Михаэль Лайтман - Брошюры 1-6 и Выпуск №4 Российское Философское общество РАН Страница 74

Но изначальный вопрос: что это за высшая природа, высшая действительность, источник всего нашего развития, из которого приходят к нам все идеи, что это за двигатель всех перемен, происходящих с нами, – остается без ответа. И что, пожалуй, еще важнее, возникает другой вопрос – как нам правильно подставить себя под его воздействие, быть с ним в гармонии, чтобы воспринимать от него только благо?

Наука каббала говорит нам, что причина всего существующего -это действие «Еш ми айн» (в переводе с иврита – «Сущее из несуществующего»), абсолютный акт творения. Все последующие действия и метаморфозы творения – это следствие изначального действия, этого корня всей действительности. Постепенно, в результате отдаления творения от своего Источника возникла действительность, «данная нам в ощущениях», то есть материальный мир. Этот мир является интегральной частью гигантской системы, управляющей всем существующим, огромного компьютера, влияющего на всех нас, находящихся в этом мире.

Задача этой системы – привести нас к пониманию, раскрытию и постижению самого творения и того, кто его создал. Ступень, на которой мы это постигаем, является абсолютным знанием, совершенством, которое мы сейчас, не находясь на ней, не можем описать.

Каббала определяет акт творчества как осознание воздействий (как позитивных, так и негативных) на нас со стороны окружающей действительности и наших ответных усилий в направлении достижения связи с тем вечным источником, который является первопричиной всего. Именно для этого приходят к нам эти противоположные воздействия.

Можно задать вопрос – но ведь мы и так пытаемся связать все эти события, мы даже как будто преуспеваем в этом, выстраивая систему научных знаний, влияем на них при помощи техники?

Мы пытаемся выстроить систему координат, чтобы определить свое место в ней. Само действие показывает, что мы подсознательно чувствуем главную дуальную пару, которая лежит в основе творения. Проблема нашей системы координат в том, что мы неправильно определяем эту дуальную пару. Мы разделяем все на субъект-объект, действие-предмет и т.д.

Каббала же показывает, относительно какой системы координат, между какими полюсами мы на самом деле находимся. И эти два полюса – Творец и творение.

Главное преимущество каббалы в том, что она четко объясняет цель, с которой к нам приходят эти события, зачем они нам, кто мы и какое отношение имеем к этим вселенским катаклизмам, гигантским изменениям в обществе, государстве.

Каббала говорит нам, что только осознанием действительности высшего порядка, только обнаружив корень всех вещей, действий и состояний, мы можем стать равными Творцу, стать его со-Творцами. И этим слиянием Творца и творения достигается состояние совершенства – цель творения.

15. А. Кацура. Человек любящий

Универсальность каббалы – в соединении идеи света и идеи любви.

Свет есть символ открытости. Любовь есть символ красоты и единения.

Человек обладает двойственной природой – он равно свободным чувствует себя в мире вещей (материя) и в мире символов (дух). Или равно несвободно. Но как только человек потянется к творчеству (хотя бы искоркой своей души), так сразу творческие загадки символьного мира (буквы, цифры, слова, образы) встают перед ним. И еще ценности. Почему Аполлон Бельведерский важнее, выше, ценнее печного горшка? Мало-мальски продвинутый человек знает, что выше и ценнее, хотя и сам себе не всегда может объяснить, почему. Хотя сонм обывателей за это убеждение готов подвергнуть его осмеянию. Почему альтруизм лучше, предпочтительней эгоизма?

Пещерный человек некогда совершил поразительное открытие. Он (возможно, с полным удивлением) обнаружил, что бизон, нарисованный на скале, загадочным образом выше и важнее (и красивее! – вспоминайте Достоевского) бизона пойманного, убитого, освежеванного и съеденного. Осознав это (и прощаясь с тотемом, прощаясь трудно), он понял одновременно (и не только понял, но и принял), что мир символов выше мира вещей. И хотя его жизнь по-прежнему зависела от мяса и шкур, с символьным миром он уже не расставался никогда. Свою природу (человеческую) он навсегда связал с миром высшим. Так начинались зачатки веры. Так начиналось искусство.

