Дмитрий Герасимов - Рождение ценности. Очерк философии ценности Страница 7

Вот почему, к примеру, так называемая иерархия ценностей образуется не чем иным, как степенями отождествления ценности и смысла (т.е. суждениями оценки), где ранжирование ценностей осуществляется не по ценности, а по приписываемому им смыслу (например, по степени общности выделяют так называемые общечеловеческие ценности, которые поэтому ставят выше ценностей семейных и национальных). Однако, вопреки этому, с точки зрения философии ценности, по смыслу (!) ценность человека «не больше» и «не меньше» ценности травы подорожника, а ценность земной жизни «не выше» и «не ниже» ценности целого мира – по смыслу между ними не может быть установлено никакого различия, потому что они ценятся как раз независимо от любого возможного смысла, приписываемого им! Парадокс ценности в том ведь и заключается, что когда мы назначаем цену вещам (т.е. их место в определенной иерархии полезности) – их ценность исчезает!

Сведение ценности к полезности (по сути, «рыночной стоимости») – когда под ценностью фактически понимается именно польза (субъективная или объективная), приносимая человеку вещами, т.е. когда термину «ценность» фактически произвольно приписывается смысл совсем иного термина, имеющего отношение скорее к праксиологии, чем к аксиологии – является одной из наиболее распространенных ошибок современных теорий ценностей. К примеру, когда под ценностями «понимаются предметы, явления и их свойства, необходимые обществу и личности в качестве средств удовлетворения потребностей»34, всякая ценность (например, движение в качестве «жизненной» ценности35) как раз и оказывается не чем иным, как обычной полезностью, в процессе познания выясняемой из ее влияния на человека.

Другая распространенная ошибка заключается в сведении к суждениям оценки самой способности ценить – в этом случае под «ценностью» хотят понимать нечто такое, что позволяет субъективно выстраивать отношение к чему бы то ни было в духе «творчества ценностей»: «у одних одни ценности, у других – другие», «о ценностях не спорят» и т. д. Главной особенностью вышеперечисленных суждений является то, что все они лишены смысла и сами себя отрицают – как раз благодаря неявному отождествлению ценности и смысла, заключенному в них. Ибо ценности нельзя «изобретать», «избирать» или «сравнивать» – это функции смысла. Иными словами, источником «ценностного релятивизма», как и всякого вообще «релятивизма», являются не ценности, а только подменяющие их смыслы. Именно смыслы пытаются «выстроить» ценности, в то время как последние по любому возможному смыслу всегда равны между собой и ускользают от мышления (просто потому что безразличны по отношению к нему).

На этом – по сути, онтологическом (прямо вытекающем из классического учения о бытии) – смешении ценности и оценки (из которого вытекает «ценностный релятивизм») построено негативное восприятие ценности у М. Хайдеггера, который в «Письме о гуманизме» доказывал, что «характеристика чего-то как „ценности“ лишает его истинного достоинства», ибо «всякое оценивание, даже когда оценка позитивна, есть субъективация», которая лишает бытие его онтологической объективности. Тем более «святотатственно» признание «высшей ценностью» Бога – «это принижение божественного существа», лишающее его статуса «бытийной истины»36… То есть М. Хайдеггер здесь ошибочно отождествляет ценность с тем, что фактически является всего лишь рыночной стоимостью (оценкой, возникающей из деятельности мышления, а не переживания).

