Феодорит Кирский - Сочинения Страница 36

Считаю излишнимъ снова предлагать духовныя врачеванія противъ печали, такъ какъ достаточно одного воспоминанія ο спасительныхъ страданіяхъ, чтобы побороть даже и самую великую скорбь, поелику они были ради человеческаго естества. Господь упразднилъ смерть не для того, чтобы показать неподвластнымъ смерти только одно Свое тело, но чтобы чрезъ него уготовать общее воскресеніе и подать твердую надежду на это. Если же и тогда, когда божественные праздники подаютъ всякое утешеніе, ты не побораешь страданія своей печали, то я прошу твое почтеніе прочитать, чтó значится въ свадебной записи при приданомъ (τοῦ προιϰῴου γραμματείου τὰ μετὰ τὴν ἐπίδωσιν), и ясно познать отсюда, что мысль о смерти предшествуетъ браку. Зная смертность естества и заботясь ο спокойствіи живыхъ, здесь выставляютъ такъ называемыя условія и нисколько не тяготятся темъ, что напоминается ο смерти раньше брачнаго союза; напротивъ того, — определенно провозглашаютъ: если умретъ прежде мужъ, то должно быть такъ, а если смерть постигнетъ прежде жену, то — этакъ. Зачемъ же намъ печалиться теперь, когда это было известно намъ еще до брака и когда мы ждали этого, такъ сказать, со дня на день? Ведь неизбежно, что всякій союзъ разрушится вследствіе более ранней смерти или мужа или жены: — таковъ ходъ природы. Посему, ясно познавъ и божественное и человеческое, да разгонитъ твоя дивность (ἡ ϑαυμασιότης) печаль, ожидая общей надежды благочестивыхъ.

Твое благочестіе негодуетъ и гневается на приговоръ, несправедливо и безъ суда произнесенный противъ насъ; а меня это именно и утешаетъ. Ибо если–бы я былъ осужденъ справедливо, тогда я скорбелъ бы, какъ подавшій судьямъ законніые къ тому поводы. Поелику же съ этой стороны совесть моя чиста, то я радуюсь и ликую и за эту несправедливость надеюсь на отпущеніе греховъ. Ведь и Навуфей прославился не какою–либо другою добродетелью, а только темъ, что потерпелъ несправедливое убіеніе (3 Цар. 21, 1 сл.). Прошу молиться Богу, чтобы Онъ не оставилъ меня, а врагъ пусть продолжаетъ враждовать. Мне же для душевной радости вполне достаточно милосердія ко мне Бога; и если Онъ пребудеть со мною, то я презираю все скорби, какъ совершенно ничтожную вещь.

Законодатели составили законы для защиты обидимыхъ и избравшіе судебное поприще (τὴν ῥητοριϰὴν τέχνην) упражняются въ ораторскомъ искусстве, чтобы помогать нуждающимся въ судебной поддержке. Посему и ты, любезный человекъ (другъ), получившій даръ красноречія и знаніе законовъ, пользуйся этимъ искусствомъ, где должно, — поражай имъ обидящихъ и защищай угнетенныхъ ими, выставляя законы, какъ щитъ. Пусть никто изъ делающихъ несправедливое не удостоится твоей защиты, еслибы даже это былъ самый близкій родственникъ. Одинъ изъ таковыхъ есть Аврамій (Αβράμης), мужъ недостойнейшій; проживъ долгое время на церковномъ поле (ἄγρον ἐϰϰλησιαστιϰόν), онъ, въ сообществе съ некоторыми участниками злодеянія, дерзнулъ на то, въ чемъ ясно сознался[7]. Я послалъ съ нимъ самыя дела и обиженныхъ, а равно и благоговейнейшаго (τόν εὐλαβέστατον) иподіакона Геронтія — не за темъ, чтобы они предали преступника законамъ, но чтобы они сообщили твоей опытности, что те потерпели, и, возбудивъ состраданіе, убедили тебя принудить того нечестиваго человека возвратить отнятое.

