполеон был здесь.

— Как, — с удивлением спрашивают меня, — и Наполеон тут воевал?

— Вот на этом самом месте, в виду горы Фавор, он разбил около двадцати тысяч сирийцев.

Главная остановка каравана для обеда была сделана около источника, когда мы приблизились к холмам Гелвуя. Я обошёл всех паломников и полюбовался пёстрой картиной, которую создавали живописные группы людей, собравшихся сюда во имя Иисуса Христа. Почти у всех обед состоял из хлеба с солью и воды; только у некоторых виднелись в руках перья зелёного лука. Этот обед на зелёной равнине, благоухающей медовыми цветами, живо напомнил мне чудную евангельскую трапезу, когда Христос насытил пятью хлебами пять тысяч человек.

С нами ехал доктор и ещё один представитель Палестинского общества, в качестве начальника каравана. Кроме них, я заметил священника с двумя-тремя клирошанами из иерусалимской духовной миссии. Охранителями же каравана и путеводителями его были два каваса верхом на превосходных арабских лошадях.

Когда поотставшие паломники подошли к месту привала, шедшие во главе каравана уже успели закусить и подымались в путь, чтобы опять идти впереди всех. Таким образом, караван растягивался на несколько вёрст. Это было неудобно для наших охранителей, и они всеми силами старались сдерживать стремительность передовых, но ничего не могли поделать с ними. Мне говорили, что они так спешат идти вперёд, чтобы первыми захватить лучшие места на ночлеге. Мотив совсем не христианский.

Башня Зерын (Изреель)

До первого ночлега было двадцать пять вёрст. Если бы не переходы через ручьи, дорогу надо считать хорошей и живописной. Окружающая зелень, разубранная душистыми цветами так приятно ласкала зрение после утомительных тяжёлых каменных громад, виденных мной в Иудее. В одном только чувствовался недостаток: не было человека, который бы мог указать исторические места. Проводники-мукари умеют только назвать по-арабски существующие города и сёла, и то далеко не все. У меня была с собой карта Палестины, но и она мало помогала. Спросишь мукари, как называют арабы этот город.

— Лхррмрръ! — скороговоркой выпалит он несколько непонятным гортанным звуком и как бы вдобавок к своему ответу сильно ударит палкой осла, отчего тот весь вздрогнет и неожиданно прыснет в сторону.

Вот налево виднеется большой городок. В другой стороне на горе тоже как будто селение. Что это такое? Никто не может сказать. Даже кавас черногорец, проезжавший здесь много раз, и тот назовёт только главные пункты по-арабски. Арабские названия, вне связи с историей, для любопытствующего туриста, конечно, имеют мало значения. В Палестине ведь оставили свои следы почти все народы, побывавшие в ней. Положим, для русского паломника было бы достаточно отметить хоть одни библейские места, он и за это скажет спасибо.

Например, по дороге из Назарета к самарийским пределам мы должны проходить близ места древнего города Изрееля, не один раз прославившегося печальными событиями. «У источника, что в Изрееле» стояли лагерем израильтяне перед битвой с филистимлянами, в которой так грустно окончил свою жизнь первый царь Саул. Здесь же, в Изрееле, другой их царь, бедный Ахав, имел вторую резиденцию, вероятно, летнюю, потому что этот город расположен в высокой прохладной местности и пользуется здоровым климатом (См. Robinson. Researches in Palestine, III, 164). Его жена, нечестивая Иезавель, приказала в Изрееле коварно убить Навуфея и насильственно завладела его участком земли. Суровый Ииуй начало своей революции проявил тоже в Изрееле, убив несчастного царя Иорама и его развратную мать Иезавель. Но где же этот город, считавшийся в числе предельных селений колена Иссахарова? Подходили ли мы к нему? В караване не от кого узнать. Хотя учёные палестиноведы указывают на развалины башни в селении Зерын, как на остатки Изрееля, но не надо забывать, что в Палестине оставили следы своих вооружений и римляне, и рыцари-крестоносцы, а местность Зерына представляет очень крепкую военную позицию.

Две мелющие в жерновах. Мт. XXIV. 41.

В 4-м часу вечера мы прибыли в селение Буркин, где была маленькая православная церковь. Полагают, что это и есть та самая некая весь, при входе в которую встретили Христа десять прокажённых.

Весьма вероятно, что это событие — очищение десяти прокажённых — именно здесь и происходило, потому что в то время Христос проходил между Самарией и Галилеей (Лук. 17, 11). Другие указывают на соседний городок Дженин, находящийся тоже по пути из Назарета в Иерусалим.

Селение Буркин расположено на полугоре над долиной, где протекает небольшая горная речушка. Кругом густая заросль. Видны несжатые хлеба, финиковые пальмы, смоковницы и оливы. Несмотря на усталость, меня потянуло побродить по окрестностям. Я спустился вниз под гору, к ручью. Арабки наливали здесь воду в свои чёрные, глиняные кувшины и, искусно ставя их на головы, уходили в селение. Ребятки обычно приставали с просьбой бакшиша. Один араб принёс целый ворох пальмовых листьев и стал продавать их по парочке. Я купил у него ваию около двух сажен длиной. Верхушку срезал, чтобы сохранить её, как «ветку Палестины», а из толстого конца черенка сделал тросточку.

Все ближайшие к дороге дома и дворы были заняты паломниками. Мне предложили для ночлега один из домиков здешнего священника-араба. Впрочем, я не знаю, как и назвать это помещение, домом ли, сараем ли, или отдельно стоящей комнатой. Это была небольшая мазанка с глиняными нарами по двум стенам, с земляным полом и с кровлей из жердей. Вместо окна небольшое отверстие. Ни украшений, ни мебели; буквально, ничего не было, кроме двух-трёх циновок. Хозяин священник, пожилой человек, лежал больной в другом, более обширном помещении. К нему набилось много народу, и расположились на полу на ночлег. Некоторые сердобольные люди обратили внимание на больного и стали за ним ухаживать. Я попросил каваса найти нашего доктора и привести его к больному. Между тем пришли ко мне арабки с предложением сварить или испечь чего-нибудь на ужин. Вероятно, они были из семьи священника. Меня поражала бедность обстановки. В Палестине всё сельское духовенство из местных арабов, малообразованное, бедное; всё же правящее духовенство, — патриархи, митрополиты, епископы и архимандриты, — из греков.

Греки господствуют здесь, собирают жатву со святых мест, покупают себе выгодные положения и почётные звания. Таким образом, бедные арабы находятся под двойным игом магометан и греков.

Я вышел посмотреть на сельскую жизнь туземцев. В первом же проулке попались здешние оригинальные печи для хлеба, или скорее, для хлебных лепёшек. Это не что иное, как аршина в полтора в основании усечённый конус из глины, открытый сверху для топлива. Сперва накаливают в нём камни, а потом кладут на них тесто и печь закрывают, пока оно не испечётся в ней.

В улицах распространился запах печёного хлеба и едкого дыма. Паломники успели все разместиться и теперь ужинали. Слышен оживлённый говор всюду на огороженных дворах, особенно в ограде здешней церкви. Вот с блеянием прошёл мелкий скот по дороге. Стало смеркаться. Я вернулся в свой однокомнатный дом и попросил арабку принести мне чего-нибудь на ужин. В соседнем доме, где лежал больной священник, стоял гул от многочисленных голосов. Слышны слова из Евангелия. Должно быть, ведут беседу на религиозную тему. Вскоре входят ко мне две женщины-паломницы и с ними высокий здоровый бородач, как оказалось потом, бывший гвардейский солдат Павловского полка.