Андрей Троицкий - Адская машина Страница 45

Вернулся к кровати. Глаза слезились от дыма, щипало в носу. В углу спальни стояла большая почерневшая от копоти эмалированная миска, в которой уже догорали, превращаясь в пепел, листки бумаги. Колчин вывалил содержимое миски на пол и стал копаться в дымящейся золе, стараясь найти хоть одну уцелевшую бумажку. Пепел обжег пальцы, рассыпался.

Куда же делся этот чертов Людович?!

Теперь и отсюда, из спальни, можно было услышать крики и удары ног по входной двери. Весь дом проснулся и гудел, как улей. И Колчину, пожалуй, уже не спастись, не вырваться из этой западни. Он распахнул окно, перевесившись через подоконник, глянул вниз. Слишком высоко, чтобы прыгать. Под окном нет карниза, на который можно встать и, двигаясь вдоль стены, добраться до водосточной трубы, чтобы по ней спуститься на тротуар.

Но ведь Людович каким-то образом испарился из комнаты. Колчин подскочил к четырехстворчатому бельевому шкафу, распахнул первую створку. Полки снизу доверху забиты стопками постельного белья, полотенцами и глажеными сорочками. Он распахнул средние дверцы, сбросил на пол висящие на вешалках костюмы и плащи. К задней стенке был привинчен металлический крючок. С какой целью, интересно? И что можно на него повесить? Шнурки от ботинок?

Колчин потянул крючок вправо. Лист фанеры сдвинулся легко. Все ясно — задняя стенка шкафа маскировала дверь в стене, ведущую на черную лестницу. Впереди — темный глухой коридор. Колчин слышал тяжелые глухие удары по входной двери. Он отвинтил глушитель от пистолета, сунул оружие в карман, глушитель бросил на пол. Стянул с себя белый халат в бурых подтеках крови. Бросил его на кровать.

Пригнув голову, Колчин вошел в шкаф, прикрыл за собой дверцы, задвинул заднюю стенку. Вытащил из кармана зажигалку, повернул колесико. В свете слабого огонька увидел узкие стены коридора, сделал несколько шагов вперед, уперся в низкую дверь. Скрипнули ржавые петли, и Колчин очутился на маленькой площадке: вниз, в темноту уходила железная винтовая лестница.

Светя зажигалкой, Колчин стал осторожно спускаться вниз. Лестница кончилась, Колчин сделал пару шагов вперед, нашарил дверную ручку. К счастью, Людович в спешке так и не запер дверь на ключ.

Через секунду Колчин оказался во внутреннем дворе дома. Метрах в десяти от него, у первого подъезда, задрав кверху головы, несколько зевак молча глазели на окна третьего этажа, ожидая развития событий. Даже дождь не стал им помехой.

Никто не взглянул вслед незнакомому человеку.

Колчин неторопливо свернул в арку, вышел на улицу. И тут раздался вой полицейской сирены. Но Колчин уже открыл водительскую дверцу «шевроле», мысленно поблагодарив покойного Маховского за то, что тот не вытащил ключи из замка зажигания.

— Кристалл, отправить, — сказал Колчин.

— Вижу тебя, — сказал Буряк. — Что случилось?

— Операция провалена.

— Уезжай. Я приеду позже. Пока останусь здесь.

Колчин завел машину, и микроавтобус тронулся с места и свернул в первый же переулок.

Глава пятая

Чувашия, поселок Сосновка. 10 августа

С половины десятого утра Стерн дежурил на конечной остановке автобуса, напротив ворот исправительно-трудового лагеря. Всеволод, сын покойного Василича, писал отцу, что его лагерный срок заканчивается именно сегодня. Просил Ватутина ждать его здесь, на автобусной остановке, ровно в полдень, купив кроссовки и спортивный костюм.

Стерн устроился на скамейке, делая вид, что читает местную газету.

На самом деле он внимательно наблюдал за проходной — большой кирпичной будкой возле ворот лагеря, вернее, за железной дверью с глазком и надписью «Посторонним вход воспрещен». Через эту самую дверь должен выйти Ватутин-младший. И еще со скамейки была видна высокая закопченная труба котельной, пыльные кусты акации, разросшиеся перед высоким металлическим забором, покрашенным серой масляной краской. Зрелище невеселое.

По дороге между зоной и автобусной остановкой время от времени проезжали машины, поднимая клубы пыли. Становилось жарко. Стерн встал, зашел в сельский магазин, что по правую руку от остановки. Чай и водку здесь не подавали, чтобы вольнонаемным неповадно было тащить их в лагерь для перепродажи зэкам. На прилавке лежали заветренная вареная колбаса, банки дешевых рыбных консервов, кирпичики черного хлеба, сок в пакетах.

Купив минералки, Стерн направился к своей стоявшей в сторонке «Газели». Включив радио, стал медленно, глоток за глотком, пить воду.

