Александр Мень - Трудный путь к диалогу Страница 49

"Заключение" богословов Саламанки было подписано и другом Лас Касаса Доминго де Сото (1495-1560), ставшим впоследствии духовником Карла V. Еще раньше в своей книге "Справедливость и право" (1540) он подчеркивал, что индейцы имеют равные права с прочими народами.

Однако и богословы, и король должны были сознавать, какое резкое сопротивление вызовут "Новые законы" в Вест-Индии. Для проведения их в жизнь нужны были энергичные, авторитетные и убежденные люди. Поэтому Карл V предложил Лас Касасу епископскую кафедру в Перу. Но тот предпочел Чиапас, поскольку хорошо владел языком этой области, расположенной на границе Мексики с Гватемалой. В конце 1544 года новопоставленный епископ вместе с группой доминиканцев снова увидел берег Нового Света.

На первых порах колонисты приняли его со всевозможными почестями. Видимо, они рассчитывали, что сумеют договориться с епископом. Но скоро они поняли, что компромисс невозможен, что Лас Касас прибыл для полного ниспровержения прежних порядков. "Новые законы" грозили лишить энкомендеро возможности бесконтрольно хозяйничать в королевских владениях. И они приняли вызов.

Так началась трагическая эпопея, в которой епископ, казалось бы, потерпел поражение. Интриги, покушения, бурные дебаты стали в эти месяцы постоянным фоном жизни Лас Касаса. Ему приходилось кочевать с места на место среди тропических лесов, рассылать монахов, словно разведчиков, по городам и селам. Колонии гудели как растревоженный улей. Лас Касас сначала не сдавался и объявил, что лишает всех, у кого еще есть рабы-индейцы, отпущения грехов.

Однако в конце концов он убедился, что без более действенной поддержки ему не справиться с упорствующими. В 1546 году он вынужден был вернуться в Испанию.

Он пытался всячески укрепить в короле мысль, насколько пагубным для короны является сложившаяся система. Чтобы окончательно решить этот вопрос, правительство собрало специальное совещание теологов и юристов. Оно заседало в 1550-1551 годах в Вальядолиде. Здесь произошел поединок Лас Касаса с его главным идейным противником Сепульведой, который, кстати сказать, в Вест-Индии никогда не бывал.

Затянувшаяся работа совещания ни к чему не привела. Тогда Лас Касас обнародовал "Кратчайшую реляцию о разрушении Индий". В ней он привел достоверные свидетельства о преступлениях конкистадоров. Это было началом нового этапа его кипучей литературной деятельности в Испании. Рано или поздно она должна была принести свои плоды.

В последние годы жизни епископ уже перестал верить в способность короля вывести дело из тупика. Он больше уже не рассчитывал и на реформы в колониях. Его окончательный вывод был теперь прост и ясен: испанцы, вторгшись в Вест-Индию, попрали естественный закон и Божий завет. Они должны уйти, вернув индейцам отнятое у них силой оружия. Индейцы имеют право на свободу и независимость.

"С современной точки зрения, - пишет испанский историк Анхель Лосада, взгляды Лас Касаса, отказавшегося признавать превосходство одной культуры над другой, не только более привлекательны, достойны подражания, но и единственно правильны. Тем не менее даже сегодня мы еще очень далеки от того, чтобы полностью претворить их в жизнь" [8].

И все же, несмотря на ряд неудач, призыв Лас Касаса не остался "гласом вопиющего в пустыне". Через год после его смерти начался процесс освобождения индейцев из-под гнета рабства. Процесс, который нельзя было уже остановить...

У Лас Касаса нашлось немало последователей. Среди них были известный богослов Бартоломе де Карранса, архиепископ Толедский, доминиканец Мельчиор Кано, Диего де Коваррубиас, большинство которых опирались на идеи христианского гуманизма, на воззрения Эразма Роттердамского. Характерной особенностью "эразмистов" было возвращение от средневековой теократической структуры жизни и мысли к Евангелию и Отцам Церкви, т.е. к самим истокам христианства.

Евангелие провозглашает высшую ценность человека, человеческой личности. Это учение нельзя отождествлять со светским гуманизмом, который превращал человека в "меру всех вещей". Такой подход лишал этику сверхчеловеческой основы, что в свою очередь влекло за собой размывание нравственных ценностей. Человеку присуще и добро, и зло. И если ориентироваться лишь на его природу, этический ориентир исчезает. В этом была трагедия секулярной линии Ренессанса, которая привела к тяжким последствиям не только в XVI веке, но и в последующие века.

