Иоанн Златоуст - Творения, том 8, книга 1. Толкование на Евангелие от Иоанна. Страница 38

3. В противном случае, если бы т. е. Иоанн проповедовал, обходя всю Иудею, могло бы казаться, что это делается по видам человеческим, и проповедь была бы подозрительною. «Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом» (ст. 37). Были у Иоанна и другие ученики; но они не только не последовали за Христом, а еще и с завистью смотрели на Него. «Равви», говорили они Иоанну, «Тот, Который был с тобою при Иордане и о Котором ты свидетельствовал, вот Он крестит, и все идут к Нему» (Ин. 3:26); и в другой раз они являются с обвинением: «почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся» (Мф. 9:14)? Но лучшие из них так не делали, а как скоро услышали о Христе, последовали за Ним. Да и последовали они не из презрения к своему учителю, но наиболее из послушания ему, и представили величайшее доказательство того, что они так поступили по здравому убеждению. Они сделали это, не будучи побуждаемы к тому, что было бы подозрительно, а последовали за Христом потому только, что Иоанн предрекал о Нем, что Он будет крестить Духом Святым. Итак, они не оставили своего учителя, но захотели узнать, дарует ли Христос что–либо больше, чем Иоанн. И заметь, как их заботливость соединялась со скромностью. Не вдруг они пришли и стали спрашивать Иисуса о предметах важных и необходимых; и не открыто в присутствии всех, и не мимоходом и как случилось они хотели беседовать с Ним, но — наедине. Они знали, что слова их учителя выражали не одно смирение, а чистую истину. «Один из двух, слышавших от Иоанна [об Иисусе] и последовавших за Ним, был Андрей, брат Симона Петра» (ст. 40). Почему евангелист не означил имени и другого ученика? Некоторые объясняют тем, что этот ученик, последовавший за Христом, был тот же, который и написал об этом; другие же думают не так, а что он не был из числа избранных учеников, евангелист же говорил только о лицах, более замечательных. Но что пользы узнавать имя этого ученика, когда не сказаны имена и семидесяти двух учеников? Тоже можно видеть и у Павла. «С ним послали мы», говорит он, «также брата, во всех церквах похваляемого за благовествование» (2 Кор. 8:18). А об Андрее упомянуто еще и по другой причине. Какая же это причина? Та, чтобы ты, зная, как Симон с Андреем, лишь услышали: «идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4:19), не усомнились об этом необычайном обетовании, — чтобы, говорю, ты знал и то, что начатки веры еще прежде Симона положены братом его. «Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: что вам надобно» (ст. 38)? Отсюда мы учимся, что Бог Своими дарами не предваряет наших желаний, но когда мы начнем, когда обнаружим желание, тогда и Он подает нам многие способы к спасению. «Что вам надобно»? Что это значит? Ему ли ведущему сердца людей, проникающих в наши помышления, — спрашивать? Но Он спрашивает не для того, чтобы узнать (как это возможно?), а чтобы вопросом еще более приблизить их к себе, сообщить им более дерзновения и показать, что они достойны беседовать с Ним. Они, вероятно, стыдились и страшились, как люди незнакомые с Ним и только от своего учителя слышавшие свидетельство о Нем. Чтобы уничтожить в них все это — стыд, страх, Он сам спрашивает их и не оставляет их в молчании идти до Его жилища. Впрочем, может быть, тоже было бы, если бы Он и не предложил вопроса, потому что они не перестали бы идти за Ним и по Его следам пришли бы к Его жилищу. Для чего же Он спрашивает их? Для того, как я сказал, чтобы успокоить их смущенное и неспокойное сердце и внушить им дерзновение. Между тем они выразили свою преданность Христу не в следовании только за Ним, а и в самом вопросе. Не будучи еще учениками Его и ничего не слыша от Него, они уже называют Его учителем, причисляют себя к Его ученикам и показывают причину, по которой они последовали за Ним, именно, — что желали услышать от Него что–либо полезное. Заметь же и благоразумие их. Они не говорили: научи нас догматам или чему–либо другому нужному, а — что? «Где живешь»? Они, как я выше сказал, хотели в уединении беседовать с Ним о чем–либо, послушать Его, научиться от Него; поэтому они и не отлагают своего намерения, не говорят: придем на другой день и послушаем Тебя, когда Ты будешь говорить в собрании народа, — но показывают все свое усердие к слушанию, так что не удерживаются от того и самым временем. Солнце уже склонялось к западу: «было около десятого часа», сказано. Поэтому и Христос не сказывает им примет своего жилища, не назначает места для беседы, а только более и более привлекает их к следованию за Ним, показывая, что принимает их к Себе. Поэтому также Он не сказал и ничего в роде того: теперь не время вам идти в мое жилище, завтра, если хотите услышать что–нибудь, а теперь ступайте домой; но беседует с ними как с друзьями и людьми, уже долгое время бывшими с Ним. Отчего же Он в другом месте говорит: «Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Лк. 9:58), а здесь: «пойдите и увидите» (ст. 39) где живу? Но слова: «не имеет, где приклонить голову», показывают, что Он не имел собственного пристанища, а не то чтобы Он не жил ни в каком доме. На это и указывает приточное выражение. Далее евангелист говорит, что они пробыли у Него тот день, а — для чего, об этом он не замечает, потому что цель сама по себе ясна. Не для чего другого и они последовали за Христом, и Христос их привлекал к Себе, как для назидания; и они в одну ночь насладились Его учением в таком обилии и с такою охотою, что немедленно оба пошли привлекать и других ко Христу.

