Евгений Поляков - Но кому уподоблю род сей? Страница 52

В самом деле, трудно объяснить неподготовленному оппоненту четырехмерную модель мира. Но, давайте попробуем приобрести Друзей богатством неправедным, и для понимания того, что есть высшее измерение, перейдем в воображаемый двумерный мир, моделью которого будет, к примеру, исчезающе тонкий лист бумаги. Фантастическому жителю этого мира будет казаться, что более высоких измерении в его космосе нет. Но, если мы сложим его лист, его мир, его космос, гармошкой, чего он не сможет заметить, ибо воспринимает лишь те изменения, что происходят в известных ему двух измерениях, а затем проткнем эту гармошку иглой, то житель того двумерного мира увидит появляющиеся одно за другим отверстия, коих будет множество, но ему и в голову не придет, что все отверстия суть результат действия одной единственной иглы. Такое стало возможным благодаря преобразования двумерного объекта в более высоком, не принадлежащем самому этому объекту, третьем измерении.

Теперь мы можем попытаться сделать подобное преобразование и с привычным для нас трехмерным миром, правда тут нам потребуется совершенно непривычное «здравому смыслу» и чуждое «традиционному богословию» четвертое измерение. И вот тут-то то, что в трехмерной картине видится рассеянным и беспорядочно разбросанным по всему миру кажущимся неподдающимся разумению образом, может оказаться в четвертом измерении чем-то единым, точно так же, как и хаотически расположенные на листе бумаги точки на самом деле образованы одной иглой.

Мы сказали сейчас, что понятие четвертого измерения чуждо «здравому смыслу» и «традиционному богословию», но так ли уж чуждо такое понятие библейскому языку? Взглянем, как выражается Апостол Павел в послании к Ефесянам, контекст которого заставит нас еще достаточно поговорить о себе: «постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота...» (Еф 3:18), — не странно ли, что и он говорит о четырех... Можем ли мы подобрать здесь иное слово, нежели измерение? Однако даже если кто-то подберет лучший термин, это ничего не изменит по сути — пусть будет другое слово, определяющее предмет того, о чем мы говорим. Тут важна суть, а не то, в какие слова человек пытается облечь истину.

Оставим притчу с гармошкой и иглой и отметим, что, несмотря на все соблазны иудеев по поводу многомерности, в книге великого Исайи мы находим стихи, которым могли бы позавидовать самые тайные из апокрифов: «Душею моею я стремился к Тебе ночью, и духом моим я буду искать Тебя во внутренности моей с раннего утра.» (Ис 26:9); «Я, Господь, первый и в последних Я тот же.» (Ис 41:4). Не меньшего внимания достойны и слова Софонии: «Господь, царь Израилев посреди тебя... Господь Бог твой среди тебя, Он силен спасти тебя.» (Соф 3:15,17)

Итак, мы собрали воедино свидетельства присутствия в человеке того, для чего традиционное христианство изобрело термин трех ипостасей Божества.

Сделанные нами выводы, тем не менее, ни в коем случае не могут стать поводом к самообольщению в отношении божественности природы человека, ибо, несмотря на то, что человек сотворен «по образу Божию» (Быт 1:27), мы не в праве забывать, что «водворяясь в теле, мы устранены от Господа... {Богу же мы открыты.}» (2 Кор 5:6,11). Сие отделение, устранение человека от Господа и определяет главную задачу его (человека) в своей телесной, земной жизни. Сие же отделение от Господа и затрудняет ее решение, требуя немалых усилий: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его.» (Мф 11:12).

По сравнению с величиной упомянутых у Матфея усилий уразумение только что изложенного не требует ни особых способностей, ни напряжении со стороны читателя. Посему призывы к исследованию себя (2 Кор 3:15), к вниканию в себя (1 Тим 4:16) легко объединяются с призывами к поискам Бога и Его Царствия (Мф 6:33; Лк 12:31). Вот как сформулировано это у Исайи: «Ищите Господа, когда можно найти Его; призывайте Его, когда Он близко.» (Ис 55:6). А в Деяниях Апостолов мы находим последнюю задачу в чрезвычайно тонко сформулированном виде:

«От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем...» (Деян 17:26-28).

