Роберт Ладлэм - Директива Джэнсона Страница 46

Потрясенный Джэнсон молча смотрел на него, проникнутый ужасом и завороженный.

Демарест встал из-за стола, не отрывая взгляда. Подойдя к Джэнсону, он положил руку ему на плечо.

— Ради чего вся эта война? У умников с дипломами «Лиги плюща»[26] из Государственного департамента есть толстые папки, в которых, по их разумению, содержится ответ на этот вопрос. На самом деле там один белый шум, бессмысленные рассуждения. То же самое можно сказать про все вооруженные конфликты. Это испытательные полигоны перед настоящим сражением. За последние четыре часа ты познал больше энергии и истощения, больше мук и радостей — больше чистого адреналина, чем большинству людей доводится отведать за всю жизнь. Ты живее тех зомби в уютных квартирах, уверяющих самих себя, как рады они тому, что, в отличие от тебя, находятся в полной безопасности. Этопотерянные души. Всю свою жизнь они охотятся за более дешевой упаковкой котлет или пачкой стирального порошка и ломают голову, попробовать ли починить подтекающий кран самому или дождаться водопроводчика. Они мертвы внутри, но не догадываются об этом. — Глаза Демареста зажглись ярким огнем. — Что такое война? Это такая простая штука, когда ты убиваешь тех, кто хочет убить тебя. Что сейчас произошло? Победа, поражение? Ни то ни другое, сынок. А произошло вот что. Ты едва не умер, но усвоил, что такое жить.

Глава двенадцатая

Тяжелая белая машина, груженная полуобработанной древесиной, свернула с оживленного шоссе М-11 на Куинз-роуд, ведущую в Кембридж. Она подъехала к ряду стоящих у обочины грузовиков со строительными материалами. То же самое можно сказать про все большие и дряхлеющие университеты: постоянно приходится что-то ремонтировать и перестраивать.

Водитель свернул на обочину. Мужчина, сердечно поблагодарив его за то, что он его подвез, спрыгнул на гравий. Однако вместо того, чтобы отправиться на стройку, мужчина, одетый в серо-коричневую рабочую спецовку, нырнул в одну из бытовок с лозунгом строительной компании из Западного Йоркшира на голубой пластмассовой двери: «Путь вперед через строительство». Вышел он уже одетым в дорогой костюм из серого «в елочку» твида. Это была, в определенном смысле, спецодежда другого рода, делавшая мужчину незаметным на «задворках», широкой полосе зелени, проходящей мимо старейших колледжей Кембриджа: Королевского, Клэр, Тринити-Холл и, наконец, его цели — Тринити-Колледжа. Всего, около часа прошло с тех пор, как Пол Джэнсон прилетел в аэропорт Стэнстед, оставшийся в его памяти смутным пятном, из стекла и стальных арок потолка.

За последние двадцать четыре часа Джэнсону пришлось столько лгать, изображая так много различных акцентов, что сейчас у него голова раскалывалась. Но скоро он встретится с тем, кто рассеет весь туман. С тем, с кем можно будет спокойно переговорить наедине, с единственным человеком, способным разобраться в трагедии. В Тринити-Колледже его ждет спасательный круг: декан колледжа, замечательный человек по имени Энгус Филдинг.

По приглашению профессора Маршалла Джэнсон учился под его руководством в начале семидесятых, и утонченный молодой аспирант с веселым взглядом помогал ему постигать основы истории экономики. Живой ум Филдинга пленил Джэнсона, при этом и ученый искренне заинтересовался Джэнсоном. Джэнсону была ненавистна мысль о том, что сейчас, по прошествии стольких лет, ему придется вовлечь Филдинга в сопряженное с опасностями расследование, но другого выхода у него не было. Его бывший наставник, специалист по проблемам мировой финансовой системы, в свое время входил в мозговой центр, созванный Петером Новаком для управления Фондом Свободы. А теперь, насколько было известно Джэнсону, Филдинг стал руководителем Тринити-Колледжа в Кембридже.

Пройдя по мосту Тринити, Джэнсон оказался на «задворках», и его захлестнули воспоминания — воспоминания о другом времени, о том времени, когда он учился, поправлял здоровье и отдыхал. Все вокруг воскрешало у него в памяти золотой период его жизни. Зеленые лужайки, здания в готическом стиле, даже маленькие плоскодонные лодки, скользившие по реке Кем под каменными арками мостов и живыми занавесками из ветвей плакучих ив, подчиняясь умелым движениям стоящих на корме лодочников с длинными шестами. Когда Джэнсон приблизился к Тринити-Колледжу, колокольный звон воспоминаний стал еще громче. Вот выходит фасадом на «задворки» обеденная зала, построенная в начале XVII века, а рядом величественная библиотека с воздушными арками и сводами. Тринити-Колледж, величественный и огромный, доминировал в Кембридже, однако непосвященному взгляду открывалась лишь небольшая часть его владений. В действительности колледж был вторым по значимости землевладельцем Великобритании, уступая только королеве.

