Эдуардо Мендоса - Кошачья свара. Мадрид, 1936 Страница 40

- И я говорю себе: если они уже католики, для кого им нужно религиозное образование?

- Дело не в учебе, а в том, чтобы устроить заварушку, дон Алонсо, - согласился подполковник.

Сеньор Майоль и его подчиненный сели. Первый достал сигарету из портсигара, предложил другую подчиненному, но не Пилар, вставил свою в большой мундштук, прикурил и поднес огонь подполковнику. Оба молча закурили.

- И где, черт возьми, вы обнаружили нашего задержанного? - спросил наконец сеньор Майоль.

- Вы не поверите, дон Алонсо. В кинотеатре "Европа", он слушал Примо и фашистскую камарилью! Во время ареста он отрицал свою вину, но один из наших агентов видел его входящим на место событий в сопровождении дочери герцога де ла Игуалады.

- Боже ты мой, эта сумасшедшая заставляет их всех потерять голову! Что такого она им дает?

- То, что всегда дают женщины, дон Алонсо: ложные надежды.

Сеньор Майоль кивнул с еле уловимой улыбкой, а затем спросил, не был и митинг запрещен. Да, действительно, соответствующее одобрение не было получено, но они этим пренебрегли. Хозяин заведения утверждает, что его заставили. В последний момент заместитель министра внутренних дел предпочел не привлекать полицию, чтобы избежать серьезных последствий. В конечном счете, лекарство оказалось хуже самой болезни: под конец начались драки с молодыми социалистами. Несколько человек были ранены и один застрелен: восемнадцатилетний фалангист, уроженец Сьемпосуэлоса, работал там же продавцом в аптеке.

Доклад прервали несколько сильных ударов в дверь. Вошел капитан Коскольюэла и Энтони Уайтлэндс между двумя агентами в форме. Увидев их, Пилар достала блокнот для стенографии и проверила стержень карандаша: с этой минуты всё, что здесь говорилось, могло иметь официальный характер. Англичанин прибыл смертельно напуганным, но с отпечатком императорской надменности на лице. До того, как он смог что-либо произнести, дон Алонсо Майоль раздавил сигарету в переполненной окурками пепельнице, вытряхнул мундштук, убрал его в карман пиджака и поднялся на ноги.

- Сеньор Уайтлэндс? - проговорил он, протягивая тому руку, на что англичанин машинально подал свою. - Думаю, что мы не были представлены. Алонсо Майоль, руководитель Главного управления госбезопасности. Сожалею, что мы встретились при таких обстоятельствах.

- Могу я поинтересоваться...? - пробормотал англичанин.

- Не ухудшайте ситуацию, Вителас, - сухо вмешался подполковник. - Вопросы здесь задаем мы. Сейчас же, если вы хотите знать причины задержания, могу предложить вам несколько.

- Я только хочу позвонить в британское посольство. - ответил Энтони.

- В такое время там никого не будет, сеньор Уайтлэндс, - возразил сеньор Майоль. - Еще будет время. Сначала поговорим. Будьте добры, присаживайтесь.

Под пристальными взглядами охраны Энтони повесил пальто на вешалку рядом с пальто сеньора Майоля и уселся в то же плетеное кресло, которое занимал во время своего прошлого визита. Толстая стенографистка перетащила свой стул, чтобы разместиться поближе к участникам разговора, а капитан Коскольюэла плюхнулся на другой далеко не торжественным образом, едва сдержав стон: его искалеченная нога мучительно болела из-за долго ожидания. Энтони размышлял над тем, что в этом кабинете у него не слишком много друзей. Подполковник Марранон подал знак, и постовые отдали честь, гремя металлом, развернулись и вышли. Он слышал, как грохот их шагов удалялся по коридору. Затем воцарилась зловещая тишина, которую нарушил нейтральный, но, впрочем, не лишенный напряжения, голос шефа госбезопасности.

- Сеньор Уайтлэндс, учитывая, что сегодня вы приняли участие в митинге Фаланги в кинотеатре "Европа", то можете догадаться, что у нас есть дела, намного более серьезные, чем следить за вами. Если все мы, здесь присутствующие, теряем на вас драгоценное время, то причина должна быть иной. Я ясно выражаюсь? Что ж, если да, то перейду к сути дела. Вы слышали слова, прозвучавшие в этом кинотеатре, и не один, а несколько раз. Вы видели реакцию присутствовавших. Вы знаете о существовании фашистского движения в Европе и каковы его намерения: восстание, захват власти путем насилия, гражданская война, если не останется другого выхода, и, наконец, установление тоталитарного режима. Они не скрывают эти намерения и не болтают попусту: Италия, Германия и другие страны уже готовы последовать их примеру. Однако, при всей своей серьезности, это дело находится в компетенции испанского правительства, но не вашей, и в некоторой степени даже не в моей. Фашизм - это политика, а я отвечаю за гражданский порядок. Вы курите?