Обратим внимание: Бог не просто недалеко от кого-то из нас, но недалеко от каждого из нас — ведь те слова сказаны Павлом вовсе не в христианском собрании. Бог недалеко и от православного, и от католика, и от иудея; от австралийца и от гренландца, хотя расстояние между ними весьма велико. А такое может быть в единственном случае — если Он находится внутри каждого из нас. Здесь получает разрешение существующая для многих и по сей день проблема Иова: «О, если бы я знал, где найти Его... Но вот, я иду вперед, и нет Его, назад, и не нахожу Его; делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю.» (Иов 23:3,8,9).

Таким образом на основании свидетельств Священного Писания мы показали, что Бог обитает внутри человека, — заметим тут, что Бог находится и в одном, и в другом, и в третьем... в каждом из нас. Заставит ли нас это открытие изменить понимание известнейшей Иисусовой формулы: «В доме Отца Моего обителей много.» (Ин 14:2) ? Ведь каждый, в ком обитает Отец, потому и является Его обителью. Последняя мудрость имеет и продолжение, которое читатель без труда найдет в Евангелии от Иоанна, однако мы еще пока слишком далеки от возможности истолковать все следующие за приведенными слова, почему и ограничиваемся лишь сказанным.

То, с чего мы начали — с проблемы символики дома, не позволяет нам закончить наше исследование того, «что в человеке»? К тому же мы только что предупредили читателя, что в отношении одного из свидетельств вселения Христа в сердца верующих нам еще придется продолжить исследование того, «что в человеке». Итак, мы не останавливаемся в исследовании, но переходим к новому его аспекту — к Павлову учению о внешнем и внутреннем человеке, изложенном в нескольких посланиях.

Отметим, что нам, дабы не соблазниться, по человеческому разумению следует быть осторожными в употреблении понятий внутреннего и внешнего, как о них речь пойдет ниже, и тех же слов со знакомым нам смыслом, когда речь шла о тех, кому дано знать тайны, и о «внешних», коим все бывает в притчах (ср. Мк 4:11) Возвратимся к посланию Апостола Павла к Ефесянам, в коем он намеревается «открыть всем, в чем состоит домостроительство тайны, созывавшейся от вечности в Боге.» (Еф 3:9). Какое домостроительство он имеет в виду, естественно следует из притчи о человеке, строящем дом на камне, для чего ему пришлось копать и углубиться. В этой-то связи Павел и уповает: «Да даст вам [Отец], по богатству славы Своей, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке...» (ЕфЗ:16,17), «дабы вам исполниться всею полнотою Божиею.» (Еф 3:19).

В послании к Римлянам, в контексте, с которым мы рекомендуем читателю ознакомиться самостоятельно, говоря о законе, Павел пишет: «По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием.» (Рим 7:22). А вот выдержка из послания его к Коринфянам: «Если внешний наш человек и тлеет [подвержен тлению], то внутренний со дня на день обновляется.» (2Кор 4:16). Сие уже прямо указывает на то, что создание, называемое человеком, по сути состоит по крайней мере из двух составных частей, — из определенно противопоставленных один другому внутреннего и внешнего человеков. После упоминания о непрерывном обновлении внутреннего человека будет уже непростительной небрежностью не сопоставить сказанное Павлом с уникальной Марковой притчей: «Царствие Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю; и спит, и встает ночью и днем; и как семя всходит и растет, не знает он. Ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе. Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва.» (Мк 4:26-29).

Зная об обновлении внутреннего человека, мы можем осмысленно комментировать эту притчу с пониманием того, что речь идет о некоем процессе внутри человека, ибо Царствие Божие, подобие коего приведено у Марка, находится внутри человека, но внешний человек, будучи подвержен тлению, не знает о сем процессе. Развитие внутреннего человека и тление внешнего проистекают раздельно — внешний человек отделен от внутреннего. Тем не менее разделение это не вечно, и завершается жатвой. На настоящем этапе мы не сможем еще оценить всей глубины мудрости, заключающейся в том, что при наступлении жатвы, «когда созреет плод» внутри, внешний человек посылает серп сознательно (и немедленно). Но уже тут мы видим из притчи, что грядет и момент единения — устранения разделения.