Вячеслав Денисов - Дело государственной важности Страница 18

Жила в одном городе, неподалеку от малой родины бывшей горничной Майи, в том городе, где тогда присутствовал на пресс-конференции Кряжин, никому не известная журналистка. И, конечно, она в зале. Через три стула от советника. И вот, сразу после описания звездой своих новых грандиозных проектов, она возьми и спроси. Скромно так, с трепетом: «А почему у вас так много в творчестве ремейков? Быть может, авторы хорошие так состарились, что воспроизводством хитов не в состоянии заниматься? Или какая другая причина вам, звезде, раскрыться полностью мешает?» С подкавыкой так спросила. Будь звезда с царем в голове, он обязательно ответил бы: «Вы знаете, это почти так. Ринго – стар. От «Битлз» вообще пол-Маккартни осталось. Толковых авторов ныне не сыскать. А Рикки Мартин и Робби Уильямс не в состоянии качественно преподнести тот материал, что я им предоставил несколько лет назад. Приходится показывать, как это должно выглядеть на самом деле. Так что, девочка, вам бы у них спросить, зачем им столько ремейков». И все! Но царя в голове у звезды не оказалось, вполне возможно, что вышел он оттуда по нужде великой, да по случаю запора так и не возвращался. Звезда возмутился: «Сиськи не те». В смысле, не у Рикки Мартина, а у журналистки. Кофта, опять же, не та. По подворотням вчера, заметил, шарилась. И сразу после этого у журналистского сообщества возник ряд резонных вопросов. Например – что в той подворотне делал сам звезда? Ну и так далее. Глупо поступил мегазвезда. Теперь получается, что он ночью, переборщив со «шмалью», выбрался из гостиницы, забурился в какие-то подворотни, щупал чьи-то сиськи, причем такие, что понравиться не могут априори, а наутро, еще не отойдя от приключений и находясь в депресняке, выдал то, чем живы воспоминания. Причем выдал в такой форме, что сомнений быть не может – депресняк тот был жесточайшим.

Вот так же и с господином Занкиевым. Выйди он к журналистам и скажи: «Добро пожаловать в гостиницу «Потсдам»!» – половина из присутствующих тут же смотала бы шнуры и уехала туда, куда сегодня не пускают. Но господин Занкиев посредством господина Дутова организовал вокруг своего отеля «линию Маннергейма» и впускать на территорию своей частной собственности никого не захотел. Люди Дутова выставляли перед объективами широкие ладони, захлопывали перед носом репортеров двери – словом, делали все, чтобы журналистов и остальной пишущей братии стало еще больше. Одному оператору центрального канала телевидения охранники Занкиева сломали камеру, причем о плечо, на котором она стояла, причем сломали заодно и плечо, второму выбили зуб его же микрофоном, и все десять пострадавших выразили немедленную готовность заявить в суд о нарушении своих журналистских прав.

Не беспокоить начальника следственного управления Генеральной прокуратуры Смагина это не могло. Чем сильнее шум за окнами, тем ближе тот час, когда митингующие перестанут кричать про нарушение закона о средствах массовой информации и закричат о бездействии правоохранительных органов и прокуратуры…

– Вернуться они должны сегодня, – ответил, стряхивая пепел в пустой черепаший панцирь, Кряжин.

– Сегодня? – удивился Смагин. – И что они, спрашивается, наработают за сутки? Пять часов лету туда, пять обратно, и там двадцать.

– Этого вполне достаточно, – отрезал советник. – Я их посылал не для проведения следственных действий, а для сбора приватной информации о служебной и внеслужебной деятельности Резуна. Двадцать часов для этого чересчур много. Думаю, еще и порыбачить успеют.

– А что, там рыба есть? – машинально, разглядывая страницы кряжинского дела, спросил Егор Викторович.

– На побережье Карского моря? – усмехнулся Кряжин. – Знаете, иногда заходит. Семга норвежская, сельдь, тунец.

Смагин отмахнулся, сетуя на свою задумчивость, и ткнул пальцем в свежий протокол:

– Зачем ей это надо, Иван?

– Вы о Майе? Боится девчонка. Думаю, хочет, чтобы прокуратура знала, кого искать, если с ней что случится. Это в каждом живет. Маленький клочок мести, пришитый к воздушному шару, наполненному страхом. И потом, она не сделала еще ничего плохого, чтобы подозревать ее в заведомо ложном доносе.

– Или мы просто об этом не знаем, – заметил Смагин.

