Петр Котельников - Седьмая чаша гнева Страница 25

Верил ли он в приметы? Нет, не верил, хотя и читал о них. Верил ли он предсказаниям? Нет, не верил. Хотя и сам был свидетелем исполнения их.

…Цыганка, гадая по руке девушке, к которой его двоюродный брат испытывал юношескую любовь, предсказала близкую смерть, которая по ее словам должна произойти в день ее рождения. Об этом предсказании знал весь двор, где проживала эта девушка. Никто не верил этому предсказанию, в том числе и сама девушка (память сохранила фамилию ее – Дементеева). Девушка была крепкой, красивой, здоровой, никогда ничем не болевшей. Что, спрашивается, могло угрожать ей? Предсказание было сделано в мирное время, накануне войны. Был летний жаркий день 1942 года. Дементеева стояла на балконе своей квартиры, лузгала жареные семечки подсолнечника. Это был день ее рождения. За столом в квартире собрались близкие – отметить семейное торжество. Девушке надоело сидеть в душной комнате и слушать разговоры «стариков», скучные и нудные. Думала ли она о том предсказании цыганки? Едва ли? Острая мгновенная боль в сердце. Она падает на деревянный пол балкона бездыханной, на белой кофточке, в области сердца, разливается красное огромное пятно. Звука взрыва авиабомбы девушка не услышала. Он прогремел несколько мгновений спустя, а вот осколок той бомбы точно угодил ей в сердце. Эта бомба разорвалась в 70 метрах от дома, не причинив никаких разрушений. Создается представление, что бомба предназначалась только Дементеевой.

Он вспомнил об этом случае совершенно случайно. Предсказания, сделанные в его личный адрес, не сбывались. Все они, до одного, предсказывали ему скорую смерть. Порою смерть слишком близко подбиралась к нему, но время шло, и линия жизни его продолжалась. А вот другим, кому смерть не предсказывали, погибали случайно и странно. Выхватила память его из кучи событий случай, свидетелем которого он стал, работая судебно-медицинским экспертом. На юге бывают грозы. Но они почему-то редкие и не такие ужасные, какие ему доводилось видеть не раз в средней полосе России. Потемнеет воздух до вечерней темноты, заворочаются косматые тяжкие тучи черные, с фиолетовым отливом, тянущие к земле щупальца свои, придавят тяжестью все земное. Смолкнут птицы в садах. Все живое попрячется. И начнется небесная канонада. Оглушительные громы сотрясают землю, раскалывая небеса, слепящие молнии, одна за другой, прорезают тьму. А дождь полощет, а ветер гуляет в кронах деревьев. Текут потоки грязной воды, неся на себе листья, охапки соломы, сломанные ветви, щепки и просто домашний мусор. И совсем иное на юге. Редкие удары никого не пугают. Прячутся под навес не от грозы, а от дождя. Так было и на этот раз. В полдень показалась туча небольшая. Начался дождь, пока капли были мелкими и редкими, прохожие не обращали внимания. Когда дождь усилился, стали под стены домов, забежали в помещения магазинов. Довольно крупная группа горожан пряталась под навесом автобусной остановки на улице Пирогова, вблизи стоматологической поликлиники города Керчи. Вдруг стоящие увидели, как по аллее, рассекающей улицу вдоль на две половины, стремительно бежит юркий, одетый в темное, человек, за ним, оглушительно топая сапогами об асфальт аллеи, гонится милиционер. Он уже почти догнал «преступника». И вдруг удар молнии. Милиционер падает. Он лежит неподвижно. К нему подбегают горожане, чтобы оказать помощь. Тщетно – сотрудник милиции мертв. Все поражены, увидев оплавленную молнией кокарду фуражки.

Что это? Судьба ли?.. Или что-то иное?..

Воспоминание было прервано тем беднягой, который, как и он, находился в реанимации. Сосед, лежащий рядом и громко стонавший, начал непрерывно кашлять. При каждом кашлевом толчке, он хватался руками за живот, где у него на послеоперационную рану были наложены швы. Слышалось легкое потрескивание, похожее на звук, издаваемый распарываемой одеждой.

«Ой! – кричит сосед, глядя в его сторону – у меня живот разрывается!»

Чем он мог помочь соседу, сам прикованный к постели?

Сотрудники реанимационного отделения «отмечали» какое-то торжество. Слышались шум и смех в ординаторской. Никто не спешил к почти уже кричащему больному. Потом они пришли. У больного произошло расхождение швов и эвентрация кишечника. Часть кишечных петель находилась вне полости живота. Больного покатили на каталке в операционную.

