Дмитрий Герасимов - Рождение ценности. Очерк философии ценности Страница 6

Ценность действительно всегда реабилитирует чувственность перед разумом. Но сама способность ценить не является каким-либо чувством, стоящим в ряду других чувств – зрения, осязания, слуха и т. д. По отношению к любому конкретному чувству «ценение» (от «ценить», а не от «оценивать»), или «переживание», выступает как основа, как общее условие, как то, что входит в состав любого из чувств или делает его возможным – усиливает его либо ослабляет. Можно сравнить способность к «ценению» с мембраной, от колебаний которой зависит диапазон возможных чувственных восприятий, даже таких разнонаправленно-интенциональных чувств, как любовь и ненависть, состав которых в равной мере образует переживание – переживание любви (как и ненависти) не является постоянной величиной, но может усиливаться и ослабляться. Критерием ценности здесь выступают не сами акты интенции, а непосредственность переживания вещей или отдельных реальностей мира. Так, даже в случае исторического постижения мира или человека, познание, опирающееся лишь на систему мысли и игнорирующее конкретный жизненный опыт, с точки зрения философии ценности, оказывается неполным и априори ущербным, исключающим необходимость непосредственного восприятия истории в конкретном опыте человеческой жизни («участников истории»).

Но то же самое можно сказать и о вещах, заведомо не воспринимаемых «внешними» чувствами и, на первый взгляд, весьма абстрактных – таких, как свобода, родина, семья и т.д., которые именно благодаря способности ценить познаются не как отвлеченные идеи, отличаемые от «вещей» и противополагаемые им, а как конкретные реальности или части единой реальности мира, предполагающие чувственный опыт их восприятия (в любви-ненависти) и в равной мере обладающие как ценностью, так и смыслом.

Ценность предполагает опыт (как переживание). Поэтому, с точки зрения философии ценности, понятие трансцендентной ценности заключает в себе противоречие. Однако с точки зрения разума противоречивым оказывается не понятие трансцендентной ценности, а понятие трансцендентного смысла. Поскольку с точки зрения разума все обладает смыслом, ценность каким-то образом должна выпадать из «всего», ибо только в этом случае можно говорить о ценности, отличной от смысла. Отсюда три формально-рассудочные аксиомы, со стороны смысла характеризующие природу ценности:

1) Если существует всеединый смысл, или смысл всего, в том числе ценности, то ценности нет.

2) Если существует иерархия ценностей, и каждая ценность заключает в себе большую или меньшую ценность сравнительно с другой ценностью, то ценности нет.

3) Если все обладает ценностью, или все есть ценность и ничего, кроме ценности, не существует, то ценности нет.

Фактическая наличность ценности, стало быть, ограничивает всеобщие («абсолютные») метафизические суждения как суждения, относимые ко «всему», и предполагает выход за границы традиционной онтологии. Ценность – это не способность быть, а способность относиться. Это не логика бытия (онтология), а «логика отношений», не вопрос существования, а вопрос представленности. Ценность не отвечает на вопрос смысла «Что?», для нее важен ответ на вопрос «Как?»: важно не что мы говорим, а как мы это делаем.

