Джозеф Кэмпбелл - Тысячеликий герой Страница 62

Этот каббалистический текст является коментарием к той сцене из Книги Бытия, в которой из Адама рождается Ева. Подобная же концепция излагается в Платоновом Пире. Согласно этому мистицизму половой любви, предельный опыт любви есть осознание того, что под иллюзией двойственности скрыто тождество «каждый есть оба». Осознание этого может привести нас к открытию, что под многочисленными индивидуализациями окружающего нас универсума (человек, животное, растение, даже минералы) скрыто тождество; после чего любовный опыт становится космическим, и возлюбленный, который впервые открывает для себя это видение, вырастает до размеров зерцала творения. Мужчина или женщина, познавшие этот опыт, овладевают тем, что Шопенгауэр назвал «наукой о вездесущем прекрасном». Познавший проходит сквозь эти миры, «питаясь тем, что он желает, принимая те формы, которые он желает»; он сидит и поет песню об универсальном единстве, которая начинается словами: «О, удивительное! О, замечательное! О, удивительное!»[41].

5. Распад единства в многообразие

Дальнейшее вращение космогонического круга низвергает Единое во многое. Тем самым великий перелом, трещина, раскалывает созданный мир на два очевидно противоположных плана бытия. В схеме Пайоре люди возникают снизу, из тьмы и тут же приступают к своей работе, поднимая небо[42]. Они представлены как явно независимые в том, что ими движет. Они держат совет, они решают, они планируют; они взяли на себя работу по упорядочению мира. Однако мы знаем, что за сценой работает, подобно кукловоду, Недвижимый Движитель.

В мифологии, даже в тех случаях, когда в центре внимания пребывает сам Недвижимый Движитель, Могущественное Жизненное Единое, существует удивительная спонтанность в собственно формировании универсума. Элементы конденсируются и движутся в игре своих собственных согласований, по единому слову Творца: части саморазрушающегося космического яйца движутся по назначению без посторонней помощи. Но когда перспектива смещается, фокусируясь на живых существах, когда панорама космоса и природного мира представляется с точки зрения персонажей, которым предназначено обитать в этом мире, тогда внезапная трансформация погружает космическую сцену во мрак. Формы мира не представляются более движущимися «по образу и подобию» живых, растущих, подчиняющихся гармонии вещей, но застывают недвижно, или, по крайней мере, впадают в инертность. Сами подмостки вселенской сцены, опоры мироздания перестраиваются, подгоняются и втискиваются в новые жесткие формы Земля рождает терние и чертополох; человек ест хлеб свой в поте лица своего.[5]

Поэтому, перед нами два вида мифов. Согласно одним — демиургические силы продолжают действовать сами; согласно вторым — они теряют инициативу и даже противостоят дальнейшему прогрессу в движении космогонического круга Противостояние, представленное в этой последней форме мифа, начинается иной раз еще на стадии длящейся тьмы изначального творяще — порождающего объятия космических родителей. Предоставим маори ввести нас в эту жутковатую тему:

Ранги (Небо) лежал так плотно прижавшись к животу Папа (Мать Земля), что дети не могли вырваться из утробы на волю. «Они пребывали в неустойчивом состоянии, плавая в мире тьмы, а выглядело это так: некоторые ползали. некоторые стояли с руками, поднятыми вверх… некоторые лежали на боку… некоторые на спине, некоторые согнувшись, некоторые нагнув свою голову, некоторые — с ногами, вытянутыми вверх… некоторые стояли на коленях. некоторые — ощупывая сгустившуюся вокруг них тьму… Все они находились внутри объятий Ранги и Папа…

Наконец, существа, порожденные Небом и Землей, изнуренные постоянной тьмой, посоветовались между собой, говоря: ‘Давайте решим, что можно сделать с Ранги и Папа, — или же мы убьем их, или же разведем их порознь’. Тогда заговорил Ту — матауенга, первый из детей Неба и Земли: ‘Лучше давайте убьем их’.

Затем заговорил Тане — махута, отец лесов и созданий, обитающих в них, а также тех, что сделаны из дерева: ‘Нет, не так. Лучше развести их порознь, и пусть небо стоит над нами, а земля лежит под нашими ногами. Пусть небо будет отдалено от нас, а земля останется тесно связанной с нами как кормящая мать’.

Рис. 14 Отделение Неба от Земли

Один за другим братья — боги пытались развести небо и землю, но напрасно Наконец, сам Тане — махута, отец лесов и созданий, обитающих в них, а также тех, что сделаны из дерева, успешно справился с титаническим замыслом. «Его голова теперь твердо упиралась в землю — мать, свои ноги он вытянул вверх, упираясь ими в небо — отца, затем он напряг свою спину и огромным усилием разделил их. Теперь разделенные Ранги и Папа с криками и стенаниями запричитали: ‘Почему вы совершаете столь ужасное преступление, разделяя нас, ваших родителей, и убивая нас?’ Но Тане — махута не останавливался, не внимая их стонам и крикам; все дальше и дальше вниз толкал он землю, все дальше и дальше вверх толкал он небо…»[43].