– Согласен. Но не знаем же? Она опознала гостя Резуна по голосу. А дверь опознала по скрипу. Честно говоря, очень хочется, чтобы девочка участвовала на суде в качестве свидетеля. А потому я и отправил ее в Ростовскую область, к родителям. За отсутствием в нашей…

– Да, да, да, – перебил Смагин, всегда ставящий тюфяк между начинающим разбегаться Кряжиным и российским правосудием. – За отсутствием в нашей стране программы охраны свидетелей. Я понял. Ты в первый раз с этим сталкиваешься?

– Ни разу не сталкивался с обратным.

– Тогда иди и работай.

Кряжин понимал начальника. За пять минут до начала своего совещания он вышел из совещания у Генерального. И советник не помнил, чтобы оттуда выходил кто-то, чье лицо было бы озарено улыбкой.

Уже в своем кабинете он перелистал уголовное дело, пытаясь найти в показаниях допрошенных хотя бы одну неувязку. Таковая не обнаруживалась, как он ни силился. Все было ровно и гладко, единственное, что не ложилось в общую канву показаний, это новые признания бывшей горничной. Впрочем, назвать неувязкой это было нельзя. Скорее, поправка к имеющемуся материалу.

Яресько в Петербурге, Майя уже в дороге на юг. Оставался Колмацкий, и с ним следовало разобраться в ближайшее время. События настолько мало понятны для Кряжина, насколько хорошо в них осведомлены Занкиев и Дутов. Нет никакой уверенности в том, что смерть Резуна – дело их рук, но то, что они в какой-то степени поучаствовали в этом, нет никаких сомнений. Но пока брать их по очереди за грудки и прижимать к стене так же глупо, как и составлять фоторобот подозреваемого на основании описания бывшей горничной.

Креветки заказывались в триста восьмой номер, их ел Резун. В триста восьмом были чеченцы, а Занкиев тоже чеченец. Занкиев пугал Тоцкого, начальник его СБ пугал Майю. Занкиев хотел, чтобы Яресько отпустили. И все эти события закрутились именно в тот день, когда было совершено убийство губернатора Мининской области. Все настолько откровенно, что складывается впечатление: организатор сей суматохи не до конца продумал операцию. Домыслил лишь до того момента, когда лезвие ножа закончило свое движение по горлу губернатора. Думать дальше он не счел нужным. А потому теперь мало верится в то, что управляющий гостиницей своими откровенно наглыми «наездами» пытается спасти репутацию своего заведения. Хотя деньги, конечно, предлагал. Но разве взятка так предлагается? В присутствии свидетеля, в гостиничном номере, где нет никакой уверенности в том, что он не прослушивается.

Пискнула мышка, крикнул ребенок…

– Дмитрич, машину!

– Проводите меня до триста семнадцатого номера, – попросил Кряжин Занкиева. Из этого следовало, что управляющий должен тут же вызвать горничную или дежурного администратора с ключом от требуемого помещения. Что, собственно, и произошло. Последний опять искал ключи, словно терял их всякий раз, когда прибывала прокуратура, а Занкиев снова разговаривал с кем-то по телефону на своем родном языке. Пролистав журнал регистрации гостей за последние два месяца, советник удовлетворенно хмыкнул и поднял любопытный взгляд на управляющего. – А что за помещение находится рядом с триста семнадцатым номером? Справа, я имею в виду.

– Триста пятнадцатый номер, – с угрюмым кавказским сарказмом доложил Занкиев. По его сегодняшнему поведению было видно, что шутка с аспирином произвела на него должное впечатление.

Действительно, на дубовой двери были прикручены три литые цифры: «3», «1», «5». Но интересовало Кряжина другое. Остановив движение горничной, уже приготовившейся распахнуть дверь, советник отстранил ее и сделал это сам.

«Писк!.. – И, октавой ниже: – Вау!..»

Кряжин не выдержал и рассмеялся. Девочка очень точно определила эти звуки. Именно – мышь и малыш.

Занкиев хищно прищурился. Было видно, насколько лихорадочно его мозг ищет объяснение неадекватного поведения следователя. Звуки – это он понял. Но почему смешно – нет.

– Всякий раз, когда захожу в этот номер, меня одолевает желание остаться здесь навсегда… – признался, любуясь чистотой и уютом, советник.

– Так за чем же дело стало? – спросил Занкиев, за спиной которого уже стоял непонятно откуда взявшийся начальник службы безопасности. – Хорошим людям мы всегда рады. Для вас проживание будет бесплатным.

– …но как только я вспомню о том, что означает здесь «остаться навсегда», сие желание меня тут же покидает. Где мы сейчас остановились? – любуясь кованым панно, весом около килограмма, он снял его со стены и залюбовался, как отражаются от него солнечные лучи.

– Я не знаю, где вы остановились, – усмехнулся Занкиев, дернув щекой от незабвенного унижения. – По-моему, вы, наоборот, никак не можете остановиться.