Фома Аквинский - Сумма теологии. Том IV Страница 7

Возражение 3. Далее, чем более общим является что-либо, тем возвышеннее начало, от которого оно зависит, поскольку чем возвышеннее начало, тем на большее простирается его сила. Но как причинность действующей причины состоит в ее переходе во что-то, точно так же причинность цели состоит в том, что она порождает желание. Следовательно, подобно тому как первая причина суть то, что переходит во все, точно так же и конечная цель суть то, что желанно всему. Но наиболее желанным всему является само бытие. Следовательно, счастье человека в первую очередь состоит в том, с чем связано его бытие, например, в телесном здоровье.

Этому противоречит следующее: человек превосходит всех остальных животных в отношении счастья. Но в отношении телесных благ он уступает большинству животных, например, слону – в долголетии, льву – в силе, оленю – в быстроте. Следовательно, счастье человека состоит не в телесных благах.

Отвечаю: невозможно, чтобы счастье человека состояло в телесных благах, и причины на то две. Во-первых, [так это] потому, что если одна вещь определена как к своей конечной цели к другой вещи, то ее конечная цель не может состоять в сохранении собственно бытия. Так, конечной целью капитана не может быть сохранение вверенного ему судна, поскольку судно определено к другой цели, а именно к навигации. Далее, как у судна есть направляющий его курс капитан, точно так же и у человека есть разум и воля, согласно сказанному: «Он от начала сотворил человека и оставил его в руке произволения его» (Сир. 15:14). Но очевидно, что человек, не будучи высшим благом, определен к чему-то как к своей цели. Следовательно, конечной целью разума и воли человека не может быть сохранение человеческого бытия.

Во-вторых, если допустить, что целью воли и разума человека может быть сохранение его бытия, то и в этом случае нельзя утверждать, что целью человека является некое телесное благо. В самом деле, бытие человека заключается в душе и теле, и хотя бытие тела зависит от души, однако, как было показано выше (I, 75, 2), бытие души человека не зависит от тела; [напротив] само тело существует ради души, как материя – ради формы или инструменты – ради человека, который приводит их в движение и с их помощью может выполнять свою работу. Поэтому все телесные блага определены к душевным благам как к своей цели. Следовательно, счастье, которое является конечной целью человека, не может состоять в телесных благах.

Ответ на возражение 1. Подобно тому, как тело определено к душе как к своей цели, точно так же и внешние блага определены к самому телу. Поэтому насколько телесные блага предпочтительней внешних благ, которые [образно] названы «богатством», настолько же и блага души предпочтительней всех телесных благ.

Ответ на возражение 2. Сущее как таковое, содержащее в себе все совершенства бытия, простирается шире жизни и всего остального, поскольку такое сущее содержит их всех в себе. Именно таков смысл сказанного Дионисием. Но если рассматривать сущее в смысле причастности его к той или иной вещи, которая не обладает всем совершенством бытия, но, напротив, обладает бытием несовершенным, каково, например, бытие любой твари, то становится очевидным, что с прибавлением к нему совершенства такое бытие становится более возвышенным. Поэтому в том же месте Дионисий говорит, что живущее выше сущего, а умопостигаемое – живущего.

Ответ на возражение 3. Поскольку цель сообразна началу, то приведенный аргумент доказывает, что конечная цель суть первое начало бытия, в Котором содержится всяческое совершенство бытия и уподобиться Которому одни желают только в бытии, другие – в живом бытии, третьи – в бытии живом, умопостигаемом и счастливом. Впрочем, последнее – это удел немногих.

Раздал 6. Состоит ли счастье человека в удовольствии?

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что счастье человека состоит в удовольствии. В самом деле, коль скоро конечной целью является счастье, то к нему не стремятся ради чего-либо другого помимо него самого. Но [критериям счастья] более всего соответствует удовольствие, поскольку «действительно, никто не станет расспрашивать, «ради чего» получают удовольствие, подразумевая, что удовольствие избирают само по себе»[42]. Следовательно, счастье состоит в первую очередь в удовольствии и наслаждении.