Творецъ и Правитель всяческихъ явилъ тебя блестящимъ светильникомъ вселенной и мрачнейшую ночь превратилъ въ ясный полдень. Какъ сигнальный огонь въ гаваняхъ плавающимъ ночью показываетъ входъ въ гавань, такъ и лучъ твоей святости явился великимъ утешеніемъ для побораемыхъ за благочестіе, указалъ гавань апостольской веры, знающихъ наполнилъ радостію, а незнающихъ избавилъ отъ подводныхъ скалъ. Я въ особенности воспеваю Подателя благъ, нашедши мужественнаго борца, препобеждающаго страхъ предъ людьми страхомъ божественнымъ, съ готовностію подвергающагося опасностямъ за евангельскіе догматы и охотно принимающаго апостольскіе подвиги. Посему ныне всякій языкъ побуждается къ восхваленію твоей святости: — чистоте твоей веры удивляются не одни питомцы благочестія, но даже и враги истины решительно восхваляютъ твое мужество, ибо ложь (неизбежно) уступаетъ предъ сіяніемъ истины. Пишу теперь это, узнавши достопочтеннаго и благоговейнейшаго чтеца Ипатія, усердно выполняющаго веленія твоей святости и постоянно памятующаго ο твоихъ, владыка, достохвальныхъ деяніяхъ. Обнимая твою святую и боголюбезную главу, просимъ поддерживать насъ молитвами, чтобы мы могли провести остатокъ жизни согласно божественнымъ законамъ.

Нашествіе частыхъ и всевозможныхъ бедствій не потрясло ту величайшую и адамантовую башню (разумею Іова, мужественнаго поборника добродетели), но, напротивъ, показало ее неподвижною и неодолимою. По окончаніи бореній правосудный Законодатель обнаружилъ и причину испытаній, сказавъ такъ (Іов. 40, 3): мниши ли Мя инако тебе сотворша, разве да явишися правдивъ? Думаю, что эти слова известны и твоему боголюбію (ϕυλοϑεΐαν), такъ какъ ты возмогъ перенести множество различныхъ тягостныхъ обстоятельствъ и не только не избегалъ ихъ, но и старался пріобретать этимъ твердое и непоколебимое самообладаніе. Щедрый Владыка, зная мужество души твоей, не восхотелъ скрыть достойнаго борца, но вовлекъ его въ состязанія, чтобы украсить победнымъ венцомъ твою досточтимую главу и представить твои состязанія образцемъ на пользу другимъ. Итакъ, любезный человекъ, препобеждай, какъ всегда, и это состязаніе и съ мужествомъ переноси кончину твоего зятя (γάμβρου), а моего искреннейшаго друга. Любомудріемъ преодолевай и близость родства и память ο характере благородномъ и вместе свободномъ, — память, превосходящую и искусство живописцевъ и опытность летописцевъ, а приступы печали изгоняй воспоминаніемъ ο мудромъ Устроителе нашихъ делъ, предвидящемъ будущее и все направляющемъ къ полезному. Будемъ сорадоваться удалившемуся отъ житейскихъ треволненій и даже благодарить Бога за то, что онъ (зять твой) при попутномъ ветре достигъ тихихъ пристаней и не потерпелъ тяжкихъ кораблекрушеній, которыми полна эта жизнь. Но я знаю, что излишне возбуждать къ твердости мужественнаго поборника и наставника другихъ борцовъ. Пишу же это, чтобы такими речами и себе доставить утешеніе, ибо я скорбелъ, вспомнивъ ο достолюбезномъ знакомстве (съ умершимъ); впрочемъ, тутъ же и восхвалилъ Правителя всяческихъ, Который знаетъ, чтó будетъ полезно въ будущемъ, и къ этому направляетъ наши дела. Въ дополненіе я продиктовалъ это, получивъ уведомленіе ο его смерти отъ одного изъ моихъ Антіохійскихъ друзей, уже после того, какъ были написаны первыя слова увещанія (τὰ πρότερα ὑπομνηστιϰά).

