Андрей Воронин - Пророк Страница 18

– Я пешком.

Первый квартал толпа шла в молчании, а затем вновь зазвучали разговоры, к счастью для родственников перекрываемые военным оркестром. Телевизионщики медленно ехали вдоль процессии, оператор снимал сквозь открытое окно, ругаясь каждый раз, когда кто-нибудь из провожающих исподтишка махал рукой в надежде, что именно его покажут в вечерних новостях. Обогнав колонну, микроавтобус рванул вперед – помчался к кладбищу, чтобы оператор мог занять удобную позицию для съемок.

Похоронная процессия медленно двигалась по городу, а когда оказалась на ажурном металлическом мосту через Липу, ветер внезапно стих и из-за облаков появилось солнце. «Как здесь красиво, – подумала Марина, вспомнив, как расписывал ей Леша город, который она ни разу не видела, – монастырь на высоком берегу и рядом с ним кладбище. Странно, но когда я приехала сюда впервые, то не видела этой красоты. Я теперь только понимаю, почему он так любил свой Ельск, почему звал меня сюда».

– Красиво идут! – воскликнул режиссер, заглядывая в окуляр камеры.

– Не они красиво идут, – отозвался оператор, – а я красивый план выбрал.

– Ты тут ни при чем. Место для могил нашли отличное, хотя, на мой взгляд, под березками было бы лучше.

Ветер, бушевавший вверху и совсем не чувствовавшийся над речкой наконец донес до кладбищенского холма звуки музыки.

– Ты хотел бы, чтобы тебя с почестями весь город провожал? – спросил режиссер.

– Я был бы не против, но с одним условием, – усмехнулся оператор, не забывая делать свое дело.

– С каким же?

– Если назавтра можно будет снова пиво пить и деньги зарабатывать.

– Кстати, ты пиво свое спрячь, нехорошо как-то, – режиссер указал на бутылку, стоявшую под треногой. Оператор примостил ее туда, чтобы, когда появится народ, ее не растоптали.

Процессия ненадолго застряла в прокисшей после зимы земле, но наконец выбралась на сухое место. Гробы с телами установили на низких подставках, и, поскольку здесь был косогор, они стояли так, словно погибшим давали возможность в последний раз полюбоваться городом.

Холмогоров не лез в первые ряды, он стоял в отдалении на склоне холма. Первым выступил заместитель министра, говорил довольно складно, но душу его слова не трогали. Чувствовалось, что человек говорит не от сердца, а повторяет то, что ему приходилось говорить уже не один раз.

«Жизнь каждого человека уникальна, – подумал Холмогоров, – значит, и слова для прощания должны быть разными».

Отгремел прощальный салют, священник покадил, проговорил молитву, и вскоре солдатские лопаты заскребли по песку. Землю засыпали быстро, будто боялись, что кто-нибудь из родственников не даст доделать начатое, запретит закапывать. Не прошло и минуты, как вместо ям на склоне холма появились четыре по-военному аккуратных холмика, обложенных дерном. На каждом из них возвышался деревянный, покрытый олифой крест с табличкой. Обычно спокойный и считавший себя уравновешенным человеком, мэр почувствовал, как к глазам подкатываются слезы.

Замерзшие на холодном ветру люди потянулись по дороге с кладбища к мосту. О том, что в ресторане Дома офицеров уже накрыты столы для поминального ужина, никто открыто не объявлял. Секретарша мэра сама обходила приглашенных и шепотом сообщала им об этом:

– Вы к автобусам подходите, вас подвезут.

Мэр почувствовал на себе взгляд и обернулся.

Холмогоров стоял у берез и смотрел на расходившуюся толпу с видом человека, не имеющего к происходящему никакого отношения. «Вот, черт, – подумал мэр, – его-то я и забыл пригласить на ужин, список составляли еще до его приезда».

Как всегда бывает в таких случаях, десяток мест за столом оставался в резерве. Цветков счел не совсем приличным посылать для приглашения советника патриарха секретаршу.

– Извините, я вас ненадолго оставлю, – шепнул он заместителю министра и толкнул в бок подполковника Кабанова, чтобы тот на время заменил его в необязательном разговоре.

Цветков быстро забрался на откос. Холмогоров стоял неподвижно, и мэр был готов поклясться, что тот не видит его.

– Извините, мы тут поминальный ужин организуем в Доме офицеров, так что не откажите в любезности, примите участие…

"Ахинею какую-то горожу, – подумал мэр. – Нет чтобы сразу по-человечески пригласить!

Слова дурацкие сами в голову лезут".

– Спасибо, – услышал он в ответ.

– Вас автобус отвезет.

– Я понял, – Холмогоров даже не скосил глаза в сторону мэра.