Он оставлен размышлять. Снова он в объятиях воспоминаний. И опять это смерть. Почему ему удавалось ускользнуть от нее, когда надежд не оставалось? Из рассказов родителей он знал о том, как костлявая старалась расправиться с ним, когда он, родившись хилым, слабым настолько, что не хватало сил сосать грудь матери, лежал на русской печи в деревенской избе, укутанный ватой и завернутый в пуховый платок. На селе и покрепче его не выживали, а тут… Глядеть не на что!.. Позвали предсказательницу. Та только глянув на крохотное сморщенное личико недоноска, сказала небрежно: «Не жилец он на этом свете!»

Он выжил. Рос болезненным. Чего только не советовали «бабки-ведьмы», да «старики-колдуны», чтобы он выжил. И в горячую коровью требуху его завертывали, и с черной кошкой купали.

Отсылая его с матерью на юг, в Керчь, отец сказал, прощаясь: «Если умрет по пути, похорони его на ближайшей станции!»

Время огромное сконцентрировалось в его сознании, оживляя этапы жизни. Вырвало оно кусочек из далекого и вовсе не радостного детства:

…Прекрасный одноэтажный корпус Переяславской детской инфекционной больницы, куда поместили его, заболевшего скарлатиной. Заболевания прежде протекали тяжело. Лечение было симптоматическое, устраняли симптомы, поскольку не было средств, убивающих в организме микробы. Скажем, болит голова, назначают болеутоляющее. Пневмония – банки и камфара. Палата, куда его поместили, была светлой, просторной. Его койка у самого окна, из которого видны поля белого снега и скопления голых деревьев. Он уже чувствует себя совсем большим, ему скоро шесть лет будет. Он бегло читает по-русски и на украинском языке. Читает вслух. Послушать собираются дети и из других палат. Не было тогда в палатах не только телевизоров, но и простого радио. Радиоприемники были иностранного производства, громоздкие и тяжелые. Скажем, немецкий приемник – «Телефункен». Чтобы их иметь, нужно было получить разрешение из органов НКВД. Напротив него лежит на койке мальчик лет 12, бледный, отечный. Все передвигаются самостоятельно, а мальчика поднимают и садят в постели. На груди у мальчика большой серебряный крест. К нему часто приходит бабушка, приносит передачи. Постоит у окна, посмотрит на внука, перекрестит его широким крестом и уходит.

Он смотрит на мальчика, ему очень жаль его. Глядит на крест его, и невольно лезут строки из стихотворения «Смерть пионерки», в котором бабушка убеждает больную скарлатиной внучку надеть на шею крестик во имя спасения души, а возможно и тела. Как-то он из столовой раньше других вернулся в палату. Вид мальчика поразил его. Тот лежал на спине, вытянувшись. На шее, под кожей, виден был большой комок, ходивший вверх и вниз, как будто мальчик хотел проглотить что-то, и не мог этого сделать. Глаза его закатились под верхние веки, были видны только белки глаз. Это было так страшно, что Он выбежал с криком из палаты. На крик сбежались медсестры и врачи. Всех из этой палаты перевели в другую, и Он видел, как мальчика, накрытого с ног до головы простыней куда-то увезли. Он понимал, что перед ним лик свой и возможности показала смерть. Но не догадывался о том, что через трое суток, потеряв сознание, он будет бороться за свою жизнь, а мать и отец поднимут на ноги наркомат здравоохранения Украины по поводу смертности в детской больнице Переяслава, того самого города, где состоялась подписание документа о присоединении Украины к России. Были основания для вызова комиссии из Киева? Были. За период нахождения Его в больнице там успели умереть все дети цыганского табора, заболевшие корью, а это, ни мало, ни много, а 37 детей, в возрасте от 2-х до 13 лет.

И опять, нарушая последовательность течения времени, Он вспоминает смерть глубоко верующей в Бога девушки, погибшей от уремии. С ней слишком трудно было говорить неподготовленному к специальной беседе. Она здорово разбиралась в Священном Писании, чтобы Его, убежденного атеиста, не раз ставить в глупое положение. Ей было сложно лгать, говоря о ее болезненном процессе, поскольку она прочитала массу литературы о заболеваниях почек, в том числе и последние монографии, посвященные этому. Она встретила Его впервые словами: «Не лгите, доктор! Я знаю, что обречена и даже чудо не спасет меня!»

Он нашел с ней общий язык. Она всегда ждала его прихода. Они говорили о литературе и искусстве, и ни слова о болезни и религии. Но, как-то она встретила его с почти сияющими от радости глазами и сказала: