Иоанн Златоуст - Толкование на Евангелие от Иоанна Страница 65

Беседа XXXVI

Изъяснение 4, 54-5, 1. Овчая купель, как прообраз крещения. – Расслабленный, страдавший 38 лет, прекрасный образец терпения. Настойчивость в молитве. – Качество молитвы. – Почему жизнь человека трудна и тяжела. – Необходимость труда. – В чем состоит целомудрие. – Нет труда, нет и умеренности. – Удовольствие, доставляемое пороком, кратковременно; радость, даваемая добродетелью, вечна. – Нет истинной радости в этом мире; истинная радость на небе.

1. Как в золотых рудниках опытный в этом деле не оставит без внимания ни малейшей жилы, потому что онаможет доставить великое богатство, так и в Божественных Писаниях не безвредно опускать даже одну черту или йоту, а надобно исследовать все. Все в них сказано Духом Святым и ничего нет излишнего. Обрати же внимание и здесь на то, что говорит евангелист: сие паки второе знамение сотвори Иисус, пришед от Иудеи в Галилею. Не напрасно прибавил: второе, а еще превозносит дивный поступок самарян, показывая, что жители Галилеи, даже после второго знамения, которое они видели, не достигли высоты тех (самарян), которые ничего не видели. По сих же бе праздник Иудейский. Какой праздник? Мне кажется, праздник Пятидесятницы. И взыде Иисус во Иерусалим. Он часто приходил на праздники в этот город, частию для того, чтобы казаться празднующим вместе с иудеями, а частию для того, чтобы привлекать к Себе незлобивый народ. Эти простосердечные люди наиболее сходились в эти праздники. Есть же во Иерусалимех овчая купель, яже глаголется Еврейски Вифезда, пять притвор имущи. В тех слежаше множество болящих, слепых, хромых, сухих, чающих движения воды (5, 2–3). Что это за способ врачевания? Какое здесь таинство нам указывается? Не напрасно же и не без причины написано это; здесь как бы в образе и подобии представляется нам будущее, чтобы, когда случится нечто весьма необычайное и неожиданное, не поколебалась у многих сила веры. Что же здесь изображается? Намерение было даровать нам Крещение, имеющее в себе великую силу и величайшие блага, Крещение, очищающее от всех грехов и людей из мертвых делающее живыми. Вот это-то, как бы в образе, и предызображается здесь в купели, как и во многих других установлениях. Так предварительно Бог даровал вод у, очищающую нечистоты тела, скверны не существенные, а только кажущиеся такими, – каковы, например, от прикосновения к умершим, от проказы и от других подобных причин. Да и многое в Ветхом Завете, как видим, совершалось с этою целию посредством воды. Но возвратимся к своему предмету. Итак, Бог, как я сказал, установил сначала очищение посредством воды нечистот телесных, а потом и различных болезней. Желая привести нас ближе и ближе к благодати Крещения, Он врачует уже не одни нечистоты, но и болезни. Действительно образы, ближайшие к истине[39], как относительно Крещения, так и страданий и других предметов, были вообще явственнее прообразов древнейших. Как ближайшие к царю оруженосцы блистают светлее тех, которые от него стоят в отдалении, так было и в преобразованиях. Ангел сходил и возмущал воду, и сообщал ей целебную силу, чтобы внушить иудеям, что тем более Господь Ангелов может исцелять все болезни душевные. Но как здесь врачевала не просто естественная сила воды (иначе это бывало бы завсегда), но действием Ангела, так и над нами вода не сама по себе действует, но когда восприимет благодать Духа, тогда и очищает все грехи. Около этой купели лежало великое множество больных, слепых, хромых, сухих, ожидавших движения воды. Но тогда слабость была препятствием для желающего получить исцеление, а ныне всякий свободно может приступать. Не Ангел воду возмущает, а Господь Ангелов совершает все это. И уже не может болящий сказать: человека не имам; егда же прихожду аз, ин прежде мене слазит (см.: ст. 7). Но хотя бы стекалась вся вселенная, благодать не оскудевает и сила ее не истощается, а остается всегда одинакова, как и прежде. Как солнечные лучи светят каждый день и не истощаются и свет их от излияния на многие предметы не уменьшается, так и еще более сила Духа нисколько не уменьшается от множества приемлющих ее. А так было для того, чтобы видевшие, как водою могут быть исцеляемы болезни телесные, и испытавшие это в течение долгого времени, легче поверили, что могут быть исцеляемы и болезни душевные. Но для чего Иисус, оставив всех, подошел к тому, который болел тридцать восемь лет? И для чего спрашивает: хощеши ли цел быти? (ст. 6). Не для того, чтобы узнать об этом (это было бы излишне), а чтобы обнаружить его терпение и нас вразумить, что поэтому-то именно Он, оставив других, подошел к нему. Что же больной? Отвеща ему и рече: ей, Господи, человека не имам, да, егда возмутится вода, ввержет мя в купель; егда же прихожду аз, ин прежде мене слазит (см.: ст. 7). Для того Христос и спросил: хощеши ли цел быти, чтобы мы узнали все это. Не сказал, однако ж, ему: хочешь ли, Я исцелю тебя? – потому что тогда еще не имели о Нем столь высокого мнения; а говорит: хощеши ли цел быти? Но изумительно терпение расслабленного. Находясь в болезни тридцать восемь лет и каждый год ожидая исцеления, он оставался тут и не отходил. Ведь если не продолжительность прошедшего времени, то неверность будущего могла бы отвлечь его от этого места, когда бы он не был так терпелив. Представь себе, как без сомнения и другие страждущие там были бдительны; да и время, в которое возмущалась вода, не было известно. Впрочем, хромые и увечные могли наблюдать; как же видели слепые? Они, может быть, узнавали о движении воды из происходившего при этом шума.

2. Итак, устыдимся, возлюбленные, устыдимся и будем оплакивать великое наше нерадение. Тот тридцать восемь лет ожидал и не получал, чего желал, однако не отходил; и не получал не по собственному нерадению, а потому, что находил препятствия со стороны других и терпел насилие; но при всем том не ослабевал духом. А мы, если только десять дней проведем в ожидании того, чего усиленно просим, и если не получим, то уже не расположены бываем употребить снова то же старание. Ради людей мы усердствуем столь долгое время, и служа в войсках, и тяжкие работы исправляя, и исполняя раболепные услуги, хотя наконец часто теряем и самую надежду (на награду); а ради Господа нашего, от Которого, без сомнения, можем получить награды гораздо больше самих трудов (упование не посрамит, говорит Писание – Рим. 5, 5), мы не стараемся показать надлежащее усердие – мы не терпим. Какого же наказания заслуживает это? Хотя бы мы и ничего не получили от Него, одно продолжительное собеседование с Ним не следует ли считать стоящим бесчисленных благ? Но постоянная молитва, говоришь ты, трудное дело. А какое из добрых дел, скажи мне, не трудно? Да в том-то, скажешь ты, и затруднение большое, что с пороком сопряжено удовольствие, а с добродетелию труд. Я думаю, многие на это ищут объяснения. Какая же тому причина? Вначале Бог даровал нам жизнь, свободную от заботы и чуждую трудов; но мы не воспользовались как должно этим даром, а развратились по нерадению и лишились Рая. Тогда-то Бог соделал уже жизнь нашу многотрудною, и, в оправдание свое пред родом человеческим, как бы так говорит: Я даровал вам сначала наслаждения, но вы от своеволия соделались худшими, поэтому Я определил наложить на вас труды и пот. Когда же и труды не обуздали нас, Он дал закон, содержащий в себе заповеди, наложив на нас, как на коней неукротимых, узды и путы, чтобы удержать порывы, как делают укротители коней. Вот почему жизнь наша сопряжена с трудами, так как без трудов мы обыкновенно развращаемся. Природа наша не может бездействовать, а иначе легко преклоняется ко злу. Положим, например, что человеку, целомудренному или отличающемуся какою-либо другою добродетелию, не нужны были бы никакие подвиги, а он бы и спал и, однако ж, во всем успевал: к чему бы привело такое ослабление? Не к гордости ли и высокомерию? Да для чего же, говоришь ты, со злом сопряжено великое удовольствие, а с добродетелию великий труд и тягость? Но какая же была бы тебе и благодать, или за что ж бы ты получил награду, если бы это было дело не трудное? Я и теперь могу указать многих таких, которые по природе отвращаются от общения с женщинами и убегают, как чего-нибудь