Алексей Осипов - Лекции профессора Московской Духовной Академии А. И. Осипова Страница 58

Так в этом и вся ценность человека — покажи, человек, кем ты хочешь быть. Покажи, покажи кем… Вот теперь и то и другое; добро и зло, ветхое и новое, Христос и, если хотите, Антихрист. Так… ну?.. ну–ну?.. покажи себя! Вот перед чем ставит Крещение каждого человека. Ничего механически, как говорит святитель Иофан, с нами не происходит.

Да, при Таинстве Крещения, поскольку приступающий к нему приходит с какой верой — отрекается он от всего того зла, с которым он жил до этого (то есть приходит с чувством каким? — покаяния) — благодаря этому, в Таинстве Крещения человеку отпускаются все грехи, которые до этого были. В этом, если хотите, уникальное свойство Таинства Крещения — все отпускается ему, если он приходит с верою и покаянием.

В отношении взрослых и младенцев: пожалуйста — каждый пусть крестит так, как считает более полезным. Полезным… Хочет, чтобы ребенок его ничего не знал и потом только по слухам от мамочки узнал, что его крестили — крестите. Можно крестить в детстве. Да, он получает семя, но что потом получится — смотрите.

Хотите, чтобы человек пережил этот дар благодати Божией и это переживание стало закваской доброй на всю его последующую жизнь, можно и подождать. Церковь говорит — ваше право. Ваше право… Смотрите только, как полезнее сделать.

И последнее: да, в человеке вовсе не происходит какого‑то автоматического перерождения. Никакого автоматизма нет. Как был в нем ветхий человек — он остается, но человеку зато даруется преизобильная благодать Божия, благодаря которой он может отныне, имеет силу, вступить в настоящую человеческую жизнь — жизнь по свойствам Божиим. Вот так. Это то, что касается таинства Крещения. Кстати, один их исследователей данного вопроса, Кремлевский делает такой вывод: вообще у отцов и учителей церкви первых веков христианства мы не найдем такой мысли, что детям при Крещении прощается грех Адамов. Вот вам подведение итогов по данному вопросу.

Я не знаю, стоит ли мне говорить в этой аудитории о Священстве. Я только хочу сказать, что отношение к Священству в высшей степени было серьезным всегда в церкви.

В Таинстве Священства человек получает особый дар благодати Божией. Дар чего?.. Дар не производить священнодействия. Совершить священнодействия — прочитать, перекрестить, помахать кадилом — любой может, тут дара не нужно. Здесь требуется только право. Дар же священства заключается совсем в другом. Священник это, образно говоря, это водитель. Представьте себе, огромная машина или автобус, полный народу — так? — и нужно везти куда‑то, куда‑то ехать. Дорога сложная, говорят, даже очень сложная. Ну, кто поведет машину? Очень сложная дорога… Наверное, только человек, который действительно может вести машину как следует. Представьте себе, там придется крутые повороты, пропасти… и пропасти. Там камни, узкие дороги и т. д. Кто поведет машину? Понимаете? Вот, что такое Священство! Кого‑нибудь за руль не посадишь. Вот как относились к Священству.

Дар благодати, который посылается в этом таинстве человеку, это дар вспомощес–твующий данному человеку — священнику — вести, вести людей, помогать им идти по пути спасения, то есть назидать, указывать, предупреждать от ошибок, от всяких заблуждений, объяснять истинную православную веру, помогать людям молитвою, образом своей жизни, самим своим примером — вот, что такое Священство.

К сожалению, и очень часто довольно бывает — все чаще — когда все священство сводят к чему? — к знанию, как совершить ту или иную службу. Но, простите, это что такое? Вот здесь совсем и веры‑то никакой не надо. Так вот, если священник ведет образ жизни недостойный, то он остается бездарным. А, если он совершает еще какие‑то преступления, епископ снимает с него сан или запрещает на время, этим самым свидетельствуя, что у него не может быть дара Божия — Бог не может жить в его душе.

Понимаете, что происходит? Епископ не дает благодати и не отнимает благодать, он совершает священнодействие — дает дар благодати Господь и отнимает его Бог, а не епископ. Поэтому о Священстве писали святые отцы с очень… я бы сказал, очень сильными словами. Очень сильными…

Иоанн Златоуст, например, писал: «Не думаю, чтобы в среде священников было много спасающихся — напротив, гораздо более погибающих и именно потому, что это дело требует великой души». Григорий Богослов писал: «Ибо многие облечены саном, да не все имеют благодать». Исидор Пилосеот писал: «Священство прилично только некоторым и не многим — именно же, держащимся той мысли, что оно есть отеческая попечительность, а не самоуправное самозаконие».

