Нина Васина - Правило крысолова Страница 21

— И козлят? — шепотом спрашиваю я, потому что забытым ужасом накатывает воспоминание детства, когда я, шестилетняя, после очень вкусного жаркого обнаружила на чердаке четыре маленькие белые шкурки, растянутые на деревянных сушилках. И странный запах, и влажная сукровица с той стороны, где нет шерстки, и мое отчаяние, и нежелание сопоставить ребрышки в тарелке и шкурки на чердаке, такое сильное, пронзительное, до обморока. — И козлят?! — истерично кричу я теперь, чтобы отомстить за ужас шестилетки. — Маленьких пушистых веселых козлят?!

— Козлята, — заявляет бабушка, свесившись через перила, — самые вкусные.

В автобусе, желто-черном и с надписью “Ритуальные услуги”, еду в Москву. Я так устала, что заинтересованные лица работников похоронной службы не вызывают у меня никаких эмоций, кроме раздражения.

— На прошлой неделе, помнишь, тоже попалась странная семейка, — говорит один, изо всех сил изображая ко мне полное равнодушие.

— Ага, — кивает другой, этот не стесняется пялиться на мои выставленные в проход ноги.

На коленках мои джинсы артистично разодраны, сквозь дыры в обрамлении подработанной бахромы выглядывают замерзшие розовые коленки. На них он и смотрит.

— Но те хоть поплакали для приличия.

— Ага.

— Потом, правда, выпили на кладбище и петь стали…

— Ага.

— Но никто не раздевался догола и не обливался водой.

— Не-а. Никто.

— Хотя, если разобраться… Ну, умер человек, так? — Теперь он смотрит пристально в мое лицо. Я разглядываю сквозь опущенные ресницы крупный нос, веснушки на нем и молоденькие усики над верхней губой. — Хотя, — продолжает он вдохновенно, — если разобраться, умершего надо похоронить, так?

— Ну!

— А похороны, как мы с тобой знаем, дело тяжелое и муторное. Почему бы не повеселиться, когда оно закончено, и все путем?

— Ага!

Коллеги-похоронщики, озабоченные моим упорным молчанием, стали выяснять, куда именно меня нужно подвезти. И без трех минут десять я вышла из автобуса у дверей следственного управления.

— Вот тут распишитесь, пожалуйста, что услуги вам предоставлены в соответствии с договором и скоординированы во времени.

Молча расписываюсь.

— А вы тут работаете? — не унимается похоронщик с молодыми усиками, кивая на вывеску у дверей.

— Нет. Иду на допрос.

— А вы когда сегодня кончаете? — спрашивает другой.

Я осмотрелась. Денек выдался ветреный. Над серыми зданиями и над деревьями, судорожно отряхивающими листья, набухает мокрой неопрятной простыней тяжелое небо. Осмотрев все внимательно покругу, я возвратилась глазами к заинтересованным лицам похоронщиков и сказала, сравнивая два мужских приоткрытых рта:

— Я кончаю по субботам.

— Ага! — тут же бодро среагировал один, подумал, беспомощно посмотрел на напарника, тоже впавшего в задумчивое обдумывание, потом — на громко захохотавшего шофера. Наконец-то еще кто-то, кроме бабушки и Питера, развеселился после этих похорон.

Четыре…

— Садитесь. Имя?

— На повестке.

— Я умею читать. Отвечайте на вопрос. Имя?

— Написано на повестке.

Несколько секунд женщина по ту сторону стола смотрит на меня с исследовательским интересом. Она ухожена, хорошо одета, и о возрасте говорят только морщинистые веки и руки.

— Как вы себя чувствуете, Инга Викторовна? — бесстрастно интересуется Л.П. Чуйкова, если, конечно, это ее имя написано на двери.

— Поспать бы, — честно отвечаю я.

— А в общем? Галлюцинациями не страдаете? Голоса подозрительные не слышите?

Я честно качаю головой из стороны в сторону.

— Сколько вам полных лет?

— Двадцать три.

— Вот видите, вы умеете отвечать на вопросы. Давайте попробуем еще раз. Меня зовут Любовь Петровна Чуйкова, я следователь следственного отдела и на время болезни Ладушкина курирую некоторые его дела. Ваше имя?

— Написано на повестке. Женщина улыбается. Я зеваю.

— Род занятий?

— Режиссер короткометражного кино.

— Ну уж сразу и режиссер. Вы же не закончили институт.

— Зато я закончила режиссерские курсы.

— Хорошо. Вы имеете незаконченное высшее образование, не замужем, не имеете постоянного места работы. Скажите, Ахинея — это ваше имя в Интернете?

— Меня зовут Инга.