4. Отсюда научимся и мы предпочитать всему слушание божественного учения, и никакого времени не будем считать для того неудобным; но, хотя бы нужно было войти в чужой дом, хотя бы тебе незнакомому надлежало знакомиться со знатными людьми, хотя бы и несвоевременно или — в какое бы то ни было время, никогда не будем упускать такого приобретения. Пища, вечери, бани и прочие житейские дела пусть имеют определенное для себя время, изучение же горнего любомудрия не должно иметь никаких определенных часов: ему должно принадлежать всякое время. «Проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием» (2 Тим. 4:2). И пророк говорит: «о законе Его размышляет он день и ночь» (Пс. 1:2). И Моисей повелел иудеям делать то во всякое время. Дела житейские, — разумею бани, — если и нужны, то, бывая часто, расслабляют тело; но назидание души, чем более умножается, тем более крепкою делает душу, принимающую его. Ныне все время мы проводим в пустом и вздорном суесловии, сходимся для того и на рассвете, и поутру, и в полдень, и в вечер, даже назначаем для этого особые места; а божественные догматы слушая однажды или дважды в седмицу, мы тяготимся и устаем. Отчего? Оттого, что худо располагаем свою душу: мы вовсе уничтожаем в ней охоту и ревность к таким предметам. Поэтому в нас нет и стремления к духовной пище. Кроме других признаков болезни, — сильно доказывает ее и то, когда не хочется ни есть, ни пить, а к тому и другому чувствуем отвращение. Если же это, когда случается в теле, служит признаком тяжкого недуга и производит ослабление, то тем более, когда случается в душе. Как же нам укрепить ее, падшую, изнемогшую? Какими делами, какими словами? Обратимся к словам божественным, пророческим, апостольским и всем другим. Тогда мы узнаем, что гораздо лучше питаться этими словами, чем нечистыми снедями, — так надобно назвать безвременные сходбища и разглагольствования. Что лучше, скажи мне: о делах ли народных, судебных, военных беседовать, или о предметах небесных и о том, что имеет быть по отшествии нашем отсюда? Что лучше: говорить ли о соседе и его делах и вообще заниматься чужими делами, или беседовать об ангелах и предметах, касающихся нашей собственной пользы? Дела соседа тебя вовсе не касаются; а предметы небесные относятся и к тебе. Да об этом, говорят, можно за один раз все высказать. Но почему же вы не думаете так о том, о чем ведете пустые и напрасные беседы между собою, но, употребляя на это всю жизнь, никогда не истощаете предметов для таких бесед? Я еще не говорю о том, что гораздо хуже этого. О тех предметах говорят между собою люди еще скромные; а более праздные и беспечные в своих разговорах кружатся около шутов, плясунов, бегунов, оскверняя свой слух, растлевая душу в таких разговорах, упояя сладострастием свое естество и внося в свое воображение такою беседою всякие порочные образы. Как только язык выговорил имя плясуна, душа тотчас представляет себе его лицо, волосы, тонкую одежду и его самого, которые изнеженнее всего этого. Другой еще иначе возбуждает в душе пламень, вводя в разговор блудную женщину, ее слова, одежду, распутные глаза, сладострастные взгляды, плетения волос, натирание лица, подкрашивание ресниц. Да не чувствуете ли вы чего–нибудь страшного уже при моем рассказе об этом? Но не стыдитесь и не краснейте: это уже неизбежное, естественное дело, что сила рассказа имеет такое влияние на душу. Если же только при моем рассказе, ежели, стоя в церкви и вдали от таких предметов, вы уже чувствуете нечто от одного слушания, то подумай, что должно происходить с теми, которые сидят на самом зрелище, с полною свободою, вне этого почтенного и важного собрания, и с большим бесстыдством смотрят и слушают, что там делается. Да за что же, скажет кто–либо из невнимательных, за что ты нас обвиняешь, упуская из виду, что это дело естественное и уже необходимо, как ты говоришь, имеет такое влияние на душу? Но что слушающий это изнеживается, — вот дело естественное; а слушать это — не природы дело, а воли грех. Что приближающийся к огню должен потерпеть вред, это необходимо и это есть следствие немощи естества, но не самое же естество влечет нас к огню и вреду, от него происходящему: это зависит единственно от извращенной воли. Вот и я хочу, чтобы этого не было, чтобы это было исправлено, чтобы вам ни произвольно не пасть в пропасть, ни низвергнуться в пучину зла, ни против воли не набежать на огонь, и таким образом не сделать себя повинными пламени, уготованному для дьявола. Итак, да сподобимся все мы, освободившись от него, перейти в недра Авраама, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.