Жанна Гийон - Автобиография Страница 30

Все остальные испытания не имеют ценности. Часто я оказывалась очень больной и мне грозила опасность умереть. Тогда я не знала, как к этому подготовиться. Несколько набожных людей, которые были со мной знакомы, написали мне о тех слухах, которые распространял обо мне уже известный вам джентльмен. Я же не предложила им в ответ собственного оправдания, хоть и знала, что невиновна во все том, в чем меня обвиняли. Однажды, находясь в состоянии сильнейшей опустошенности и отчаяния, я открыла Новый Завет на этих словах, «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». Это на короткое время утешило меня.

Глава 24

ОСПОДЬ ЛИШИЛ МЕНЯ всякой чувствительности к творениям или вещам сотворенным, что произошло в одно мгновение, подобно тому, как человек снимает свое облачение. После этого случая я более не имела ее к кому бы то ни было. И хоть Он совершил это благо, за которое я никогда не смогу Его отблагодарить, я была ни довольна, ни расстроена самим этим фактом. Мне казалось, что мой Бог так отчужден и недоволен мною, что не остается ничего, кроме скорби по поводу потери Его благословенного присутствия. Утрата моей репутации, возрастающая с каждым днем, стала задевать мое сердце, хоть мне и не позволялось оправдывать себя или печалиться.

Постепенно я становилась все более неспособна к какому бы то ни было виду внешней деятельности. Я не могла навещать бедняков, оставаться в церкви, практиковать молитву. Я охладела даже по отношению к Богу, став более чувствительной к своим неверным поступкам. Это все разрушало меня как в моих собственных глазах, так и в глазах других людей. Некоторые почтенные джентльмены делали мне предложения руки и сердца. Среди них были даже те, кто по светским меркам не должны были бы и думать обо мне. Они обычно предлагали мне свою руку в период моей самой глубокой внутренней и внешней опустошенности. По началу мне это казалось средством моего избавления от того отчаяния, в котором я пребывала. Но мне тогда казалось, что, несмотря на всю мою физическую и душевную боль, если бы даже сам король предложил мне руку и сердце, я бы с величайшим удовольствием отказала ему, чтобы показать Тебе, мой Бог, что со всеми моими страданиями я решилась принадлежать лишь Тебе одному. А если бы Ты меня не принял, осознание верности Тебе послужило бы мне небольшим утешением. Что до моего внутреннего состояния, я о нем никому не рассказывала.

Я попросту не говорила об этом, как молчала и по поводу поклонников, хоть моя свекровь всегда заявляла, что если я не выйду замуж, то только из–за того, что никто не пожелает брать меня в жены. Но для меня было достаточно знать, что Тебе, мой Бог, известно о моей жертве. (Я о ней никому не говорила ни слова.) В особенности о жертве одного из поклонников, чье благородное происхождение и внешняя привлекательность могли бы польстить моим склонностям и тщеславной природе. О, если бы я только могла надеяться, что буду приятна Тебе, эта надежда перенесла бы меня из Ада в Рай. Но я была так далека от того, чтобы осмелиться иметь эту надежду, что я боялась, как бы за этим морем бедствий не последовали вечные страдания из–за лишения Тебя. Я не решалась даже желать наслаждаться Тобой — так как хотела лишь не оскорбить Тебя.

В течение пяти или шести недель мое состояние было крайне тяжелым. Я совсем не могла есть. Ложка бульона повергала меня в полуобморочное состояние. Мой голос был настолько слаб, что когда кто–либо, желая услышать меня, приближался к моим устам, он едва мог различить слова. Я не могла увидеть надежду на спасение, и все же была не против смерти. У меня было твердое убеждение, что чем дольше я проживу, тем больше нагрешу. Но я думала, что из двух зол мне лучше выбрать ад, нежели способность грешить. Все то добро, которое Бог побуждал меня совершать, теперь казалось мне злом, и поступки мои казались исполненными недостатков. Все мои молитвы, епитимьи, милостыни и благотворительность, казалось, восставали против меня, усугубляя мой приговор.

Я верила, что против меня выступало одно всеобщее осуждение, исходящее от Бога, от меня самой и всех творений, удовлетворить которое было не в моей власти. Странным казалось то, что грехи моей юности не причиняли мне никаких страданий. Они не включались в мое осуждение, но являлись просто одним универсальным свидетельством против всего сделанного мною добра и всех допущенных мною злых помыслов.

