Ольга Иженякова - Великая сила молитвы Страница 34

«Взросление» прозы русского писателя показано вполне наглядно. Проханов признается, как однажды он вынес из дома все свои юношеские рукописи и сжег их. Взрослая жизнь принесла в творчество свои краски. И с произведениями писателя пытливому уму необходимо ознакомиться лично, нет смысла пересказывать прозу, где ни тени фальши, ни слова лжи. Особое отношение к войне (войнам), не до конца осознанной человечеством. Проханов размышляет:

Я верю, что когда придет пора,Когда оставят Родину невзгоды,Грядет на Красной площади парадСедых солдат афганского похода.Пусть перед строем, отдающим честь,Протащат ржавый корпус бэтээра,Его огнем изрезанную жесть,Подорванную на камнях Панджера.

Прохановскую мысль продолжает Вера Галактионова: «Россия – страна мощных социальных вибраций. Русская литература стремится верно улавливать их и отображать в той соразмерности, в какой они наблюдаются в жизни. Дело это трудоемкое. Особенно если прозаическое произведение строится на истории нескольких поколений. В таком повествовании современность – следствие многих, в том числе и очень далеких от нас событий. Она – фрагмент в картине отечественного бытия, во многом закономерный. Перечитываешь ее и зачитываешься снова. «Я видела эти брошенные города, погибающие по всему бывшему Союзу. Они умирают, как при наводнении. Жизнь исчезает сначала понизу – тьмой охватываются первые этажи. Оставшиеся без заработка, без магазинов, без отопления, без электричества люди переселяются всякий раз выше, в покинутые кем-то квартиры. А в нижних уже сорваны двери, выломаны рамы; там – ни души. Спустя месяц видишь, проезжая, – тьма поднялась еще, охватила, омертвила и вторые этажи. Лишь на третьем, четвертом разглядишь какое-то движение – увидишь мерцающий огонек свечи, отблеск опасного костерка на бетонном полу». И сразу перед глазами встает видеоряд, как выгоняли русских из некогда братских республик. Сколько пролито христианской крови в Узбекистане, Туркменистане, Казахстане, Азербайджане, Чечне… А теперь те, кто гнал русских, приезжают сюда и ждут льгот, чтобы комфортнее жить здесь. И главное – получают их! Мы, русские, конечно, им простим. В большинстве своем. Мы – это те, кого лично не выгоняли, не грабили, не насиловали. Но вот мой сосед по студенческому общежитию Пашка никогда не простит казахам своего изгнания, а тетя Катя не простит чеченцам своего сына Руслана моего ровесника. Каждый раз, когда видит меня, вздыхает: «Вот, Русланка мой уже таким же мог быть взрослым. Дети бы уже в школе учились. И машину бы имел хорошую». Виктория (имя изменено) про Туркмению слышать не может, ее младшую сестренку бандиты выкинули с седьмого этажа. А что сделали с ней – не дай Бог пережить ни одной женщине. Татьяна свою родину – солнечный Алмалык – в учебнике сына закрасила черным цветом… Но беженцы в меньшинстве. Их не слышат. Их не принято замечать. Мы же толерантны. Всех любим, терпим, жалеем. А особенно – врагов.

Но Бог милостив, и, кто знает, может, однажды пройдет обида, забудется боль и всесильное прощение постучит в больные сердца, ибо «Мне отмщение и аз воздам». Что там суд человеческий, если все ходим перед Богом? Осознание этого происходит постепенно, но приходя, меняет жизнь. И со временем количество прожитых лет планомерно переходит в качество. «Ах, если б молодость знала, – говорится в стихе. – Если б старость могла».

Литература обладает важным свойством – она умело передает дух времени, его краски и настроения, видимо, поэтому она сейчас стала неудобной, невостребованной. Те единицы, которые иногда крохотными тиражами все-таки пробиваются к читателю, вынуждены овладевать инструментом нового времени: выдумывать светлые вещи, показывать любовь к родине и обязательно, чтобы финал был хорошим. Потому что «грузить» (термин нового времени, означающий озадачивать, давать повод задуматься. – Прим. авт.) не надо. Требование к писателю примитивно-простое – развлечь, показать шоу, т. е. продолжить работу телевидения. Так, мало-помалу писателей из властителей дум превратили в официантов. Как справедливо замечает Екатерина Глушик, «в настоящее время писатели вынуждены работать за еду». Сама же Екатерина Федоровна «профессиональную обкатку» прошла в газете «Завтра», поначалу искренне недоумевая, почему творчество Александра Проханова не изучают на филологических факультетах? Ответ она нашла намного позже, когда освоилась в прозе и журналистике, осознав цену настоящего Слова. Ее недавняя книга «Грани» как раз об этом – о столкновении двух миров, двух Россий. Читаешь – осознаешь простые истины, нужно бороться за все: право зваться русским, право жить, воспитывать детей, говорить, жить в своей стране. Но, странное дело, самого призыва нет. Просто приходит такая мысль после прочтения книги. Творчество Глушик слишком образно. Ярко.