Последнее различение имеет фундаментальное значение как для практического его применения, так и для теории ценности, поскольку на строгой логической основе позволяет дифференцировать суждения ценности от так называемых оценочных, или модальных, суждений (лишенных смысла утверждений), в которых ценность неявно подменяется смыслом. Суждения ценности отличны от суждений оценки, поскольку в них выражает себя не то или иное конкретное отношение оценивающего субъекта («субъективное» в противоположность «объективному»), а сама способность относиться к чему бы то ни было, включая «все», смысл всего или немногого и т. п. Иначе говоря, суждения оценки отличны от суждений ценности, поскольку последние представляют саму способность ценить («ценность вообще», т.е. переживание, прежде всего). В суждениях оценки, напротив, всегда присутствует момент осмысления – явные или неявные вопрошания «для чего» и «почему». То есть предпосылкой возникновения оценочных («взвешивающих на весах мышления») суждений (в отличие от переживаемых суждений ценности) всегда являются определенные смыслы (например, сравнения вещей с точки зрения их полезности, или напротив, бесполезности), и их источником является не способность к переживанию, а способность к мышлению. Таким образом, ценить (дорожить) не есть то же, что оценивать (мерить) (!), и одно из другого совсем не следует – ценность, в силу ее отличия от смысла, вовсе не возникает из оценки. К примеру, в русском языке отличие ценности от оценки определенно присутствует. Так, если «ценить» значит прежде всего эмоционально переживать, то «о-ценивать» значит совсем иное, а именно – производить калькуляцию, устанавливать «цену», «значимость», «стоимость», или, говоря словами И. Канта, «рыночную стоимость», которая, в отличие от ценности (прежде всего, этической и эстетической), всегда определенным образом рассчитывается и вычисляется. Вот почему ценят что-либо, как правило, вопреки или в безразличие к возможной оценке (т.е. возможен «конфликт» ценности и оценки!). С другой стороны, как справедливо отмечает С. Н. Плохов, связь «между истинами и ценностями осуществляется через категорию оценки, которая и опосредует их взаимоотношение»26, поэтому (в силу соединения или смешения ценности и смысла) любая оценка «всегда внутренне противоречива»27.

Хотя различение ценности и оценки (в действительности, интуитивно всегда основывающееся именно на различении ценности и смысла!) является общепринятым и в самом общем виде соответствует современному уровню развития теории ценности как на Западе, так и в России, а по сути, является исходным для любой теории ценности – это то, с чего надо начинать, тем не менее многие исследователи по-прежнему предпочитают классически-метафизический (докритический), «доценностный» («доаксиологический») атрибутивный подход, когда под ценностью просто понимается «объект, который мы оцениваем»28, т.е., по сути, свойство объекта. Именно отсюда следует логически закономерный вывод о том, что ценности «находятся в постоянном изменении»29, т.е. что мы можем их произвольно менять или «выбирать». Ценность таким образом базируется на оценке, которая оказывается «раньше» любой ценности, а оценка, в свою очередь, целиком увязывается «с формированием потребностей, т.е. с мотивацией, интересами и целями людей»30. В итоге, зависимая от оценки ценность неявно переносится из аксиологии в праксиологию, поскольку находит свое обоснование через потребности и мотивацию (или «интерес»), формирующие оценку. Поэтому когда говорят о «значимости» ценностей, как, к примеру, Э. М. Аллоярова31, Т. Ю. Амосова32, или Л. А. Микешина, утверждающая, что ценность в большинстве случаев означает «значимость для человека и общества»33, то под последней неявно понимается прежде всего их субъективная «полезность», в то время как в действительности ценности, не меняя собственной ценностной природы, зачастую оказываются бесполезными или даже прямо «вредными» с точки зрения их рационально-практической, не только «объективной», но даже и «субъективной» значимости (достаточно вспомнить в этом смысле очень показательные нравственные коллизии главных героев литературных произведений Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, других русских писателей).

Очевидно, вопрос этот относится к числу «предельных» вопросов о том, что раньше курица или яйцо – ценность или оценка? Классический рационализм явно или неявно базируется на совершенно абсурдном и крайне нереалистичном предположении о том, что можно буквально сесть, подумать, выбрать из двух вещей лучшую и сказать о ней – да, вот это и есть ценность, или: она будет для меня обладать большей ценностью, и т.п.! Поэтому гораздо ближе к реальности оказывается все же позиция классического иррационализма, утверждающего прямо противоположное, а именно, что ценность всегда раньше любой оценки (поэтому мы никогда не сможем познать и оценить саму ценность): для того, чтобы оценивать, надо уже заранее иметь у себя какую-то ценность, иначе оценка чего бы то ни было будет невозможна. Отличие современной философии ценности как от классического рационализма, так и от классического иррационализма должно заключаться прежде всего в демонстрации принципиального отличия ценности от оценки и в утверждении их параллельности друг другу – отсутствии прямой обусловленности как со стороны ценности, так и со стороны оценки. Иначе говоря, что оценка вообще относится к другой сфере, отличной от сферы ценностей – к сфере праксиологии, и что, хотя любая наша оценка базируется на ценности (как способности «ценить»), но в такой же мере она основывается и на интеллектуальной способности «думать», анализировать, сравнивать и т. д.