Когда я ходила к исповедникам, я ничего не могла им сказать о своем состоянии. Но если бы я и могла рассказать им, они бы меня не поняли. Они бы считали выдающейся добродетелью все то, что Твой чистый и целомудренный взгляд, мой Бог, отвергал как неверность. Именно тогда я осознала истину Твоих слов, что только Тебе дано судить о нашей праведности. О, как Ты чист! Кому под силу это постичь? В то время я обращала свой взор повсюду, ища, откуда может прийти моя помощь, но помощь моя могла прийти только от сотворившего небо и землю. Когда я увидела, что нет мне спасения, и я не обладаю собственным духовным здоровьем, тогда я исполнилась тайного самодовольства, не находя в себе никакого добра, на которое можно было бы положиться или опираться в спасении. Чем ближе была моя гибель, тем больше возрастала моя уверенность в Боге, несмотря на то, что Он казался так справедливо недовольным мною. Я ощущала, что в Иисусе Христе я имела все, что желала видеть в себе. О, сильные и праведные люди! Посмотрите, сколько вы найдете совершенного в сделанном вами для славы Божией. Что до меня, то я прославляю Его в моих немощах, ибо благодаря им я имею такого Спасителя!

Все мои несчастья и потеря репутации, которая, оказалась не такой серьезной, как я опасалась, (ибо все ограничивалось узким кругом людей), делали меня настолько неспособной к принятию пищи, что моя жизнеспособность казалась чудом. За четыре дня я съедала столько, сколько хватило бы на одну скромную трапезу. Я вынуждена была лежать в постели из–за слабости, так как мое тело было более неспособно удерживать возложенную на него нагрузку. Если бы мне удалось поверить, узнать или услышать, что кто–то из людей находился когда–нибудь в состоянии подобном моему, это принесло бы мне большое облегчение. Даже испытываемая мною боль казалась мне греховной. Духовные книги, которые я пыталась читать, только усугубляли мое самоосуждение. Я не находила в себе ни одного из тех состояний, которые в них описывались. Мне даже не удавалось до конца их понять. А когда в них обсуждались страдания, присущие определенным духовным этапам, то я была слишком далека, чтобы присвоить себе какое–либо из них. Я говорила себе: «Эти люди испытывают страдания, вызванные божественными действиями, а что до меня, то я грешу, и не чувствую ничего кроме моего собственного нечестия». Если бы мне тогда удалось отделить поступок греха от смущенности грехом, зная, что этим я не оскорблю Бога, все было бы для меня просто. Вот небольшое описание моих последних несчастий. Я рада Вам о них поведать, ибо в начале этого пути я совершила множество духовных измен, проявляя сильную привязанность, тщеславную услужливость, занимаясь бесполезными и утомительными беседами. Самолюбие и моя природа убеждали меня в их необходимости. Но что касается бесед, я бы и не смогла высказываться в манере принятой в обществе, или даже близкой к ней.

Глава 25

ЕРВЫЙ РЕЛИГИОЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК, употребленный Богом для привлечения меня к Себе, и которому (по его желанию) я писала время от времени, ответил мне в период моего глубочайшего отчаяния. Он просил меня больше ему не писать, что означало его неодобрительную оценку моего состояния и то, что я была неугодна Богу. Отец иезуит, который ранее относился ко мне с огромным уважением, ответил мне в том же духе. Без сомнения, Твоя воля была в том, чтобы они дополнили чашу моей скорби. Я поблагодарила их за милосердие и вверила себя их молитвам. В то время я была настолько равнодушна к суждениям других людей, даже если это были величайшие святые, что они мало усугубляли мои страдания. Страдание от ощущения быть неугодной Богу и сильная склонность ко всем видам проступков — вот что причиняло мне самую острую и ощутимую боль. С самого начала я приучила себя переносить лишения и времена духовной засухи. Я даже предпочитала все это периодам изобилия, так как знала, что прежде всего остального мне нужно искать Бога. Раньше я даже имела некое внутреннее дарование в том, чтобы следовать за Даятелем, а всякого рода блага и дары пропускать мимо.

Но в это время мой дух и чувства были по Твоей, мой Господь, воле сокрушены, ибо Тебе было угодно погубить меня без милосердия. Чем далее я шла, тем больше всякое мое действие казалось мне грехом. Даже мои крестные мучения уже не казались мне крестными мучениями, но настоящими проступками.