И странно, но тот не чувствовал обиды, не ощущал дискомфорта.

– Подождем, пока земля осядет, – принялся объяснять мэр. – Тогда каждому отдельный памятник поставим, а рядом – один большой. Мы все с подполковником Кабановым спорили, крест на общем памятнике должен быть или звезда.

Вроде, поскольку они люди военные, – звезда, а по-новому, как теперь модно, крест ставить надо. Спорили, спорили и решили: сверху – крест кованый, а на бетонном постаменте – звезду. Вы как считаете, правильно решили? – мэр не дождался ответа. – Оградку я уже заказал.

– Это вы зря.

– Почему?

– Наверное, не в последний раз здесь людей хороните. В первый, но не в последний.

Мэр ощутил, как холодок пробежал по его спине. Понял, что допустил оплошность.

– Война кончится не завтра и не через неделю, придется хоронить еще. Конечно, уже не с такой помпой, без заместителя министра, но оградку ставить рано. Невозможно угадать, сколько могил еще придется копать на этом месте.

– Это понятно, – вздохнул мэр, – но ограда уже заказана. Думаю, можно только с двух сторон ее поставить, а в торцах кусты посадить. Если что, в обе стороны расширяться можно, чтобы памятник посередине остался.

– Вы уверены, что могилы в один ряд пойдут?

– Не дай Бог! – вырвалось у Цветкова, и он неумело перекрестился.

– И вы правы, и подполковник прав.

– Вы о чем? – испуганно переспросил мэр.

– Насчет креста и звезды, – Значит, мы правильно решили? Церковь это приветствует? Извините, благословляет? – исправился Цветков.

– Я не священнослужитель, – мягко ответил Холмогоров, – но должно стоять что-то одно – или крест, или звезда. Середины тут быть не может.

Никто, кроме Холмогорова, в похоронной круговерти не обратил внимания на фигурку женщины в черном на старой части кладбища. Женщина, вооружившись маленькой садовой лопаткой, сажала на свежем могильном холмике цветы.

Обычно это делают позже, когда выгорят и засохнут могильные венки, когда на холмике пробьется первая трава.

Что-то странное было в действиях женщины.

Иногда она вдруг вскакивала и начинала оглядываться по сторонам. Кому-то грозила пальцем, пару раз даже вышла за ограду и заглянула под кусты увядшей сирени. «Что она ищет? – подумал Холмогоров. – Ее что-то беспокоит».

Ему и в голову не могло прийти, что на кладбище рядом с ней резвился рыжий щенок, пушистый и счастливый. Песику было невдомек, что хозяйка занимается важным и серьезным делом.

Ему хотелось, чтобы все внимание было направлено лишь на него, и поэтому, стоило хозяйке отвлечься, щенок тут же подбегал, хватал лопатку и уносил ее. Тогда раздосадованная женщина бросалась за ним в погоню, ловила его, незлобно ругалась, иногда шлепала, но тут же гладила и просила прощения.

– Не мешай, Рыжий, вот брошу тебя здесь, тогда узнаешь.

Возможно, от голоса, которым хозяйка произносила эти слова, щенок пугался, прижимался к земле и начинал жалобно скулить.

– Ладно, ладно, ты же знаешь, что я тебя не брошу. Я пошутила, поедешь со мной, далеко-далеко, только веди себя, пожалуйста, прилично.

«Конечно, она уедет, – подумал Холмогоров, – что ей делать в Ельске, где у нее никого не осталось? Вернется к мужу и детям».

Он долго смотрел на женщину, украшавшую могилу отца. По той старательности, с которой Алла Будаева ровняла землю, было видно, что Ельск она покидает надолго, если не навсегда.

– Вы надолго у нас? – поинтересовался мэр.

– Нет, скоро возвращаюсь в Москву, – не глядя на Цветкова, ответил Холмогоров, – должен подготовить отчет для патриархии.

– Мы хотели бы начать строительство храма пораньше.

– Есть дела, в которых не стоит спешить, – усмехнулся Холмогоров. – Я еще не определился с местом.

– Духовность народу нужна, – вздохнул градоначальник Ельска.

– Извините, но я не понимаю значение этого слова, – улыбка сошла с губ Андрея Алексеевича.

– Как же? Его и по радио услышать можно, и по телевизору, в газетах пишут, – недоумевал мэр.

– В жизни многое услышать можно, но в слове «духовность» нет конкретного смысла. Можно понять, что имеют в виду, когда говорят «вера», «порядочность», «совесть». Даже привычное слово «интеллигентность» уже расплывчато, ни к чему не обязывает.

– В общем-то, я имел в виду, что душа у человека быть должна, – замялся мэр.