Всеволода Ватутина выпустили из проходной с часовым опозданием. Не двигаясь с места, Стерн наблюдал из кабины за парнем, одетым как привокзальный бомж. Куцый пиджачок, синие бесформенные брюки, стоптанные ботинки. В руках парня — целлофановый паркет с надписью «Мальборо».

Ватутин-младший медленно перешел дорогу. Автобус отвалил от остановки десять минут назад, следующего рейса ждать больше часа. Ватутин стал изучать расписание. На его лице не читалось никаких эмоций: ни радости от встречи с волей, ни разочарования. Видимо, и не больно-то он рассчитывал, что папаша сорвется с места и помчится встречать его в эту тмутаракань.

Стерн взял пакет, лежавший на пассажирском сиденье, вышел из машины и неторопливо побрел навстречу Ватутину. Парень наблюдал за незнакомцем настороженно, прищурив холодные серые глаза, словно ожидая какого-то подвоха.

— Ты Всеволод Ватутин? — спросил Стерн.

— Возможно. А вы кто будете?

— Я — товарищ твоего отца, — сказал Стерн. — Вместе работали в аэропорту Быково на грузовом терминале.

— Отца оттуда выгнали. По сокращению.

— А вот я не стал дожидаться, пока меня турнут, сам ушел. — Стерн ухмыльнулся и подмигнул Ватутину. — Меня зовут Заславский Юрий Анатольевич.

— Никогда не слышал от отца этого имени, — ответил Ватутин.

— Но ты можешь называть меня просто Стерн. Для краткости.

— Как называть? Стерн — это что, кликуха?

— Скажем так, псевдоним. Или прозвище. Я к нему привык.

Ватутин почесал коротко стриженный затылок. На блатного этот мужик явно не тянул, ни по прикиду, ни по повадкам. А кликуху имеет. Странно.

— Я про тебя много чего слышал, — продолжил Стерн. — От папаши твоего. И фотографии твои он мне показывал. Но я представлял тебя немного... другим. Мне казалось, ты посолиднее, поплотнее.

— На казенных харчах не больно-то разжиреешь. — Ватутин большим пальцем показал себе за спину, на ворота колонии.

Пытаясь победить недоверие парня, Стерн шагнул к нему, похлопал по плечу:

— Не грусти пацан, все дерьмо для тебя уже кончилось. — И протянул парню пакет с вещами. — Зайди за остановку, переоденься. В письме ты просил отца подобрать тебе кое-что из одежды. Вот шмотки. Полный комплект.

— А где отец? Почему приехали вы, а не он? — угрюмо спросил Ватутин-младший.

— Потом все расскажу. Иди, переодевайся. А старье, что на тебе, брось в пакет и оставь его тут, чтобы с собой не тащить.

Ватутин взял пакет, заглянул в него. Действительно, вещи новые, то, что просил. Он недоверчиво и удивленно покосился на Стерна, но зашел за будку остановки, через пять минут вернулся. В синем костюме «Найк» с сиреневыми и черными вставками, кожаных кроссовках «Пума» и синей бейсболке Всеволод Ватутин вполне мог сойти за спортсмена.

— Ну как? — спросил он, обезоруженно улыбнувшись.

— Уже лучше, — одобрил Стерн.

— Может, вмажем? Ну ради такого дела?

— Еще успеем, — покачал головой Стерн. — Вон моя «Газель». Тут до Чебоксар полтора часа езды. Там найдем приличный кабак, посидим. Или у тебя другие планы? Ты отцу писал, что заочница ждет в Питере. Туда хочешь намылиться?

— Да нет, это все несерьезно, вилами на воде писано...

— Тогда садись в машину.

В полупустом зале ресторана «Серебряное копытце» засиделись за полночь.

Стриптиз здесь показывали только по выходным, а в будние дни выступали какие-то местные лабухи, перекричать которых порой не было никакой возможности. Пробелы развлекательной программы компенсировали вполне сносные лангеты со сложным гарниром и местная водка, надо сказать довольно сносная.

Главные слова уже были сказаны, серьезный мужской разговор по существу уже состоялся по дороге в Чебоксары.

Стерн рассказал Севе, что его отец скончался несколько дней назад, похороны прошли вчера на кладбище в Малаховке. По Стерну выходило, что Василич был серьезно болен. Диагноз врачей оказался смертным приговором: цирроз печени, причем на последней стадии.

Однако Василич все же умер не от цирроза. Бог послал ему быструю смерть: ночью, в темноте, Василич пошел по малой нужде и не заметил, что крышка погреба осталась открытой. Сорвавшись вниз, он сломал позвоночник о ступеньки деревянной лестницы.

Ватутин-младший вытер ладонью пару скупых слезинок. «Но почему же батя ни разу не написал мне о болезни?» — спросил он. «А ты на его месте как бы поступил? — вздохнул Стерн. — Сын на зоне. Чем поможешь?» Какое-то время оба молчали. Сидевший за рулем Стерн вытащил из кармана несколько цветных фотографий, протянул карточки Ватутину.