Елена Воробьева - Летописи Арванды. Легенды спящего города Страница 35

страдания, без той, что всегда была не только частью его тела, но и

частью его души — без своей Скрипки… Ахилл положил ее рядом

с кроватью, но Никколо может только смотреть, иногда сын кладет

Скрипку отцу на грудь, и тогда он не отрывает от нее взгляда…

Ангел стоит тут же и печально смотрит на улицу, где потихоньку

собирается толпа и выкрикивает угрозы в адрес Маэстро. Архие-

пископ Генуи кардинал Тадини, с юности следивший за Никколо

и всю жизнь распространявший про него страшные и позорные

слухи, с нетерпение ждал его последней минуты, чтобы перед

смертью заставить его пережить страшнейшие душевные муки…

С 1814 года орден иезуитов, к которому принадлежал Тадини,

первым предпринял попытку придать проклятью его музыку, офи-

циально тогда удалось только добиться признать богопротивны-

ми подражания голосу птиц и животных с помощью музыкальных

инструментов… Никогда Маэстро не делился деньгами с Церко-

вью, он смеялся над святыми отцами, над глупыми придирками,

над ханжеством… Смеялся всю жизнь. Но теперь, теперь…

Епископ Ниццы, Доменико Гальвано, заранее постарался распро-

странить слух о непримиримой вражде Паганини с Церковью, не

далее, как вчера, на мессе он повторил в адрес Маэстро все много-

летние обвинения, предупредив, что, если тот не покается, то бу-

дет лишен погребения…

Ангел полными слез глазами смотрел, как собирается толпа, потом он увидел,

как она расступилась — к дому подошел исповедник прихода, каноник Каффа-

релли… Ангел подошел к постели умирающего и крыльями на минуту накрыл

его, надеясь вдохнуть в него силы, шаги исповедника были уже у самой двери,

Ангел, еще раз коснувшись лба Никколо, отошел обратно к окну… В комнату

входит каноник Каффарелли, Ахилл кланяется ему и освобождает место у по-

стели отца. Исповедник холодно отвечает на поклон кивком головы, не бла-

гословляя Ахилла, и встав в изножье кровати, надменно и сурово смотрит на

Паганини.

К а н о н и к К а ф ф а р е л л и ( о б в и н я ю щ е ) :

Сын мой… Покайся в злодеяньях, там, за холодною чертой,

Тебе не будет оправданья — и ты не обретешь покой!

Мне ведомы грехи, что страстно взлелеял ты в душе своей…

Твои чаяния напрасны — тебя ждет ад в стране теней!

Покайся! За твоей спиною враг человеческий стоит!

Мир возмущен твоей игрою — в ней дьявольский огонь горит!

Покайся! Всем давно известно — тебе дал скрипку сатана!

У Господа не будет места — душа уйдет непрощена…

Покайся! Отрекись! И вспомни, что за грехи твои теперь

Душа останется бездомной, закроются врата пред ней…

Паганини хотел что-то сказать, но дикий кашель не дал ему говорить, он умо-

ляюще протянул к Каффарелли руку, но тот не принял мольбы, не принял по-

следней просьбы умирающего… С праведным гневом в голосе он продолжал…

К а н о н и к К а ф ф а р е л л и ( з л о р а д н о ) :

Смотри же! Твой хозяин темный печатью заковал уста!

Уйдешь навеки, непрощенный — тебя ждет ад и темнота!

Ты веру поменял на славу, забыл бессмертие души,

Теперь тебе осталось мало — князь тьмы твою судьбу вершит!

Как ты над Церковью смеялся! В законной дани отказал…

Ты в мире гением считался — и что же, видишь свой финал?!

Ты умираешь непрощенный, и Церковь проклянет тебя —

Останешься непогребенным, не примет грешника земля!

Ангел в ужасе и горе смотрит на того, кто должен был с милосердием и проще-

нием нести в мир веру Господнюю… У Паганини начинается судорога, горлом

идет кровь… Но теперь его черные глаза умоляюще смотрят только на сына…

Ахилл в слезах берет руку отца, глядя в его глаза, шепчет слова утешения, потом

поворачивается к канонику…

А х и л л ( с н е г о д о в а н и е м ) :

Святой отец, что за молитвы?! Зачем же вы пришли к отцу?

Пред смертью все пути открыты, и молится душа Творцу…

В грехах тяжелых обвинили — но мой отец не виноват!

Вы о прощении забыли, возьмите все слова назад!