Мысль о геноциде русского народа прямо или косвенно сквозит во всех произведениях современных авторов. И надо заметить, она не придумана. Вот хроники из сегодняшних новостей: в Ярославской области роженицу не приняли в роддом, аргументировав тем, что она из соседнего района (а там роддом, несмотря на протесты населения, еще весной закрыли), пока «Скорая» везла женщину в бессознательном состоянии в областной город, ребенок умер. Или вот это: звезда «Дома-2» стала снимать на телефон страшное ДТП вместо того, чтобы вызвать врачей. Или: депутатам Госдумы повысили зарплату. Или: в Азербайджане на русском кладбище снесли могильные плиты…

Правильная литература уходит, и почти до конца разрушена правильная жизнь, говорит другой прозаик. «Потребителям» с помощью электронных СМИ внушается, будто простая, цельная человеческая жизнь – это нечто «элементарное», примитивное, и потому новой литературе нужен гаденький грязный герой, живущий страстями и пустотой… Внушается, что совокупная мощь человеческого духа не нужна. Современной цивилизации не нужно духовное напряжение, высокое замещается низким, а духовная мощь поглощается футбольными матчами, кинозрелищами, компьютерными играми.

Рассуждения писателей о власти достойны всеобщего прочтения. У известного поэта нашего времени Валентина Сорокина есть удивительные строки на эту тему:

Позови ты меня, позови.Ну, пожалуйста, сделай милость.Я давно не пишу о любви.Словно сердце любить разучилось.Не пишу о приятной тоске.О красотах весеннего леса.Столько лет в каждой строке…Все железо, железо, железо.

Показательны мысли Натальи Алексютиной «Исповедь рецензента»: «Книг много, а осмысления их мало. Рецензий, литературных анализов… Раньше почти каждое издание находило печатный отклик. Не говоря о бурных литературных дискуссиях, участниками которых были все слои общества». Так и живем в полной темноте. Покупаем книги наугад: повезет – не повезет. И если случайно найдем хорошего автора, то откроем целый мир…

Лучик в темном царстве

День не клеился с самого утра. Сначала в доме электричество отключили, и подъезд стал напоминать огромную могилу. Нет, окно, конечно, в нем было, но еще по весне его заколотили огромным фанерным листом за неимением ничего стеклянного. В гараже, как оказалось, света тоже не было, и старую «жучку» пришлось выводить с включенными фарами. А потом, как назло, дорогу перебежала кошка. Смешная такая, серо-бело-рыжая, кажется. В общем, начало не предвещало ничего хорошего…

Накануне Лука поссорился с Таней. И теперь тщательно обдумывал каждое слово, сказанное ею. «Я устала от тебя! Устала! – плакала девушка. – Твои постоянные придирки у меня в печенках сидят. Если я на работе пью кофе с Андреем, это еще не значит, что у меня с ним что-то было, есть или будет! Не значит…» Как это называется – ревность? Ага, точно. Вспомнил, как мама украдкой красила губы перед выходом из дома, чтобы отец не видел, и всегда тщательно стирала их перед тем, как открыть входную дверь. В естественном женском желании выглядеть хорошо и нравиться мужчинам отец видел только постыдный аспект и, не стесняясь, говорил об этом. Его ревность не знала границ и не щадила никого, даже маленьких сыновей, которые теперь выкраивали свои жизнь по лекалам, полученным в родительском доме. Эх, надо позвонить старикам…

У светофора выстроилась длинная очередь. Какой-то чудак на белой «Тойоте» вырвался из общей очереди и, обогнув встречный транспорт, свернул за поворотом. Да уж. Куда, спрашивается, люди торопятся в такой день? Лука вспомнил, как в первые встречи Таня называла его ласково Лучиком. «Ты мой Лучик в этом темном царстве», – смеялась обычно она. Лучик, значит… Ему и в самом деле нравилось свое библейское имя. Такое редкое, запоминающееся. Правда, в школе его иногда дразнили Лучок. Но это так, подробности, к тому же давние.