Попутно, понимая зависимость человека от мира вещей, следует остановиться на понятии материализма, комом в горле застрявшем у человека последних двух столетий. В ограниченном, локальном (скажем, в экспериментально-научном или даже в социально-экономическом) смысле это понятие вполне можно употреблять. Здесь оно способно работать, что увлекло и несколько сбило с толку Маркса, да не только его одного. Зависимость политических и социальных хитросплетений от железной поступи промышленного производства, гениально открытая в 19 веке, завораживала. Возникало устойчивое впечатление, что все определяется фундаментом (идущими в нем процессами), землей, а не небом, почвой, а не духом. В относительном плане это было верно, но творческие открыватели сего отношения не удержались и придали ему абсолютный смысл, незаметно (а порой, заметно и с вызовом, как поступали большевики – чугун и сталь стали их богом) предав и измельчив, а то и высмеяв, идею человека и идею Творца. Действительно, немалые трудности начинаются, когда понятию материализма придается всеобъемлющий философский смысл, когда за ним встает верование (доходящее в предельном случае до фанатической веры -так называемый воинствующий материализм). Подчеркну еще раз: материалист последнего толка совершает подмену или, точнее, измену: он изменяет высшему ради низшего, изменяет идее человека и идее Творца, а, значит, и идее творчества и идее любви, ибо творчество без творца – нонсенс, а любовь без возвышения человека – дело совершенно пустое. Говоря другими словами, подобный материалист совершает аксиологическое преступление, присваивая (вольно или невольно, это уже другой вопрос) высшую ценность низшей ступени бытия. Выводы из такой подмены могут последовать сокрушительные.

Может возникнуть вопрос, а почему на свете так много стихийных материалистов, то есть людей, убежденных, что жизнь (не говоря уже о разуме, о духе) занимает ничтожно малое место (и в пространственном, и в ценностном смысле) в гулком мире равнодушно-материальной Вселенной? Один аспект очевиден: это некритическое, конформистское следование идеям, активно распространявшимся в последние два-три столетия. Но есть и другой аспект. Подобная позиция наиболее удобна (и даже естественна) для души, не желающей трудиться. Такая душа легко сдает позиции, опускаясь на последний горизонт бытия, где можно расположиться устойчиво и даже с известным комфортом. Конечно, сквозь этот комфорт рано или поздно пробивается тревожная мысль о собственной неполноте, но как раз близлежащие блага и являются попыткой заглушить и отогнать ее («Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт…» – Борис Пастернак).

Остается ли на этом горизонте свет? Если и остается, то вполне тусклый. Излишне напоминать, что свет в данном контексте не есть известное оптическое явление, не суть колебания физических полей. Свет не проявлен, если некому смотреть, если нету глаз. В отсутствии глаз и сам свет пребывает в вечной тьме.

Знаменитое, основополагающее выражение «Да будет свет!» на самом деле есть призыв «Да будут глаза!» Разумеется, можно возразить, что глаза – всего лишь оптический аппарат, что тайной зрения, даром виденья обладает мозг, сознание, сидящий где-то среди нейронов гомункулюс, а точнее – душа и дух. Что ж, возражение принимается. Глаза в данном случае – лишь символ, что-то вроде окошек, через которые можно выглянуть и кое-что разглядеть в этом мире.

В любом случае, поразительным является представление каббалы о том, что поток импульсного света есть одновременно последовательность слов. Свет и слово! – вот где тайна подлинной связи. (В века Просвещения эта тайна, утеряв глубину, воплотилась в расхожую фразу: «Ученье – свет»). Так или иначе, но становится понятной почти тождественное сходство первого тезиса Книги Бытия и первой фразы Евангелия от Иоанна.

Итак, Да будет слово!

Иисус провозглашал «благую весть». Он следовал традициям пророков. Он говорил задушевно и тепло. Слова его шли от сердца. Исстрадавшиеся люди стекались к нему, чтобы найти утешение в его словах.

Мартин Лютер, размышляя о «смирении» и «сокрушении сердца», приблизил человека к пониманию внутренней свободы, свободы духовной. Логическая сила слова Спинозы, отстаивающего нерасторжимую связь физики и этики, освободила философию от догматического груза и открыла мир интеллектуальной свободы. Истинные последователи этих гигантов – философы и поэты последующих столетий – своими словами продолжили сей великий труд.

Упрощая вышеозначенную метафору, мы можем заключить, что, оперируя словами (мысля), можно видеть (обладать способностью виденья) и во тьме, в частном случае – и в физической темноте, то есть при отсутствии соответствующих электромагнитных волн.