Исидор Пилосеот указал на одну из таких черт серьезных, которые мы — и, к сожалению, не только мы, а всегда — наблюдаем в церкви: когда получивший сан начинает самоуправно действовать по отношению к пасомым. Конечно это беда. Поэтому святые отцы прямо указывают, что того наставника, который действует самоуправно, нужно избегать и удаляться. Подлинный наставник всегда, прежде всего, является примером смирения. Слышите? Смирения… Не смиренничения, конечно, а смирения.

Тот же, который превозносится над своими пасомыми, тот, который командует направо и налево, уже ясно показывает себя — кто он есть. Это уже бездарный священник; долго ли он будет таким — это уже не наш суд, но нужно это понимать. Пасторство это не сан сам по себе, сан только тогда, когда человек соответствует этому сану.

Ефрем Сирин пишет: «А я, возлюбленные, прихожу в ужас, видя на что отваживаться имеют обычай некоторые безумцы, которые решаются бесстыдно и опрометчиво искать Священства и принимают оное, не быв призваны к Христовой благодати, не зная того, что огнь и смерть собирают себе они, бедные». Видите как? Вот какой взгляд!

У Симеона Нового Богослова, не знаю, зачитать его или нет — пространная немножко цитата, но очень интересная — но я зачитаю. Потерпите, да?

«Ибо я говорю и свидетельствую всем: кто прежде не оставит мира и от души не возненавидит всего мирского, и искренно не возлюбит Единого Христа, и ради него не погубит душу свою, не заботясь ни о чем для человеческой жизни, но, как бы, ежечасно умирая, не будет о себе много плакать и рыдать, и не будет иметь желания только к Нему одному, и через многие скорби и труды не сподобится восприять Божественного Духа — тот да не дерзнет принимать Священства и предстоятельством над душами перестать начальником, ибо в суд и осуждение будет предприятие таковых дел. Это хуже убийства, хуже прелюбодеяния и блуда, и всех других грехов. Все эти грехи ныне совершаются против людей, торгующий же нагло Божественными таинствами и продающий благодать Духа, грешит, конечно, против самого Бога». Понимаете? Вот какие грозные слова. Называет их торгующими благодатью…

Действительно, я вот открыл (появились вот), «Письма Иоанна Крестьянкина» и он там пишет о некоторых, что есть даже такие, которые крестят мертвых младенцев. Доходят уже совсем. «До ручки», что называется. Докатились. Ну, хорошо. В общем‑то, более–менее понятно, что связано со Священством и об этом я больше распространяться не буду, а скажу несколько о других Таинствах, поскольку это имеет прямое отношение к нашей встрече.

Перейдем к другим Таинствам. Второе Таинство, которое нам очень важно и нужно, с которым мы постоянно соприкасаемся — это Таинство Евхаристии.

Господь сказал: «Кто не ест плоти Моей, не пьет крови Моей, не имеет жизни вечной». Очень сильные, надо сказать, слова. И для каждого верующего человека понятно, что без причащения говорить о членстве в церкви, по крайней мере… — лучше молчать, а не говорить. Что это такое? К чему мы приступаем? Что это дает человеку?

Здесь есть множество вопросов понимания этого таинства, поэтому остановлюсь только на некоторых из них. Первое, что я хочу сказать, что никакого, по выражению Хомякова, «атомистического» чуда здесь не происходит. Пусть не смеются над нами, там за стеной. Пусть не обвиняют нас, что мы людоеды или христоеды. Пусть не думают, что мы верим в то, что хлеб и вино эти превращаются в вот это вот (как назвать это мне) — физическое тело. Что мы поедаем Христа. Мы этому не учим. Не об атомистическом чуде мы говорим. Совсем нет.

После освящения Даров, дьякон говорит священнику: «Раздроби, владыко, святый хлеб сей». Совсем не о физическом превращении — нам навязали это опять все оттуда же, из католического запада. Там придумали, на Тредентском Соборе (вообще‑то начиная с тринадцатого столетия, а затем уже на Тредентском Соборе), эту формулу поразительную. Именно: через благословление хлеба и вина, сущность хлеба целиком изменяется в сущность плоти Христовой, а сущность вина — в сущность Его крови. По Фоме Аквинскому, этому одному из самых авторитетных богословов и святых католической церкви, Евхаристия есть убиение, заклание Христа — иммолацио Кристи. То есть священник превращается в палача.