Владимир Лермонтов - Праздник навсегда! Страница 7

Старец смотрел вверх, прямо на нестерпимый свет, который нисходил с небес, и глаза его могли вытерпеть это явление. Я же мог только смотреть по горизонтали, столь ярко было небесное сияние, но и при этом мои глаза слезились и в них была резь. Мне показалось, что я услышал ответ старцу, который был подобен шуму волн, порыву ветра, шелесту листьев.

— Рано тебе, Арсений, мир этот покидать, кто же соблюдет в нем Слово Мое?

— Стар я, Господи, — взмолился Арсений, — да ведь у людей есть Слово Твое — Святое Евангелие.

— Буква мертва, если она не живет в чьем—либо сердце. Твое сердце — Мое живое Слово, и ты должен пронести его для будущих поколений. Грехи людские дошли до неба, и Я проведу мир через огненные испытания, и тем, кто останется после Суда Моего, ты должен будешь передать Мое живое Слово.

— Мои глаза не видят, руки не слушаются, ноги не ходят, как же мне, Господи, возможно прожить еще столько лет?

— Мне все возможно, — прогремели, как гром последние слова, приходящие с неба.

В один миг стало темно и тихо. В темноте я разглядел старца, сидящего на стуле перед иконами. Руками обхватив лицо, он тихо всхлипывал и шептал: «Как же, Господи, стар я, куда ж мне пройти горнило огненное…»

Мне кажется, что Арсений не заметил того, что я невольно стал свидетелем ужасной тайны — небесного свидания.

На следующий день после этого видения старец был чрезвычайно печален, и я старался меньше его беспокоить, к тому же в нашем поселке произошло событие, приближение которого уже давно было главной темой, волнующей местных жителей. Тем, кто не мог заплатить за электричество, отключали свет.

Конечно, активисты ходили в администрацию, просили, но все усилия оказались напрасными. Прибыла специальная машина, молодые энергичные парни забирались в «кошках» на столбы и орудовали плоскогубцами. Действовали они лихо, делая это даже с некоторым удовольствием: раз — и готово.

Вечером поселок погрузился во тьму, почти во всех домах не было света, и только если приглядеться, то можно было заметить за окнами тусклые отблески то ли свечей, то ли керосинок, то ли самодельных коптилок, которые представляли собой маленькую баночку, наполненную постным маслом, и в ней — фитиль из тряпицы или ваты. Такой светильник чрезвычайно коптил, да и масла не запасешься, тем более этот продукт лучше использовать для питания, чем сжигать.

Впрочем, вскоре все успокоились и привыкли жить без света, мне даже показалось, что люди стали спокойнее и рассудительнее. Может быть, потому, что вынуждены были раньше ложиться спать или оттого, что перестали получать информационный допинг от телевизоров?

С вершины своей горы я смотрел на поселок и мне казалось, что вот скоро так вся Россия погрузится во мрак, чтобы потом, когда люди осознают свое отступление от Божьих истин, вновь воскреснуть и расцвести небывалым образом. Но все это будет, только если мы найдем утерянные жемчужины истины и отмоем их, только тогда они засияют небывалым свечением и озарят мир правдой, любовью и добротой.

Еще мне думалось, что каждый человек в этой жизни, в этом грозном, жестоком мире — жалкая песчинка, которая пытается как-то выжить, уцепиться за что-нибудь материальное, вещественное. Каждый ищет соломинку, которая помогла бы переплыть этот бурный, бушующий океан невежества и зла. Но эти соломинки на самом деле не удерживают на плаву странника, а, наоборот, увлекают его в темную пучину, ибо соломинки эти — фальшивые, обманчивые, их придумало человечество для того, чтобы придать своему существованию смысл, вот все и гонятся за этими лживыми поплавками. Однако еще никому не удалось с их помощью обрести себя, найти свое предназначение на земле и, кроме того, открыть путь к небесному существованию.

Надо мною было чистое, ясное небо. На черном бархате мирно мерцали далекие звезды. Изредка темноту разрезали синими стрелами падающие Метеориты. Я стоял под куполом вселенной и понимал, насколько я мал, как ребенок, несмотря на то, что я уже взрослый. Я искал свое место в жизни, искал такую стезю, идя по которой можно было бы и взращивать в себе божественное, и в то же время иметь свое место в социальной среде, чтобы зарабатывать на жизнь. Но так и не сумел я соединить земное и небесное, чтобы эти два начала связались гармонично и безущербно для какой-либо стороны. Когда я уделял много сил и внимания материальному, божественное тускнело и гасло, когда же погружался в Божье, тогда мирское приходило в упадок. Разве нет выхода? — миллионы раз я спрашивал себя, Всевышнего, когда проводил долгие часы и дни в молитвах, размышлениях, одиночестве.

