Рафаил Нойка - Жизнь по Слову, данному нам от Бога Страница 6

Говоря о личности, он подчёркивает её уникальность — личность включает в себя всех и каждого из потомков Адама. От Адама произошло человечество, он — не миф и не символ, а историческая реальность. И вот этих всех людей — уже умерших, живущих и имеющих ещё родиться на Земле — отец Софроний жил как одного человека. Человек есть образ Божий, и должен чрез свою аскетическую борьбу действием Духа Святого в нас стать подобным Богу. Бог по данному нам Христом откровению есть Троица Ипостасей, Личностей, и тем не менее Бог Един. Три Личности — единый Бог. Апостолы видели Христа и своею жизнью познали, что Он — Сын Отчий, пришедший от Отца и вознёсшийся к Отцу. Христос явил им Отца, а после Тайной Вечери возвестил и о Духе Святом, Утешителе, Которого даст им Отец[28]. Христос не раз говорил Своим ученикам о Духе как о Личности, и они познали Его как Личность в день Пятидесятницы. В Боге — Три Личности, не три Бога. Поэтому, когда мы молимся, то говорим: «Отче, Сыне и Святый Душе, Боже мой», но не «Боги мои». Чтобы выразить эту истину богословски понадобилось три века жизни в Церкви.

И о человеке апостол Павел и всё церковное учение говорят, как о едином теле. Все мы — члены одного тела[29]. Скажем, если я защемил палец автомобильной дверью, то не только палец сильно болит — волосы встают дыбом, в ушах звенит, всё тело содрогается. Тело — единый организм, так же как и человечество — один человек. Тело Христа — это Церковь, членами которой мы являемся. Много членов, все разные — но тело одно. И личность — это тот, кто уже сейчас живёт в себе самом всё человечество, от первого до последнего родившегося от жены. Ставший личностью человек в вечности становится всецелым, единым телом. Каждая личность будет обладать всем телом так же как Отец есть Бог, Сын — Бог и Дух Святый — Бог. В математике при умножении единицы на единицу будет всегда единица, даже если умножать её бесконечно. Так и бесконечное человечество остаётся всегда единым, и каждый из нас должен стать единым, что на психологическом уровне означает относиться к ближнему как к самому себе.

В начале беседы я упомянул о случае с сестрой, приехавшей из Франции, о которой молился отец Софроний и который знал о часе её приезда. Он знал, что она голодная, однако просто знать — ещё ничего не значит, надо — чувствовать другого человека, заботиться о нём. Зная самого себя — что тебе нравится и что нет, что мучает и что утешает — ты можешь любить и ближнего как себя, не делая ему того, чего не хочешь, чтоб делали тебе. Или как говорит Христос: Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. Заметьте, Господь придаёт этой заповеди положительное содержание. Личность — это тот, кто относится к ближнему как к самому себе, для кого жизнь другого — есть его собственная жизнь. Живя на земле, мы не можем постигнуть глубину понятия личность, нам откроется её величие лишь в будущем веке. Но для некоторых, для таких как отец Софроний, уже в земной жизни было дано ведение о том, что такое личность.

Братья и сёстры, вот что такое Церковь, и именно это нам должно искать в Церкви. Мы воспринимаем Церковь и её традицию как правила, как каноны, чины, догматы, службы и так далее. Но живя рядом с отцом Софронием, стало понятно, что всё в Церкви — не чья‑то выдумка, а выражение личного опыта. Скажем, что такое богослужение? Это — выражение жажды найти жизнь непрестанной молитвы. Зная, что не все могут жить такой молитвой нам была предложена форма, которая по силам более — менее здоровому духовно и телесно человеку, чрез которую он может стать ближе к Богу.

Когда я стал монахом, то дети, видев меня, спрашивали: «Почему вам нельзя есть мясо? Почему вам нельзя жениться? Почему нельзя ездить домой?» Я задумался, и благодаря им, понял, что нам не то, что бы нельзя, нам — не нужно. Мне нельзя жениться? Но меня никто не останавливает. Дети говорят: «А что на это скажет отец Софроний?» «Думаю, что если я захочу, он позволит мне, и возможно даже благословит». Впоследствии я понял, что он действительно так поступил бы, если бы я очень — очень хотел жениться. Может он был бы печален, но разрешил бы. «А Вы можете поехать домой?» «Домой? — говорю, — но мой дом здесь…» «А есть мясо?» «Есть мясо? Не хочется, пост представляется чём‑то более важным для нас». Вдруг мне стало ясно, что правила даны не для того, чтобы связать монаха и его жизнь. Правила отражают чью‑то жажду и образ жизни, и те люди оставили нам уставы в помощь. Для здоровых людей они подходят, для больных или пожилых — иная мера, соответствующая их состоянию. Если у человека есть призвание к монашеской жизни, то эти правила соответствуют, согласуются с его внутреннем стремлением. Мы не против мяса, не против супружества, не против родного дома, который оставили, просто мы ищем нечто большее, вечное. Не по презрению оставили мы всё сие. И то, чего жаждет найти сердце, хочется искать с теми, кто ищет и хочет того же.