Я слыхалъ объ острове Лесбосе и ο тамошнихъ городахъ Митилене и Мефимне, а равно и ο другихъ, но не имелъ понятія ο плодахъ растущаго тамъ винограда. Ныне же, благодаря твоему трудолюбію, узналъ и это, — и удивляюсь чистоте вида и тонкости вкуса [9]. Что касается пріятности, то, можетъ быть, ее доставитъ время, если только не произведетъ въ немъ кислоты, ибо оно (время) губительно для винъ столько же, сколько и для телъ, растеній, зданій и другихъ произведеній рукъ человеческихъ. Впрочемъ, для меня совершенно неважно, будто оно (вино), — по твоимъ словамъ, — делаетъ пьющихъ его долголетними. Я не стремлюсь къ долголетію, такъ какъ въ этой жизни много тяжкихъ бурь. Я больше возрадовался, узнавъ ο здоровье монаха, поелику я действительно былъ весьма озабоченъ этимъ и несправедливо обвинялъ врачей: ибо болезнь требовала именно такого леченія. Я послалъ твоему благородію сосудъ меда, какой производятъ Киликійскія пчелы, обирая цветы стираксы [10].

Еслибы я взялъ во вниманіе одну природу постигшаго васъ страданія, то я и самъ почувствовалъ бы нужду въ утешающихъ — не только потому, что все ваше (и радостное и все прочее, каково бы оно ни было) считаю своимъ, но также и потому, что особенно любилъ того удивительнаго и истинно достохвальнаго человека. Но такъ какъ, по божественному определенію, онъ переселился въ лучшую жизнь, то и я изгоняю облако печали изъ своей души и твое почтеніе прошу побеждать скорбь печали разсужденіемъ и благовременно умирять свою душу сладостію божественныхъ словесъ. Для сего ведь съ самыхъ пеленъ, какъ бы матернею грудью, мы питаемся Священнымъ Писаніемъ, чтобы, — когда насъ постигнетъ страданіе, — мы брали себе целительнымъ врачеваніемъ ученіе Духа. Знаемъ, что весьма тягостно и действительно прискорбно, познакомившись съ достойнымъ любви, внезапно лишиться его и изъ благоденствія впасть въ несчастіе. Но для имеющихъ умъ и пользующихся здравымъ разсужденіемъ ничто человеческое не можетъ быть неожиданнымъ, ибо въ немъ нетъ ничего прочнаго и твердаго: ни красоты, ни богатства, ни здоровья телеснаго, ни громадности авторитета и ничего прочаго, чему удивляются весьма многіе. Одни изъ великаго богатства впадаютъ въ крайную бедность; — другіе, потерявъ здоровье, поражаются всяческими страданіями; — иные, превозносящіеся знатностію рода, несутъ тягчайшее ярмо рабства. Что до красоты тела, то ее и болезнь повреждаетъ и старость разрушаетъ. Правитель всяческихъ весьма премудро не допустилъ ничего постояннаго и прочнаго, чтобы изъ страха такихъ превратностей владеющіе вышеуказанными благами отложили гордыню и, зная непостоянство, не полагались на преходящее, но возлагали свои надежды на Подателя благъ. Такъ какъ твоей дивности (ϑαμασιότητα) известно все это, то я прошу разсмотреть человеческую природу, — и ты найдешь, что она смертна и съ самаго начала определена на смерть. Богъ всяческихъ сказалъ Адаму: земля ecu, u въ землю отъидеши (Быт. 3, 19). Произнесшій это решеніе не ложенъ, — и что это такъ, свидетель сему опытъ: единъ бо входъ всемъ есть въ житіе, подобенъ же и исходъ, — согласно божественному Писанію (Прем. 7, 6), — и всякій рожденный ожидаетъ гроба. He одинаковое время живутъ все, но одни умираютъ, еще не созревши, другіе — прошедши возрастъ мужества, иные же — испытавши тяжести старости. Точно такъ же разлучаются и связанные узами брака, ибо неизбежно, что или мужъ отойдетъ прежде, или жена скончается первою, — и одни должны плакать тотчасъ после брачнаго ложа, другіе — проживши вместе недолгое время. Итакъ, уже одно то, что страданіе есть общій уделъ, можетъ служить достаточнымъ поводомъ къ принятію решенія преодолеть страданіе. Сверхъ сего, умершій былъ отцомъ детей, оставилъ ихъ уже на пороге къ юношеству, достигъ величайшаго авторитета и, когда былъ въ славе, не возбуждалъ зависти, но увеличивалъ любовь къ себе, и оставилъ прекрасную память ο своемъ благородстве, ненависти ко злу, кротости и другихъ добродетеляхъ: — все это въ состояніи утешить даже сильно пораженныхъ печалію.