Шифр Данте - Вазим Хан Страница 28

Воцарилось длительное молчание.

– Мистер Хили?

Форрестер сказала Персис, что Питер Хили – успешный чиновник и занимает довольно высокое положение в обществе. Персис представила, как от новости, которую она принесла, и так уже немолодой человек мгновенно состарился на лишние десять лет, с глухим звуком откинулся на спинку старого кресла, не выпуская из рук телефон, и медленно выдохнул.

Наконец Питер Хили заговорил:

– Его матери не стало во время войны. Эмфизема. Джон был нашим единственным ребенком. Больше у меня никого не осталось.

– Джон поддерживал с вами связь?

– Нет. Точнее, я сам регулярно ему звонил, но с Джоном было непросто общаться. Разговорить его было почти невозможно.

Его печаль заполняла телефонные провода, как туман.

– Конечно, он не всегда был таким. Его изменила война. Мать умоляла его не идти. Не было никакой причины собой рисковать. Если он действительно хотел принести пользу, с таким образованием и успехами он вполне мог работать на правительство, но Джон не желал даже слышать об этом. Нехорошо так говорить о покойном сыне, но он был заносчивым и тщеславным. Он так многого достиг в таком юном возрасте, что просто не верил в возможность неудачи. Он хотел заработать право говорить, что видел сражения, что по-настоящему воевал, а не просто перебирал бумажки. А потом мы узнали, что его взяли в плен и увезли в Италию. Это был худший день в нашей жизни – во всяком случае, мы так тогда думали. А когда он вернулся, это был другой человек. Герой войны, но это ничего для него не значило. Джон никогда об этом не говорил. Он так и не смог найти себе место.

– Как вы думаете, что с ним случилось?

– Я думаю, его там пытали. Били и делали разные ужасные вещи. Он так надолго пропал, как будто вовсе исчез с планеты. Мы думали, что больше никогда его не увидим. Его мать горевала о нем как о погибшем, и она не дожила до дня, когда он восстал из мертвых. Мне кажется, Джон и сам думал, что умрет в этом итальянском лагере, и не надеялся выбраться на свободу. В каком-то смысле он на самом деле там умер. А когда все-таки выбрался, то попробовал вернуться к старым делам, но так и не смог. И тогда уехал. Какое-то время он прожил в Египте, работал в музее в Каире, а потом вдруг стал одержим «Божественной комедией» Данте и узнал, что одна из копий хранится в Азиатском обществе.

– Когда вы говорили с ним в последний раз?

– Две недели назад. Разговор был недолгим. Как и все наши разговоры.

– Мистер Хили, – начала Персис, тщательно подбирая слова, – ваш сын перед смертью вел себя так, как это было ему несвойственно. Может быть, вам удастся помочь мне лучше понять, что случилось?

Она рассказала о похищении манускрипта и об оставленных Хили загадках.

Снова воцарилось молчание, такое долгое и глубокое, что Персис начала думать, что ее собеседник повесил трубку.

– Мистер Хили?

– Какая-то бессмыслица, – сказал он, выходя из оцепенения. Персис уже не раз слышала эту фразу. – Зачем моему сыну так поступать? Он уважаемый ученый. Джон в жизни даже яблока не украл.

– Я вам верю. – Слова неловко сталкивались и спотыкались. – Но люди меняются. Вы же сами только что сказали мне, что Джон изменился.

– Он мой сын, и я его знаю.

Больше он ничего не сказал, и на этой резкой ноте разговор оборвался.

К Персис подошел Бирла:

– Как он отреагировал?

– Неплохо, учитывая обстоятельства.

– Высказал какие-нибудь гениальные мысли насчет загадки Хили?

Она покачала головой.

– Тогда мы снова в исходной точке. – Бирла не сводил с нее глаз. – Ты хорошо спишь?

Персис мотнула головой.

– Послушай моего совета: не дави на себя слишком сильно. Это просто расследование. Иногда мы выигрываем, иногда проигрываем. Надо просто продолжать хорошо делать свою работу, и будь что будет.

Но Персис сомневалась, что на это способна. Это было совсем не в ее характере. Всю жизнь она что-то доказывала – отцу, девочкам в школе, миру, самой себе. У нее было очень мало друзей – возможно, как раз из-за вечного нежелания смиряться и подстраиваться под обстоятельства.

Колючая. Высокомерная. Неприятная. За годы она давно привыкла к этим словам, да и к некоторым похуже.

Особенно тяжело было в полицейской академии: два года она была единственной женщиной в море мужчин, из которых многие были не прочь с ней заигрывать, но никто не хотел признать ее равной себе, хотя на занятиях по дзюдо они изумленно смотрели на нее снизу вверх, лежа на лопатках на тренировочном мате.

Персис пришлось отрастить жабры, чтобы дышать в атмосфере постоянной мужской враждебности.

Она вдруг поняла, что Бирла по-прежнему на нее смотрит. Она знала, что он искренне о ней беспокоится.

Бирла был одним из немногих, кто по-доброму принял ее в Малабар-хаусе. Во всяком случае, он не отнесся к ней так презрительно, как остальные. У Бирлы была дочь всего на пару лет младше Персис, судя по всему, довольно решительного характера. Он давно привык уступать женщинам, которые знают, чего хотят. Возможно, из страха, что иначе они его просто сметут.

– Я хочу попросить вас кое-что сделать, – сказала она наконец. – Мне нужно, чтобы вы съездили в Азиатское общество и нашли современный перевод «Божественной комедии».

– А в магазине у вас его нет?

– Нет, я вчера проверяла.

– Что ты надеешься там найти?

– Может быть, ничего. Но Форрестер говорит, что строки, которые Хили написал перед смертью, из «Ада». Просто хочу узнать больше.

– А что с тем англичанином?

– Ингрэмом? Возможно, у нас будут из-за него неприятности. Он как будто писатель и вбил себе в голову, что тут кроется какая-то история.

Бирла приподнял бровь:

– А ты думаешь, нет? – Он почесал бороду. – Звонили от Бхуми. Он назначил вскрытие Хили на восемь часов завтра утром.

Персис подошла к стальному шкафу фирмы «Годредж», в котором в участке временно хранили улики, и вернулась с пачкой тетрадей из рюкзака Хили. Они были формата А4, в обложках из тисненой кожи ярко-голубого цвета и источали слабый запах табака.

Она открыла одну из них. На внутренней стороне обложки рукой Хили было написано:

ПРОШУ ВЕРНУТЬ В АЗИАТСКОЕ ОБЩЕСТВО ДЖОНУ ХИЛИ ЗА ЩЕДРОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ.

Персис пробежалась глазами по первой странице, плотно исписанной аккуратным почерком: Хили тщательно, строчка за строчкой, переписывал в тетрадь текст «Божественной комедии» из манускрипта,