скверного, самой беседы с ними; но скажи мне, называть ли их за то целомудренными и будем ли мы их увенчивать и прославлять? Никак. Целомудрие есть воздержание и преодоление похотей борьбою. Так и на войне, чем сильнее битва, тем блистательнее тогда бывает и торжество, а не тогда, когда никто и рук не поднимает. Есть много и смирных по природе людей: можем ли называть их кроткими? Никак. Так и Христос, говоря о трех родах скопцов, два из них оставляет без венцов, а один вводит в Царствие (см.: Мф. 19, 12). Да для чего, скажут, нужно зло? И я тоже говорю: но кто же виновник зла? Кто другой, как не наше произвольное нерадение? Но надлежало бы быть, говоришь, одним добрым. А какое свойство добра? Трезвиться ли и бодрствовать, или спать и предаваться беспечности? А почему, скажешь, не признано за лучшее, чтобы добро делалось без труда? Такие слова свойственны животным и чревоугодникам, которые почитают богом свое чрево. Что это слова лености, вот – суди: если бы где-нибудь были властитель и военачальник и властитель бы спал или пиршествовал, а военачальник с великими трудами одерживал бы победы: кому из них ты вменил бы славу? Кому принадлежал бы плод радостных событий? Видишь, что душа более расположена бывает к тому, в чем более труждается. Потому и Бог соединил с добродетелию труды, желая прилепить к ней душу. Потому-то мы удивляемся добродетели, хотя сами ее и не исполняем, а порок порицаем, хотя он кажется и весьма приятен. Ты спросишь: почему мы не удивляемся людям добрым по природе, а более тем, которые таковы по свободному произволению? Это потому, что справедливость требует предпочитать трудящегося нетрудящемуся. А почему, скажешь, мы ныне трудимся? Потому, что ты не хотел вести благоразумно жизнь без трудов. Если исследовать внимательно, то ведь бездействие и без того обыкновенно развращает нас и причиняет много трудов. Например, оставим в заключении какого-нибудь человека и станем только кормить его и наполнять его чрево, не позволяя ему ни ходить, ни заниматься каким-либо делом, пусть он наслаждается трапезою и ложем и постоянно пресыщается: может ли что быть несчастнее такой жизни? Но иное дело, скажешь, заниматься чем-нибудь, а иное – трудиться, ведь можно же было тогда[40] делать без трудов? Не так ли? Конечно так; этого и Бог хотел, да ты сам не стерпел. Бог повелел тебе возделывать Рай, назначив в этом тебе занятие, но не присоединив к этому никакого труда; а если бы и вначале у человека был труд, то после Бог не возложил бы на него труда в виде наказания. Можно делать и нетруждаться, как то свойственно Ангелам. А что они занимаются делом, послушай, как говорит о том Писание: сильнии крепостию, творящии слово Его (Пс. 102, 20). Теперь недостаток силы делает нам много труда, а тогда этого не было, так как вшедый в покой Его, говорит Писание, почи от дел своих, яко же и от Своих Бог (см.: Евр. 4, 4), – разумея здесь не бездействие, а нетрудность дела. Бог еще и ныне действует, как говорит Христос: Отец Мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5, 17). Итак, убеждаю вас, отложив всякое нерадение, поревновать о добродетели. Удовольствия порока кратковременны, а скорбь постоянна; от добродетели же, напротив, радость нескончаемая, а труд – только временный. Добродетель, еще прежде получения венцов, утешает своего труженика, питая его надеждами, а порок, еще прежде наказания, казнит своего последователя, терзая и устрашая его совесть и заставляя на все смотреть с подозрением. А это не хуже ли самых великих трудов, всякого изнурения? А если бы даже этого не было, а было бы одно удовольствие, может ли что быть ничтожнее такого удовольствия? Оно, как скоро является, так и исчезает, увядая и убегая прежде, нежели успеем возобладать им, разуметь ли здесь удовольствия плоти, или роскоши, или богатство: ведь все это каждодневно не перестает стареть. А когда последует еще и наказание и мучение, – что может быть несчастнее людей, предающихся пороку? Итак, зная это, будем терпеть все ради добродетели; таким образом мы сподобимся и истинной радости, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.