Библия, рассматривая человека как "образ и подобие Божие", дает иное обоснование гуманизму. Не сами люди "мера всех вещей", а то высшее, что заложено в них Творцом. Измена этому идеалу неизбежно чревата взрывом разрушительных сил.

Христианские гуманисты стремились создать гарантии для уважения достоинства и прав человека, опираясь на Библию и привлекая элементы античных правовых идей. Такое сочетание религии и "естественного закона" и было свойственно взглядам Лас Касаса и других защитников индейцев. Ими руководил не просто эмоциональный протест, а глубоко продуманное мировоззрение. Важный аспект их деятельности затрагивал вопрос о проповеди Евангелия и соотношении между ним и язычеством. Они недаром обращали спои взоры к первохристианской эпохе.

Еще в I веке апостол Павел, обращаясь к язычникам, говорил, что проповедует им Бога, Которого они бессознательно давно уже чтили. Многие Отцы Церкви указывали, что в той или иной мере язычники предвосхищали истину и что поэтому нельзя огульно отрицать все, что создала их культура.

Подобный взгляд сохранился и в средние века, о чем свидетельствует хотя бы философия Фомы Аквината, сочетавшего церковное учение с наследием Аристотеля. Если бы вся языческая традиция перечеркивалась, синтез великого доминиканца никогда бы не осуществился.

Но особенно актуальным синтез христианской веры и элементов дохристианской культуры стал в традиции христианских гуманистов эпохи Ренессанса. Они были уверены в реальности "естественного богопознания", свойственного древним.

Один из персонажей Эразмовых "Разговоров", восхищаясь Сократом, говорит "Поразительно! Ведь он не знал ни Христа, ни Святого Писания! Когда я читаю что-либо подобное о таких людях, то с трудом удерживаюсь, чтобы не воскликнуть: "Святой Сократ, моли Бога о нас!" [9].

А Томас Мор в своей "УТОПИИ" (1516), описывая жизнь обитателей заморского острова, пишет, что и до прихода христиан большинство из них верили в верховного Бога, Которого называли Отцом [10]. Иными словами, английский святой тоже допускал реальность "естественного откровения".

В этом он мог ссылаться на папскую буллу "Интер цэтера" (1493), в которой об индейцах было сказано: "По сообщению ваших посланцев, люди, обитающие на упомянутых островах и землях, верят в единого Бога-Творца, сущего на небесах" [11].

Этой же мыслью руководствовались многие миссионеры в Вест-Индии и сам Лас Касас.

Знакомясь с верованиями и мифами индейцев, они подходили к ним дифференцированно и подчас обнаруживали в них нечто близкое к Библии. Так Гарсиласо де ла Вега утверждал, что те инки, "которые были философами, шли с естественным горением за подлинным Создателем неба и земли, всевышним Богом..." [12].

То, что это была не просто фантазия, косвенно подтверждает современный мексиканский ученый Мигель Леон Портилья. Исследуя один из титулов Божества доколумбовой эпохи, он пишет: "Глубокие идеи, содержащиеся в последнем названии бога дуальности, говорят о метафизическом происхождении этого начала - его никто не изобрел и не дал ему форму, он существует за пределами всякого времени и места" [13].

Лас Касас знал и о легендарном индейском реформаторе Кецалькоатле, учившем о едином Божестве, которое отвергает человеческие жертвоприношения. "Он не требует ничего, - записано в одном древнем тексте, - кроме змей и бабочек, которых вы должны ему преподносить" [14].

Наконец, нужно остановиться еще на одной проблеме, исключительной важности - на роли дохристианских традиций и искусства в жизни Церкви.

Первоначальная проповедь Евангелия не была связана с какой-либо формой искусства. Поскольку иудейский мир, к которому принадлежали апостолы, почти не знал изображений, эта сфера религии осталась открытой. В результате каждый народ мог свободно вносить в общую сокровищницу созидаемой христианской культуры свой собственный вклад. Античные образцы, художественное творчество Сирии, Египта, Ирана служили импульсом для церковных мастеров. По мере распространения христианства его живопись, пластика, архитектура непрерывно обогащались.

По существу, единого христианского искусства, подобного, например, искусству индуизма, нет и не было. Оно так же многообразно, как многообразны сами лики культур, воспринявших Евангелие.

Христианство впитывало в себя и народные обычаи, и праздники, и черты быта различных рас и племен.