Нелюбимые - Дмитрий Болдин Страница 14

— Да-да. И было уже темно. Фонари включили.

— Кайф был, помню.

— Реально, были все на волне, и все хотели работать. Сейчас даже не хочется приезжать. Как будто все это стало никому не нужно.

— Как думаешь, вернется еще то время?

— Не знаю, старик. Думаю, нет. Да и мяч мы проебали.

— Да ­кто-то забрал его себе, думаю.

— А кому он нужен был, кроме нас.

— Тоже верно. Слушай, не парься только. Выкрутимся, — я толкаю Серегу в плечо, — а если нет, то сами все похороним.

Серега возвращается в редакцию, а я смотрю на стаю пролетающих со стороны Новодевичьего парка черных птиц. Они садятся на фонарный столб, и одна из них спрыгивает. Подбирается к ­чему-то на асфальте и начинает быстро клевать, а потом резко поднимает голову и возвращается к своей стае. Я достаю из кармана телефон и заказываю такси.

***

В лобби гостиницы «Пекин» заказываю американо и жду, когда спустится Леха. За соседним столиком сидит молодая девушка в коротком бежевом платье и туфлях на высоком каблуке. Она время от времени поправляет волосы и смотрит по сторонам, будто ­кого-то ждет, а когда не видит нужного человека, возвращается в телефон и просматривает фотографии в Instagram. Я разглядываю улицу: офисные сотрудники в белых рубашках сидят за столиками на Триумфальной площади и пьют кофе. У входа в отель паркуется черная машина, из нее выходит седовласый мужчина в костюме, надевает черные очки, смотрит по сторонам и заходит в лобби. Девушка за соседним столиком оборачивается к нему и хитро улыбается, а когда мужчина проходит к лифту и уезжает на нем, она вызывает следующий. Из лифта выходит Леха и сталкивается с девушкой, но не извиняется, да и она ничего ему не говорит. На Лехе голубые джинсы, белая майка Vetements и классические низкие джорданы, в руках он несет два черных конверта и улыбается.

— Работать поехала, — смеется Леха и обнимает меня.

Я не понимаю, о чем он.

— Кто?

— Да вот эта, которая зашла, — кивает Леха в сторону лифта.

— А-а-а, не знаю, кто это. Она тут сидела рядом. К­ого-то ждала.

— Ну вот, — улыбается Леха, — дождалась и поехала.

— Думаешь, эскортница?

— Пф-ф, а кто она еще? Постоялица?

— Ты сам как? — спрашиваю я Леху, на что он кидает на стол два черных конверта.

— Привезли сегодня из типографии. Это тебе и Алисе.

Я достаю из конверта черный пригласительный — на плотной матовой бумаге глянцевыми буквами написано: «Черная ночь», с обратной стороны аккуратным золотым шрифтом указаны дата, время, адрес и «обязательное наличие костюма с маской».

— Пойдем крышу покажу, — предлагает Леха и вдруг замечает человека в черных джинсах и черной рубашке. Мужчина пристально смотрит на него и кивает, на что Леха просит меня подождать пять минут и отходит к столику человека в черном.

Я наблюдаю за ними со стороны: Леха ­почему-то нервничает, но продолжает общаться с этим человеком. Мужчина часто жестикулирует, кивает и прикладывает указательный палец к губам, словно просит о ­чем-то молчать или говорить тише. В ­какой-то момент мне становится любопытно, кто же этот человек в черном. При этом каждый раз, когда я задерживаю на нем взгляд, мне кажется, что он это замечает. Леха в ­какой-то момент ­что-то показывает мужчине в своем телефоне, а потом проводит рукой по столу, словно демонстрируя, что все гладко. Когда я хочу заказать еще кофе, Леха встает из-за стола и уходит, не пожав мужчине руку. В лифте я спрашиваю его, с кем он общался, на что Леха отмахивается и говорит, что это один из подрядчиков, который будет заниматься «застройкой» вечеринки. Я ничего не говорю о том, что такого человека никогда не видел и на подрядчика он не похож. Двери лифта открываются, и мы попадаем в большое пространство со старинными колоннами и советскими звездами на потолке. В центре — круговой бар, на стойке лежат ­какие-то чертежи и документы. Зал окружен большими окнами с видом на Москву.