Энтони отрицательно покачал головой. Майоль вытащил сигарету, повторил церемонию с мундштуком, вдохнул дым и продолжил.

- Хосе-Антонио Примо де Ривера - глупец, - проговорил он, - но он этого не знает, в этом-то и проблема. Как сын диктатора, он рос принцем, окруженный льстецами. Потом, когда те же, кто ранее возвысил его отца, его скинули, он не сумел этого стерпеть. Это и бросило его в политику. Он привлекателен внешне, блестящий оратор, живет в окружении целой свиты мальчишек, столь же глупых, как и он, которые смеются над каждой его шуткой. В обычных обстоятельствах он стал бы успешным адвокатом, сделал бы хорошую партию, и эта дурь прошла бы.

Он сделал паузу, вздохнул и продолжил.

- Но он влюбился в эту девицу, всё пошло не так, и в итоге он потерял голову. В завершение, политическая и социальная ситуация в Испании поспособствовала его безумию. Результат налицо. Сегодня вечером, по завершению митинга в кинотеатре "Европа", на улице начались драки с обычным исходом: один фалангист мертв, мальчишка восемнадцати лет. Хосе-Антонио дурит им головы фантазиями, отправляет их на смерть и остается при этом невозмутимым. Вы сами видели список убитых фалангистов; возможно, вам будет интересно узнать, кроме имен, возраст этих страдальцев: большинство были детьми, которые даже не понимали идей, ради которых жертвовали своим будущим. Для Примо де Риверы это выглядит романтичным. Мне же кажется зловещим.

Энтони слушал с интересом, но его внимание привлекло упоминание несчастной любви Хосе-Антонио и Пакиты, так как из намеков Майоля явствовало, что именно она была героиней истории. Что могло пойти не так в их отношениях? Вопрос беспокоил его, но момент был не подходящим для того, чтобы теряться в догадках: он сам находился в сложной ситуации и должен был применить всю свою изобретательность, чтобы выйти из нее изящно и не проболтавшись.

Комната уже заполнилась дымом. Кашель заставил Пилар оторваться от работы. Подполковник поднялся и открыл окно. Из темного внутреннего дворика ворвался поток свежего воздуха и одинокий стук печатной машинки. Прошла минута, подполковник счел атмосферу обновленной и закрыл окно. Сеньор Майоль продолжил свои объяснения.

- Вдобавок к безответственности и глупости, Примо де Ривера - олух, и это бросается в глаза. Он ездил к Муссолини и Гитлеру просить благословения и помощи; оба приняли его с распростертыми объятиями, но немедленно приняли меры и отделались от него при помощи красивых слов. Муссолини предоставил ему ежемесячные выплаты, которые едва покрывают расходы организации. Гитлер же не дал ни цента. С аналогичным результатом он предложил свои услуги крайне правым и крайне левым. Социалисты встретили его выстрелами без всяких разговоров; анархисты слушали, как слушают безумца, и когда им наскучило, просто выставили за дверь. Хиль-Роблес тоже дал ему от ворот поворот, и хотя многие военные чувствовали симпатию к фашизму, даже во сне они не вздумали бы рассчитывать на Фалангу, если бы решили устроить государственный переворот. Им не нужна скудная помощь кучки неопытных маменькиных сынков, и они не расположены к тому, чтобы какой-то дурачок говорил им, что делать. На случай, если этого недостаточно, вспомните, что Хосе-Антонио выгнали из армии за драку с генералом Кейпо де Льяно. Нельзя сказать, чтобы он снискал симпатию верховного командования. Со своей стороны, Хосе-Антонио презирает генералов: он считает, что в нужное время они не защитили его отца из-за трусости или предательства, просто и ясно. Богатейшая буржуазия считает Примо де Риверу одним из своих и смотрит на него благосклонно, но сейчас, по правде говоря, не берет на себя никаких обязательств и не раскошеливается. В конце концов, Хосе-Антонио пообещал покончить с классовыми привилегиями и национализировать банки. Дела обстоят таким образом, что у Фаланги не остается иного выхода, кроме как в одиночестве выйти на улицы для захвата власти и надеяться, что армия поддержит эту инициативу. Конечно, если бы они так поступили, то ничего бы не добились. Если военные устроят переворот, то сделают это тогда, когда сами решат, а не когда хочется фалангистам, а у фалангистов, со своей стороны, нет средств: ни оружия, ни денег на его покупку.