Сказанное о монашеских правилах относится и к церковным догматам. На западе отношение к слову догмат негативное, потому что веками догматы считались законами, за нарушение которых грозила инквизиция. Однако догматы — это тоже выражение личного опыта богообщения, и сведение их в богословскую систему произошло позднее. Скажем, святые апостолы Пётр, Иаков и Иоанн видели Свет Нетварный на горе Фавор, и позже опыт видения Света вылился в церковный догмат, учение. Всё, что есть в Церкви — это выражение опыта. Наши предшественники глубоко жили истину и передали свой опыт в доступной для нас мере. Например, установленные посты. Люди постились для того, чтобы достичь определённой духовной высоты и находиться на ней. Пост — это своего рода диета. Как‑то один врач мне сказал: «Отче, теперь мне понятно, что святые отцы были очень мудрыми. Великий Пост с медицинской точки зрения — удивительное установление. Он соответствует нашим телесным потребностям, изменениям в работе организма при переходе с зимы на лето — печень освобождается от жиров, и прочее. Пост подходит в это время лучше всего». Церковные посты, годовой цикл богослужения, да и вообще всё в Церкви — это такая красота и гармония, которые ты не сразу можешь и заметить, только со временем приходит понимание и созерцание сего. Всё в Церкви — чей‑то живой опыт, предложенный для относительно здорового человека в соответствующей для него мере.

Этим бы я и хотел закончить своё слово. Церковь даёт нам всё необходимое на доступном для каждого уровне, и нам должно пользоваться этим как взлётной полосой. Если бы я знал это раньше, то по — другому относился к посту, не стремясь добиться своего рода рекордов. Пост — это духовная потребность. Для начала пусть он будет хотя бы благоразумной диетой, весьма полезной для души, как, скажем, это делают желающие похудеть. Чтобы сохранить фигуру, некоторые, быть может придающие этому слишком большое значение, строго держат себя на диете ради поставленной цели. То же самое следует делать и нам — надо всегда иметь цель. Молитвою испросим у Господа понимание того, что всё, установленное Церковью — это не чьи‑то рекорды, а потребность нашего духа. Да, мы поём песнопения, которые пели и которыми жили великие аскеты, но делаем это не с тем, чтобы достичь тех же высот воздержания. Аскеты, не желая исполнять вожделений плоти, которая желает противного духу[30], умерщвляли её постом. Для нас же их жизнь ошибочно предстаёт как правила: «сегодня можно есть рыбу, завтра — нельзя» и тому подобное. Правила хороши, если мы пользуемся ими разумно, типикон — ценная вещь. По крайней мере здоровье будет лучше, не будем страдать от ожирения. (Впрочем излишний вес бывает не только от чрезмерного питания, но и от болезни, от предрасположенности и другого). Но что я хочу сказать? Пост как воздержание в пище — гениальное произведение, но это — лишь средство оторваться от земли. Самое главное, как учат святые отцы, нас ждёт впереди. Личность — это тот, кто встал на путь. Если собака почувствует след, она бежит по лесу стремглав, не обращая ни на что внимание. Она охотится, она знает зачем бежит. Другие собаки устремляются за ней, но только следуя её примеру, они считают её за «правило». Некоторые постились строго, некоторые умеренно, а иные побеждали и самые законы естества, но все они знали зачем это делают. Для нас их жизнь предстаёт как правила, как типикон, согласно которому нам следует жить, потому что типикон этот — весьма разумен. Но мудрость его в том, что гласит: для каждого — своя мера. И здесь огромная ответственность ложится на духовных отцов: нельзя применять одни и те же правила ко всем одинаково. Для пожилых — своя мера, для больных — своя. Для молодых полезно делать земные поклоны, иначе они займутся бодибилдингом, тренажёрами, сбрасыванием веса и так далее, лишь бы только утомить своё тело. Города сейчас полны спортзалами, в которых установлены, как я их называю, орудия пыток — велосипеды, которые не едут, беговые дорожки в никуда, тренажёры, изматывающие тебя до потери пульса. И люди покупают их, чтобы мучить себя таким образом. А ведь если бы мы поняли мысль Церкви, назначение типикона, то ни в чём подобном бы не нуждались… Простите, я говорю в общем, я знаю, жизнь сегодня нелегка, и, может быть, для бедолаги, который вынужден сидеть целый день за компьютером в офисе, эти слова не подходят. Но в целом, если бы мы понимали мысль Церкви, нам не надо было бы ничего другого.