Seven Crashes - Harold James Страница 50

на него: "Нет. Я не думаю, что он может". Далее он объяснил, что это его личное мнение "неинтересно", а слово "неизбежность" (в отношении гибели капитализма) он взял в кавычки. Главный аргумент заключался в том, что капитализм вызвал ответную реакцию интеллигенции. «В отличие от любого другого типа общества, капитализм неизбежно и в силу самой логики своей цивилизации создает, воспитывает и субсидирует заинтересованных в социальных беспорядках людей». Шумпетер также определил другие механизмы, подталкивающие к распаду: деловые предприятия бюрократизируются и теряют семейную динамику, которая способствовала накоплению капитала, поскольку традиционная семейная структура становится все более напряженной. «С уменьшением движущей силы, обеспечиваемой семейным мотивом, временной горизонт бизнесмена сокращается примерно до продолжительности его жизни. И теперь он может быть менее готов, чем раньше, выполнять эту функцию зарабатывания, сбережения и инвестирования, даже если бы он не видел причин опасаться, что результаты не приведут к росту его налоговых счетов. Он погружается в антисберегающий образ мыслей и с растущей готовностью принимает антисберегающие теории, которые свидетельствуют о краткосрочной философии». Корпоративная жизнь разрушает творческий процесс. «Таким образом, современная корпорация, хотя и является продуктом капиталистического процесса, социализирует буржуазное сознание; она неумолимо сужает рамки капиталистической мотивации; мало того, она в конечном итоге убивает ее корни». Анализ Шумпетера показал, что капитализм был продуктом других социальных структур и моделей поведения, которые сейчас подвергаются эрозии: «капиталистический порядок не только покоится на подпорках из внекапиталистического материала, но и черпает свою энергию из внекапиталистических моделей поведения, которые в то же время он должен разрушить». Короче говоря, Маркс оказался прав. Кейнс считал избыточное сбережение и недостаточное инвестирование движущей силой стагнации; Шумпетер считал недостаточное сбережение динамикой, которая разрушит капитализм.

После войны Шумпетер определил новую динамику как центральную в эрозии бизнес-структур и творческого потенциала. В примечании, добавленном в 1949 году к новому изданию книги "Капитализм, социализм и демократия", Шумпетер предупреждал о послевоенной инфляции: «Постоянное инфляционное давление может сыграть важную роль в окончательном завоевании бюрократией системы частного предпринимательства - возникающие в результате этого трения и тупики будут приписываться частному предпринимательству и использоваться как аргументы для дальнейших ограничений и регулирования».

Шумпетер всегда был озабочен радикальными структурными разрывами, прерывистостью. Он считал, что предлагает контраст с неоклас сической традицией. Вальрас описывал ситуацию в устойчивом состоянии. Даже Кейнс давал фундаментально статический анализ. Вместо этого Шумпетер настойчиво спросил: "Как вещи становятся другими?". Затем он заключил: «Когда в мире происходит что-то принципиально новое, мы сталкиваемся с загадкой».

Во многих отношениях мрачное видение Шумпетера было ближе, чем видение Кейнса, к реалиям нарушенного экономического и политического существования в Центральной Европе середины века. Но как сделать мир более похожим на стабильный мир, на который надеялся Кейнс?

Критическим моментом было ограничение мобильности капитала. Эта тема возникла еще в 1930-х годах. Сотрудник Казначейства США Гарри Декстер Уайт еще в начале "Нового курса" начал утверждать, что необходимо вернуться к равновесию. Стабильность обменных курсов, уровня цен и платежного баланса означала бы «наивысшую и наиболее распространенную степень процветания среди участвующих стран». Фрэнк Коу и Лафлин Карри, также работавшие в Казначействе США, в 1935 и 1936 годах в серии меморандумов доказывали, что это новое равновесие возможно только при условии контроля за движением капитала. Всегда существовала тенденция рассматривать Новый курс как модель для всего остального мира.

Уайт в 1942 году утверждал, что "существуют ситуации, в которых часто оказываются многие страны и с которыми время от времени сталкиваются все страны, что делает неизбежным принятие мер контроля". Проблема волатильности была сердцем ограничений, накладываемых на эффективную политику в 1930-е годы: "Переливы капитала, мотивированные либо перспективами спекулятивной прибыли от обмена, либо желанием избежать инфляции, либо уклониться от налогов, либо повлиять на законодательство, часто происходят, особенно в периоды нестабильности. Почти каждая страна в то или иное время осуществляет контроль над притоком или оттоком инвестиций, но без сотрудничества с другими странами такой контроль труден, дорог и подвержен значительным уклонениям. Люди, которые выиграют от мобильности капитала, - это узкая богатая элита: та часть американского населения, которая катастрофически покупала иностранные облигации в 1920-х годах. Повышение эффективности контроля означало меньшую свободу для владельцев ликвидного капитала: «Это стало бы еще одним ограничением прав собственности этих 5 или 10% лиц в зарубежных странах, которые имеют достаточно богатства или доходов, чтобы хранить или инвестировать часть их за рубежом, но ограничением, которое, предположительно, будет осуществляться в интересах народа, по крайней мере, в той мере, в какой правительство компетентно судить об этих интересах».

Между тем Кейнс утверждал, что Британия военного времени "прошла долгий путь к совершенству" в использовании контроля за движением капитала и может служить примером для остального мира. Сообщение о контроле за движением капитала получило академическое или интеллектуальное обоснование в публикации Лиги Наций "Международный валютный опыт", основную часть которой написал Рагнар Нурксе, опубликованной в 1944 году, и в параллельной публикации Лиги 1945 года "Экономическая стабильность в послевоенном мире". В книге Нурксе собрал ряд уроков из межвоенного опыта, которые легли в основу Бреттон-Вудского решения. На самом деле между Лигой, уроками, которые она извлекла из спада, и новым порядком существует тесная личная связь. Действительно, Нурксе предложили руководящую должность в одном из институтов, созданных в Бреттон-Вудсе, Международном валютном фонде, от которой он отказался, чтобы занять кафедру в Колумбийском университете; однако ряд его коллег по Лиге все же перешли в МВФ. Некоторые из них - в частности, Жак Полак из Нидерландов - рассматривали МВФ как продолжение и расширение опыта и работы межвоенной Лиги.

Нурксе утверждал, что межвоенный выбор обменных курсов был ошибочным, но попытки исправить ситуацию только ухудшили положение. Имели место конкурентные девальвации, направленные на получение краткосрочных торговых преимуществ. Частота корректировок обменных курсов фактически стала основной причиной разрушения международной торговой системы. «Чем чаще происходят корректировки валютных курсов, тем сильнее будут неравновесные тенденции не только в движении капитала, но и в движении торговли; тем более частыми и тревожными будут внутренние перемещения рабочей силы и других ресурсов; тем серьезнее валютные риски будут препятствовать внешней торговле».

Новый консенсус был включен в Бреттон-Вудские соглашения и Статьи соглашения МВФ. В то время как статьи в целом требовали быстрого восстановления торговых платежей (операций по текущим счетам), статья VI, раздел 3 разрешала контроль за движением капитала на неопределенный срок (в 1990-х годах велись долгие дебаты о том, следует ли заменить этот раздел положением о либерализации счета капитала). Мнение из Бреттон-Вудса в подавляющем большинстве касалось влияния государства на национальное восстановление. London Observer