— Ну наконец-то! — обрадовалась Л.П. Чуйкова. — А эта самая “Ахинея”, которая предлагает на своем сайте “воплотить любую мечту в яркий и незабываемый образ”, по предположению Ладушкина, либо вы, либо ваш напарник Ломов Т.Т. “Рекламные клипы, пилоты, раскрепощенные игры животных, ночные фантазии и дневные сны”, я правильно все зачитала?

— Это просто реклама.

— Хорошо. Тогда расскажите в двух словах, что такое, например, ночные фантазии?

— Чьи? — тупо интересуюсь я.

— Все равно чьи. Любого человека, который заказал вам подобное. Что можно снять на тему “ночные фантазии” и потом воплотить в яркий и незабываемый образ? — подозрительно интересуется Чуйкова Л.П.

— Понимаете, это не очень удобно — вот так рассказывать о ночных фантазиях совершенно незнакомых людей.

— Здесь — удобно, — кивает Чуйкова Л.П. — Хотя бы один пример. А то вот тут у Ладушкина, который, вероятно, так и не добился от вас вразумительного объяснения, записано “Порно” и стоит жирный знак вопроса.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Один пример. Мужчина почтенного возраста просит сделать трех-пятиминутный ролик на тему его ночных фантазий. Он представляет себя писающим в океан. На закате. Он видит только воду, руки, помогающие писать, и свои ступни. Да, еще — он стоит босиком на деревянной палубе движущегося судна и испытывает самые сладостные ощущения, когда соединяется струей мочи с водой в океане.

— На закате? — уточняет Л.П.

— На закате.

— И что, получилось?

— По крайней мере, он купил то, что мы сделали, — киваю я. — Я сейчас вам расскажу этот ролик, хотя ужасно не люблю рассказывать кино. Я расскажу только для того, чтобы вы зачеркнули в бумагах это слово со знаком вопроса.

— Идет!

— У заказчика в квартире был аквариум с одной-единственной рыбкой — золотой вуалехвосткой. При нас он достал эту рыбку — просто опустил руку в воду, обхватил рыбку за толстое брюшко, вытащил из аквариума и поцеловал в беспрерывно разевающийся рот. Я пожалела, что не сняла этого. Мы тогда сняли только его босые ступни и руки. Но мой напарник купил в зоомагазине золотую вуалехвостку, и мы сняли на кухне все, что полагалось снять с рыбкой. Остальное Лом потом смонтировал при помощи компьютерных хитростей.

Судорогой рта я сдержала неуемную зевоту и закрыла глаза.

— Расскажите, что получилось.

— Вода, — монотонно говорю я, — прозрачная морская вода. Изнутри на камеру наплывает что-то огненно-красное, похожее на утонувший солнечный шар. Вода окрашивается красным золотом, диск подплывает все ближе и ближе. Человека, который опускает руку в воду, не видно, только крупные мужские ступни и рука, опускающаяся в воду. Рука обхватывает светящийся шар, достает его, и вот в ладони — золотая вуалехвостка. Другая рука мужчины приближается с небольшим перочинным ножом, разрезает вдоль брюшко живой рыбки… Извините, — я огляделась и поинтересовалась, — а что я тут делаю?

— Вы рассказываете мне короткометражный фильм, снятый по вашему сценарию и по заказу человека, пожелавшего иметь зрительное воплощение своих ночных фантазий.

— А зачем я это рассказываю? — Не справившись с накатившим головокружением, я сжимаю пальцами виски.

— Чтобы убедить меня, что ваши короткометражные фильмы не имеют под собой незаконного аспекта.

— А Лом зарезал на кухне рыбку.

— За это не привлекают к уголовной ответственности. А вот за изготовление порно привлекают.

— А, вспомнила. На чем мы остановились?

— Мы остановились на разрезанном перочинным ножом брюшке золотой рыбки.

— Спасибо. Короче, потом наш невидимый герой писает в это самое разрезанное брюшко. Внутренности рыбки вываливаются… Они свисают, рыбка продолжает судорожно дергаться, а он писает, писает… — Я зеваю. — Потом рука мужчины заправляет свесившиеся внутренности в брюшко, сжимает разрез, опускает руку с рыбкой под воду и отпускает ее. Рыбка, вильнув хвостом, уплывает, постепенно расплавляясь в воде. Все. Три минуты сорок две секунды.

— И вам это нравится? — спрашивает женщина по ту сторону стола.

— Мне нравится снимать совокупляющуюся парочку Мучачос, это как впрыскивание адреналина. Это бешеный огонь и лед за шиворот.

— Парочка Муча…

— Это кошки, — вовремя перебиваю я озаботившуюся Л.П. Чуйкову. — А вообще — все дело в психологии. Мне этот старик показался довольно жестоким. Поэтому и фильм получился жестоким. Изящно-жестоким, как сказал сам заказчик. Можно вопрос?

— Конечно.

— Зачем я здесь?

— Вы приглашены на беседу.

— Как кто?