В том виде, как ее представляли древние греки, эта история изложена Гесиодом в его описании отделения Урана (Отца — Неба) от Геи (Матери — Земли). Согласно этому варианту, титан Хронос оскопил своего отца серпом и таким образом убрал его со своей дороги[44]. В египетской иконографии расположение космической четы обратное: небо является матерью, отец же воплощает жизненные силы земли[45]; но мифологический шаблон не меняется: двое разлучаются своим дитям, богом воздуха Шу. И снова все тот же образ приходит к нам из древнего клинописного текста шумеров, датированного III или IV тысячелетием до н. э. Вначале был первичный океан; первичный океан порождает космическую гору, которая состоит из слитых воедино неба и земли; Ан (Небо — Отец) и Ки (Земля — Мать) породили Энлиля (Бога Воздуха), который вскоре отделил Ан от Ки и затем сам соединился со своей матерью, породив человечество[46].

Но если эти поступки отчаявшихся детей и представляются насилием, они — просто ничто по сравнению с тотальной расправой над родительской силой, которую мы обнаруживаем в исландской Эдде и в вавилонских Скрижалях Творения. Последний удар — характеристика демиургического присутствия бездны как «зла», «тьмы» и «грязи». Блестящие юные воины — сыновья, теперь презирающие породившего их, — персонификацию зародышевого состояния погруженности в глубочайший сон, — без долгих колебаний убивают его, раздирают и расщепляют на куски и создают из них структуру мира. Это — образец победы, к которому восходят все наши позднейшие состязания с драконом, начало долговековой истории подвигов героя.

Согласно Эддам, после того, как разверзся «зияющий разрыв»[47], на севере возник туманный мир холода, а на юге — область огня, а затем жар с юга растопил реки из льда, которые тянулись с севера, и начал испаряться клубящийся яд. Из него возник дождь, который, сгустился в иней. Иней таял и капал; жизнь пробуждалась от этих капель — гигантская, вялая, бесполая, горизонтально распластанная фигура, названная Имир. Гигант спал, и во сне он потел; одна из его ног вместе с другой породили сына, в то время как под его левой рукой зародились мужчина и женщина.

Иней таял и капал, и из него конденсировалась корова, Аудум — ла. Из ее вымени текли четыре потока молока, которые питали жизнь Имира. Корова же питалась тем, что лизала соленые ледяные глыбы. Вечером первого дня из глыбы, которую она лизала, появились волосы человека; на второй день — голова человека; на третий появился весь человек, и имя его было Бури. Далее, у Бури был сын (мать неизвестна), названный Борр, который женился на одной из гигантских дочерей тех творений, которые вышли из Имира. Она родила тройню Один, Вили и Be, и они зарезали спящего Имира и разделили его тело на куски.

Имира плоть стала землей,кровь его — морем,кости — горами, череп стал небом,а волосы — лесом.Из век его Мидгард людям был созданбогами благими;Из мозга его созданы былитемные тучи[48].

В вавилонской версии героем является Мардук, Бог — солнце; жертвой — Тиамат, ужасная, драконоподобная, сопровождаемая стаей демонов — женская персонификация изначальной бездны хаос как мать богов, но теперь, несущая в себе угрозу миру. С луком и трезубцем, посохом и сетью, с конвоем боевых ветров, бог поднимается в своей колеснице. Четверка лошадей, готовых растоптать всякого, кто угодит им под ноги, покрыты клочьями пены.

..Но Тиамат, не повернув головы,Не знающими устали устами извергала возмущенныеслова…Тогда повелитель извлек молнию, свое могучее оружие,И направил ее против разбушевавшейся Тиамат, бросивей такие слова:«Твое искусство достигло вершин, и ты сама вознесласьна недосягаемую высоту,Сердце твое побудило тебя бросить вызов, и битвуначать…Против богов, отцов моих, обращены твои гнусныепомыслы.Пусть твое воинство вооружается, пусть твое оружиебудет к бою готово!Встань! Я и ты, пусть мы сойдемся в неистовой битве!»И Тиамат, эти слова услыхав,Сделалась одержимой; она обезумела;Издавая ужасные вопли,Она задрожала, сотрясаясь до самых глубин.Уста ее извергали проклятия, произнося их по буквам.

И боги войны взывали к оружию.Затем Тиамат и Мардук, советник богов, сблизились;Сблизились, чтобы сразиться, для битвы сошлись.Владыка сеть свою развернул и поймал ее,И злой ветер, который тянулся за ним, он выпустил ейв лицо.И ужасные ветры заполнили ее утробу,И ее смелость ушла из нее, а рот ее разверзся в ужасе.Он же схватил трезубец и распорол ей живот,И разорвал ее внутренности, и пронзил ее сердце.Он победил ее и отнял жизнь у нее,Он бросил ее наземь и растоптал ееЗатем, разбив остатки ее многочисленного воинства, вавилонский бог вновь вернулся к матери мира:И владыка на спину Тиамат наступилИ своей беспощадной клюкою разбил ее череп.Он выпустил из жил ее кровь,Чтоб северный ветер унес ее прочь в потаенное место…Затем властелин остановился, воззрившись на еемертвое тело,…и замысел изощренный вызрел в уме его.И тогда разделил он ее подобно распластанной рыбена две половины;Одну половину установил он как небесный, всепокрывающий свод.И поставил запоры и выставил стража,Чтобы сдержать ее воды.Он обошел небеса и обозрел все пределы,И над самою Пучиной поместил он обительдля Нудиммуда И отмерил Владыка дно бездонной Пучины…[49]

Мардук в этом героическом деянии раздвинул верхние воды, подперев их сводом, и нижние воды, опустив их на дно. Затем в мире между ними он создал человека.