Он умирает невиновным — он верил в Господа всегда!

И дьявольским огнем греховным он не прельщался никогда!

Где милосердие, что в душах святых отцов должно сиять?!

Вам голос правды должно слушать, грехи людей должно прощать…

Ахилл подходит к исповеднику… Каффарелли же с злобной усмешкой продол-

жает обвинительную речь.

К а н о н и к К а ф ф а р е л л и :

Не будет для него прощенья! Он будет в пламени гореть!

Тебе ль читать нравоученья?! Тебе ль в мои глаза смотреть?!

Ты — сын отступника! И дьявол над колыбелею твоей

Водил смычкой греховной славы, и в ад тебе открыта дверь…

Покайся! И покинь теперь же того, кто дьявольской тропой

Уйдет во чрево мглы безбрежной, ведомый дьявола рукой!

Слезы Ангела падают словно искры солнца… Ахилл в ужасе отступает от кано-

ника обратно к отцу, который в отчаянии пытается привстать с постели. Сын

пытается его успокоить, потом поворачивается к Каффарелли.

А х и л л ( с г о р е ч ь ю и н е г о д о в а н и е м ) :

Так значит, Церкови ученье в предательстве?! В проклятье, лжи?!

С момента моего рожденья ради меня отец мой жил!

Он для меня копил богатство, что вам покоя не дает,

Он не виновен в святотатстве! Пускай же его судит Бог…

К а н о н и к К а ф ф а р е л л и ( с р а д о с т н о й з л о б о й ) :

Виновен! Он — отродье ада! И душу продал он давно —

Так пусть берет свою награду! Ему проклятье суждено!

Ахилл, рыдая, закрывает лицо руками, поворачивается к отцу, чтобы ободрить

его. Никколо вдруг приподнимается, кашель оставляет его, найдя руку сына,

опирается на нее, взгляд его светлеет. Он смотрит на каноника ясными черны-

ми глазами.

П а г а н и н и ( т в е р д ы м , я с н ы м г о л о с о м ) :

Я не был дьяволом с рожденья, я им не стану и теперь —

Но вы, туманов порожденья, мне не наденете цепей!

Вам не понять талант, мне данный, страшит пожар души и

страсть,

Я на земле живу незваным — но мне дана над вами власть!

Когда замрут в души молчанье те языки, что жгут, кляня,

Над вашим миром сна и яви взовьется музыка моя!

Блеснет, как искры самоцветов, сорвется эхом древних гор —

И лишь она моим ответом вам станет… Мнимый мой позор

Забудут — и проклятьем неба не назовут тогда талант,

Что получил от Бога бедный, но избранный Им музыкант!

Каноник не выдерживает его взгляда, потрясенный его просветлением и словами,

отступает и уходит... Ангел смотрит, как он, выйдя из дома, говорит толпе об отказе

Паганини принять причастие. В толпе раздаются крики, возмущение все нарас-

тает…

Никколо падает на подушки и сознание на время оставляет его. Придя в себя, он

больше не может говорить, лишь смотреть на своего сына… Ангел подходит к

нему, видя, что последняя минута жизни истекает, склоняется над ним, целуя в лоб,

взмах белых крыльев приносит умирающему отраду — он что-то шепчет Ахиллу,

приникнувшему к его груди…

А х и л л ( р ы д а я ) :

Отец, отец! Скажи хоть слово! Твой взгляд больным огнем горит —

Я знаю, ты хотел бы снова сыграть… вновь сердце говорит…

Отец, дай я согрею руки — как пальцы холодны твои…

Отец, ты снова слышишь звуки, что льются из чужой дали?

О, мой отец! Душа и чувства с рождения принесены

Тобой на жертвенник искусства — среди людей гореть должны…

А ты, отец мой, бедный гений — как мог ты раненой душой

Так мир любить… среди гонений и лести ты ведь был чужой!

Все те, кто улыбаясь сладко, превозносили до небес —

Те за спиной твоей украдкой шептали, что с тобою бес…

Что это бес вселился в скрипку… что водит бес твоей рукой…

Что видят дьявола улыбку — так он сражен твоей игрой…

Не плачь, отец, я обещаюсь, что до скончанья моих лет

С клеветниками поквитаюсь — я докажу, что только свет

Руководил тобой с рожденья, и ты прошел свой путь земной

Ведомый волей Провиденья средь злобы, зависти людской!

Отец! Люблю тебя, послушай, как сердце бьется от тоски —

С рожденья наши с тобой души едины… Лед твоей руки