С другой стороны, следует отличать суждения ценности и от конкретных ценностей, таких как добро, истина, красота, свобода и т. д. Конкретные ценности, в отличие от «объектов, которые мы оцениваем», как и в отличие от ценности вообще (т.е. самой способности ценить), являются предметом «ценения» и всегда относятся к конкретным вещам так, что наряду с ними существуют также и смыслы (или «значимости») данных вещей. «Быть вещью» значит одновременно обладать и смыслом и ценностью, и никакая вещь не может быть только ценностью или только смыслом (иначе она перестанет быть вещью, а следовательно, и предметом «ценения» или осмысления). Добро, истина, красота и т. д. – это не отвлеченные от вещей ценности (которыми можно было бы оперировать подобно смыслам), ибо если мы отвлекаемся от вещей, они перестают цениться (!), и тем более не разновидности оценки (как «субъективного» акта выбора между ними), а сами вещи (или реальности), обладающие и ценностью и смыслом. Только поэтому и обладающие каким-либо смыслом вообще. Ведь всякий смысл конкретен – даже если он является генерализирующим, объединительным для других смыслов. Взятые же сами по себе (безотносительно к смыслам, заключенным в вещах, как если бы ценности можно было мыслить!) добро, истина и красота будут уже не «ценностями», а «идеалами» или абсурдными утверждениями (бессмысленными, ни к каким конкретным вещам не относимыми, «общими» суждениями оценки, возникающими вследствие гносеологических деформаций вещно-предметных отношений).

Основываясь на отличии ценности как от оценки, так и от способности ценить (переживать), следует признать, что в методологическом плане любой теории ценност-ей должна предшествовать теория ценност-и (т.е. ценности вообще, а не тех или иных ценностей) – в которой следует исходить не из готового набора априорных ценностей, а из самой природы ценности. В противном случае, не ценность, а именно субъективный подбор ценностей (на основании того или иного смысла) будет определять собой понимание ценности, что в действительности и происходит. На данный момент существуют сотни дефиниций ценности – как «полезности», «стоимости», «оценки», «цены», «единства» и т.д., каждое из которых определяется своим кругом избранных «ценностей», на основании которых строится эта дефиниция. Итогом становится множество различных «теорий ценностей», между которыми трудно найти общее согласие.

В действительности, бесконечное многообразие дефиниций свидетельствует не в пользу ценности, а говорит скорее об ошибочности подхода в исследовании ее природы. О ценностях действительно не спорят, но совсем не в том смысле, что их можно «изобрести» бесчисленное множество и именно в такой возможности «изобрести» видеть саму природу ценности. Не заниматься игрой в бесконечные смыслы на основании субъективной оценки, оправдывающей при желании любые «ценности» и любое понимание ценностей, а следовать общему методу выяснения отношения ценности к смыслу (т.е. на основе их различения) – таково, несомненно, единственно твердое основание, гарантирующее рациональное (по смыслу) познание истинной природы ценности.

Пример самого распространенного суждения, подменяющего ценность смыслом, можно найти у Н. А. Бердяева в цитируемом им в «Самопознании» высказывании М. Пруста («В поисках утраченного времени»): «Я никогда не достигал в реальности того, что было в глубине меня»37. Представленное здесь «типично метафизическое» суждение исключает ценность (как нечто предметно отличное от смысла) по определению, поскольку объединяет в одну логическую посылку и то, что относится к деятельности мышления («я никогда не достигал в реальности»), и то, что, несомненно, открывается лишь в переживании («что было в глубине меня»). Поскольку ценность (переживаемая мной моя глубина) оказывается субъектом высказывания, в котором смысл выступает в качестве предиката (осмысляющей деятельности), постольку оказывается возможным распространять смысл на ценность, наделяя его характеристиками, бесконечно превосходящими любой возможный смысл, т.е. характеристиками метафизического «Абсолюта». В самом деле, нельзя же помыслить то, что и открывается только в переживании (до, вне и по ту сторону всякой мысли). Как нельзя, напротив, пережить смысл (иначе это будет уже не предмет мысли). Апеллируя к общей истине (к невозможности обрести в мысли чувство, а в чувстве смысл), данное суждение является столь же ложным по содержанию (в противопоставлении общего правила самому себе же, только суженному до частного случая), сколь неправильным (ошибочным) по составленной форме (предметно объединяющей ценность и смысл в одну логическую последовательность). В итоге в данном суждении исчезают и ценность и смысл. Точнее говоря, они пребывают в нем в слитном, нерасчлененном состоянии. Вот почему различение ценности и смысла, утверждение трансцендентной (по отношению к смыслу) ценности исключило бы здесь необходимость «поэтического» (диалектического) обращения к смыслу, превосходящему самого себя, к Абсолюту.