Пройдя мимо библиотеки, Джэнсон свернул на вымощенную гравием дорожку, ведущую к домику декана. Он позвонил в дверь, и служанка приоткрыла окно.

— Ты к хозяину, милок?

— Да.

— Не рановато ли? Ну да ничего, дорогуша. Обойди дом, я впущу тебя с черного входа.

Очевидно, она приняла Джэнсона за кого-то другого, кому была назначена встреча на этот час.

Никакими мерами безопасности здесь и не пахло. Служанка даже не спросила его имени. Кембридж мало изменился по сравнению с тем, каким он был, когда Джэнсон учился здесь в семидесятых.

Войдя в дом, Джэнсон прошел к широкой лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, ведущей мимо галереи портретов светил Тринити-Колледжа минувших веков: бородатый Джордж Тревильян, гладко выбритый Уильям Уэвел, Кристофер Вордсворт в опушенной горностаем мантии. Наверху, слева от лестницы, находилась гостиная, застеленная розовым ковром. Обшитые досками стены были выкрашены белой краской, чтобы не отвлекать взгляд от развешанных на них портретов. За этой комнатой находилась другая, гораздо просторнее, с потемневшими деревянными полами, устланными восточными коврами. Джэнсона встретил прижизненный портрет в рост королевы Елизаветы I. Художник тщательно вырисовал мельчайшие детали ее платья, безжалостно изобразив помятое лицо. Соседнюю стену украшал надменный сэр Исаак Ньютон в коричневом парике. На них двоих смело смотрел усмехающийся четырнадцатилетний лорд Глостер. По большому счету, здесь находилось самое внушительное собрание портретов такого рода за пределами Национальной картинной галереи. Это была пышная процессия своеобразной элиты, политиков и ученых, творивших историю страны, имевших право претендовать на свое отношение как к ее достижениям, так и к неудачам. Эти одухотворенные лица принадлежали минувшим столетиям, однако портрет Петера Новака пришелся бы здесь к месту. Подобно всем великим вождям, он повиновался глубокому и глубоко моральному пониманию свой миссии в жизни.

Джэнсон с интересом разглядывал лица давно покинувших этот мир королей и канцлеров. Внезапно его вывело из раздумья негромкое покашливание.

— Боже мой, это ты! — протрубил Энгус Филдинг своим пронзительным, гудящим голосом. — Прости меня — я смотрел на тебя, разглядывающего портреты, и гадал, возможно ли это. Что-то в осанке, плечах. Дорогой мой мальчик, сколько же времени прошло! Но, если честно, это самый приятныйсюрприз, какой только мог быть. Джилли сказала, пришел мой десятичасовой гость, и я уже готовился к разговору с не самым одаренным нашим студентом об Адаме Смите и Кондорсе[27]. Цитируя леди Аскит: «У него светлый ум до тех пор, пока он не начинает думать». Подумать только, от чего ты меня избавил!

Пробивающийся сквозь облака солнечный свет нарисовал вокруг головы бывшего наставника Джэнсона сияющий нимб. Лицо Филдинга за прошедшие годы покрылось морщинами, волосы поседели и стали более редкими, по сравнению с тем, что запомнилось Джэнсону; но он по-прежнему оставался подтянутым и стройным, а его бледно-голубые глаза сохранили ясность взгляда человека, задумавшего какую-то веселую проделку — какую-то грандиозную проделку, — в которую, возможно, он посвятит и вас. Филдинг, которому сейчас было уже далеко за шестьдесят, не отличался солидными размерами, но внутренняя сила придавала ему впечатление солидности.

— Пойдем, дорогой мой мальчик, — предложил ученый. Он провел Джэнсона через небольшую приемную, мимо женщины средних лет с пышными формами, работавшей у него секретаршей, в просторный кабинет, выходящий большим окном на Большой внутренний двор. Простые белые полки на стенах были заставлены книгами, журналами и корректурами статей Филдинга, насмешливо провозглашающими своими названиями: «Угрожает ли что-нибудь мировой финансовой системе? Макроэкономический взгляд», «Подход к ликвидности иностранной валюты центральными банками: до полной прозрачности далеко», «Новый подход к оценке риска объединенного рынка», «Структурные аспекты рыночной ликвидности и их последствия для финансовой стабильности». На журнальном столике лежал выгоревший на солнце номер «Дальневосточного экономического обозрения»; на обложке фотография Петера Новака и подпись: «КОНВЕРТАЦИЯ ДОЛЛАРОВ В ПЕРЕМЕНЫ».