Возражение 2. Далее, «первая причина в большей мере влияет на свое причиненное, нежели вторая причина»[43]. Но каузальность цели заключается в том, что она вызывает желание. Поэтому, похоже, что обусловливающее большее желание в большей мере адекватно понятию конечной цели. В таком случае это удовольствие, о чем свидетельствует следующее: наслаждение настолько поглощает волю и разум человека, что побуждает его с презрением взирать на другие блага. Следовательно, кажется, что конечная цель человека, а именно счастье, в первую очередь состоит в удовольствии.

Возражение 3. Далее, поскольку желание есть желание блага, то, похоже, что желаемое всеми и есть наилучшее. Но все – и мудрые, и глупцы, и даже неразумные твари – желают наслаждений. Поэтому наслаждение и есть наилучшее. Следовательно, счастье, которое является наивысшим благом, состоит в удовольствии.

Этому противоречат следующие слова Боэция: «Кто пожелает поразмыслить о своих страстях, тот поймет, что последствия их печальны, и что если бы они могли привести человека к счастью, то не было бы никакого основания отрицать, что животным также доступно счастье»[44].

Отвечаю: коль скоро наиболее известными являются наслаждения телесные, то именно «они захватили имя удовольствия»[45], и хотя есть другие, более превосходные наслаждения, однако счастье не состоит и в них. Ведь во всякой вещи то, что относится к ее сущности, отличается от ее собственной акциденции; так, в человеке то, что он смертное разумное животное – это одно, а то, что он животное, способное смеяться, – совсем другое. Таким образом, нам следует иметь в виду, что всякое наслаждение является собственной акциденцией, относящейся к счастью или к какой-либо из его частей, поскольку причина наслаждения человека состоит в том, что он или действительно обладает неким надлежащим благом, или надеется им обладать, или, по крайней мере, хранит его в своей памяти. Затем, надлежащее благо, если, конечно, оно совершенно, составляет счастье человека, а если оно несовершенно, то является частью или приближающегося счастья, или прошедшего, или, по крайней мере, кажущегося. Из этого явствует, что ни одно из проистекающих из совершенного блага наслаждений не является самой сущностью счастья, но – лишь некоторым его следствием в качестве его собственной акциденции.

Но телесное удовольствие даже таким образом не может проистекать из совершенного блага. В самом деле, оно проистекает из блага, воспринятого чувством, каковое суть способность души, причем такая, которая использует тело. Но относящееся к телу и воспринимаемое чувствами благо не может быть совершенным. Ведь коль скоро разумная душа превосходит возможности телесной материи, то та часть души, которая не зависит от телесных органов, обладает некоторой беспредельностью по отношению к телу и тем частям души, которые стеснены телом, что подобно тому, как и имматериальные вещи обладают некоторой беспредельностью по сравнению с материальными вещами, поскольку формы [последних] определенным образом обусловливаются и ограничиваются материей, в то время как свободная от материи форма является определенным образом беспредельной. Следовательно, чувство, которое является способностью тела, познает обусловленное материей единичное, тогда как ум, который является свободной от материи способностью, познает абстрагированное из материи и содержащее в себе беспредельное число единичностей всеобщее. Из всего этого очевидно, что надлежащее телу благо, являющееся причиной его воспринимаемого чувством наслаждения, не есть совершенное благо человека и представляет собой сущую безделицу по сравнению с благом души. Поэтому сказано [в Писании]: «Пред нею все золото – ничтожный песок» (Прем. 7:9). Следовательно, телесное удовольствие не может быть ни самим счастьем, ни собственной акциденцией счастья.

Ответ на возражение 1. Независимо от того, стремимся ли мы к благу или наслаждению, желание обретает покой только при достижении блага, что подобно тому, как благодаря одной и той же природной силе тяжелое тело стремится вниз и затем там покоится. Поэтому как благо желанно ради него самого, точно так же и наслаждение желанно ради него самого, а не ради чего-либо иного, если предлог «ради» указывает на конечную причину. Но если он указывает на формальную или, скорее, движущую причину, то наслаждение желанно ради чего-то другого, т. е. ради блага, которое является объектом этого наслаждения, и, следовательно, его началом, придающим ему форму, поскольку причиной желанности наслаждения является то, что оно успокаивается на предмете желания.