— Вау! — восклицаю я. — Никогда тут не был.

— Красиво, да?

— Очень круто.

Леха ходит по залу и рассказывает, что раньше тут был известный бар. Правда, он работал, когда мы учились в школе, но, возможно, наши родители в него ходили. А до бара располагалась студия «Тату»: группа записывала здесь один из альбомов, и здесь же начался ее распад.

— В те времена тут была Studio 54, как мне рассказали. Типа их продюсер сходил с ума от всего здесь. Прикинь, какое место, — объясняет Леха, глядя на потолок. — Заряжено силой!

— Круто. Здесь что за зона будет? — спрашиваю я.

— Тут только для ВИПов — отдельный бар, для него уже все есть. Просто задекорируем под спонсоров и подсветим все это. — Леха показывает на потолок. — И диджея еще поставим. Главный рейв будет внизу, а тут такой чилаут с панорамным видом. Ну и выйти можно будет на террасу. Я бы, конечно, для всех эту зону сделал, но опасно. Задавят друг друга, и не дай бог ­кто-то свалится.

— Слушай, ну это прямо жир, Лех. Понимаю, почему продюсер «Тату» тут жил. — Я подхожу к окну и смотрю на Тверскую. — Мы тоже сюда сможем пройти?

— Конечно. Мы — главные ВИПы. Дерни влево окно.

Я берусь за пластиковую ручку и толкаю окно влево. Панорамная дверь отъезжает, и в лицо бьет сильный поток ветра. Я выхожу на террасу, на которой стоят мокрые барные стулья и сложены кучей грязные зонты. Со стороны Тверской доносится громкий шум проезжающих машин, он усиливается звуками мигалок, проносящихся в сторону Красной площади. Леха выносит на террасу два сухих стула, и мы садимся вплотную к стеклянной перегородке.

— Красивый, конечно, город у нас, — произносит Леха.

— Да, особенно летом. — Я вижу грязную пепельницу, дотягиваюсь до нее и придвигаю к себе.

— Да всегда он красивый, Макс. — Леха достает из кармана пачку сигарет. — Посмотри на него.

Мы молча разглядываем Триумфальную площадь, по которой в разные стороны идут люди. Я слежу за человеком, который медленно прогуливается в сторону консерватории. Он с ­кем-то говорит по телефону, затем останавливается, оглядывается по сторонам и ­какое-то время просто стоит на одном месте, а потом просто уходит в другую сторону.

— Я раньше на скейте здесь гонял, — тихо произносит Леха, когда я закуриваю сигарету.

— А я на Поклонке чаще, там места больше и плитка лучше.

— Да я помню. Ты сюда никогда не приезжал, тебе там ближе от дома.

— Угу.

— Здесь центровые гоняли, а там…

— А там кто?

— А там детки чиновников.

— Да у меня нет в семье чиновников, — замечаю я.

— Я имею в виду, что жил ты там же, где и чиновники.

— Это да. Надо заехать будет — навестить родителей.

— У тебя какая доска была?

— Да не помню. — Выдуваю дым, который моментально развеивается над городом. — Канадский клен, это точно.

— А в кедах каких гонял?

— Vans.

— Брат, — Леха обнимает меня за плечо, — я тоже только в них. Классное было детство у нас.

— Да, без вопросов.

— А помнишь, как твоих предков вызывали?

— Конечно, — смеюсь я. — Это отчетливо помню.

— Хороший был пранк.

— Я не думал, что все так будет.

— Надо было с городского тогда звонить, они тогда еще стояли на улицах, а не с мобильного.

— Да его бы тоже пробили, поверь. Потом бы камеры подняли и увидели нас.

— Что тогда тебе сделали родаки?

— Пизды дали. И еще выплатили кучу бабла за всех, кто приехал эвакуировать и проверять школу.

— Ну хоть не выгнали из нее.

— За это родаки тоже заплатили.

— Ты с ­кем-нибудь общаешься из школы,