Человек приходит в эту жизнь, суетится, трудится, стремится, а потом все кончается, и почти бесследно исчезает человек с земли, будто и не было его вовсе. А главное, что за время жизни он так и не успевает, не может остановиться и найти то главное, для чего Господь извлек его из небытия на свет. Вот там, на небе, каждая звезда имеет свое место, свое предназначение, она указывает путь странникам, путешественникам, она светит, чтобы людям не было грустно и одиноко. Что же могу сделать я? Для чего я? Освещаю ли я кому-нибудь путь, помогаю ли людям, чтобы им не было грустно и одиноко? Да и как я могу помочь другим, если не могу помочь себе, не могу зажечь в своем сердце светильник добра и любви!

Было уже поздно, и с такими размышлениями я зашел в дом. Арсений, как всегда, сидел на своем любимом месте, на кресле у печи. Голова его была опущена и, казалось, что он спит. Я сел у топки, открыл дверцу и начал смотреть на тлеющие головешки. Разгребая в печи угли железной скобой, я невольно тихо сказал: «Что я могу сделать?» Вдруг старец поднял голову и спросил:

— О чем это ты, мил человек?

— Я думал вы спите, наверно, я вас разбудил. —

— Что тебя, Владимир, беспокоит?

— Да не стоит об этом, у вас своего хватает, чтобы меня слушать.

— Экий ты, Владимир, «свое», «мое». Нет на самом деле между людьми разделения, все мы — один большой организм. Когда в этом большом теле один орган или клетка болеет, то боль на всех отражается. Хотя другие могут и не чувствовать, вернее, не давать себе отчета, что к ним приходят волны отчаяния, боли, скорби, а они все равно невидимо в человека проникают и приносят ему вред. Скажем, согрешил кто-нибудь, преступление совершил какое, а оно на всех людей разносится, и каждый становится как бы неявным соучастником этого злодеяния.

Вот оно как, мил человек.

— Ну, а если сделал что-нибудь хорошее, доброе — тоже все людям передается? — спросил я.

— А как же!? Все мы, люди, связаны в одну упряжку, и если кто тянет назад, то всем тяжело двигаться, жить, а если кто налегает, то всем легче. Только вот отстающих видно, а тот, кто изо всех сил старается, как правило, не заметен, ему тяжело, но он делает Божие дело — помогает всем людям, всему человечеству. Истинно доброе, светлое, Божие всегда незаметно, вернее, людям может быть не видно, но Господь-то все видит.

— Может быть, это так, дедушка, но только я вот ничего не делаю, вернее, не могу найти своей уздечки, куда мне идти, что делать, чтобы и себе, и людям помочь.

Старец улыбнулся, глаза его сузились и заиграли лучистыми огоньками.

— Это верно, что раз себя не находишь, себе помощь не окажешь, то и другим тем более помочь не сможешь. А коли себя обретешь, найдешь в себе Божие начало, Царство Небесное, то и от твоей находки всем достанется.

Я вздохнул и сказал:

— На словах-то это так, а вот на деле у меня ничего не получается. Сколько лет я копаю, как жучок, эту трясину жизни, а ничего не накопал ни в духовном, ни в материальном плане. А в материальном плане вообще скатился в яму нужды и бедности.

Старик опять улыбнулся, и мне стало даже обидно, что он со мной, как с котенком, играется и не хочет меня понять, как бы не считая мои переживания серьезными.

— Истинно так, мил человек Владимир, все Божие делание похоже на муравьиный труд, и кажется, что нет ему конца, а главное — как бы и результатов нет. На самом деле решимость нужна, нельзя отступать на полпути и разочаровываться раньше времени. Вот представь себе, что ты посадил сад, ухаживаешь за ним, заботишься, землю удобряешь, обрезку вовремя делаешь, поливаешь, а год проходит — и плодов нет, другой минует — а плодов все так же нет, третий — и опять ничего. Вот ты и решаешь, что напрасны и пусты были твои усилия. А на самом деле деревьям, чтобы они заплодоносили, нужно еще годок-другой, а ты руки опустил, засомневался и бросил свой сад на произвол судьбы. Доводить нужно все до конца — вот в чем простой секрет, не все его разумеют. Вы ж как хотите? Чтоб побыстрее, побольше, да и чтоб труда поменьше — потому и сорняки только у вас на огородах растут и процветают. Дойти, доработать надо до конца — и Господь, мил человек, воздаст по твоим трудам сторицей.

— Может быть, дедушка, только мне не видится свое будущее никак. Все пробовал и как—то ни к чему сердце не лежит. Другие, вон, умеют как-то устроиться в жизни, а мне будто отрезано, будто стена стоит, и я на нее постоянно натыкаюсь.