Алексей Макеев - Кандидат от партии смерти Страница 34

В пистолете остался единственный патрон. Холостой. Для боя бесполезный. «А не уйти ли по-английски, — задумался Максимов, — пока не послали по-русски?» Но уйти, похоже, было некуда. Он явственно слышал, как захлопнулась на пружинный затвор дверь. Что и подтверждала яростная долбежка снаружи — коллеги добрались и как-то занервничали…

Хорошо бы пробиться к двери — а там хоть костьми лечь… Но тут вдруг вспыхнул мощный фонарь — яркий свет запрыгал по стальным загогулинам, скользнул по распростертому телу, произвел дугу и впился Максимову в лицо! Экая неожиданность. Он проделал энергичный прыжок, уходя в сумрак… и со всего маха треснулся лбом о низко натянутую трубу!..

Он потерял пистолет и практически лишился сознания. В ушах разгорался огонь — это женский крик. Екатерина! Где-то рядом!.. Хрустела крошка на полу, приближался человек. Надо встать — пол холодный, замерзнуть можно… Он со скрипом приподнялся, надо держаться. Хотя зачем?

Последний из бандитов в интеллектуальном плане оказался самым развитым. Затормозил в пяти шагах, вытянул руку с фонарем. Максимов жмурился, цветные черти плясали перед глазами.

— Не повезло, приятель, — вздохнул бандит. — Бывает. Три шага назад — марш.

Голос был спокойный, даже доброжелательный. Не было причины отказать вооруженному парню. «Интересное положение, — мелькнуло в голове. — Из разных ситуаций выпутывался. А из этой как буду? Или… никак?»

Он сделал три шага назад, натыкаясь вновь на непреодолимую преграду. А бандит сделал два шага вперед и, не спуская Максимова с прицела, подобрал «вальтер».

— Костик, убегай… — сдавленно сипела Екатерина. Где она? Очевидно, трюм просторный — попробуй догадайся. Да и надо ли?

— Отбегался, приятель, — спокойно сообщил бандит. — Тебе приятно будет, если тебя прикончат твоим же оружием? Выбирай. Не все еще пульки выстрелил?

— Не все, — чужим голосом отозвался Максимов. В пистолете остался холостой патрон, а вдруг бродяга ошибся, и патрон самый что ни на есть боевой?.. Да нет, не может быть — в патроне явно отсутствовал стальной сердечник…

— Тогда не будем затягивать, мне еще телку твою выносить… — Бандит вскинул пистолет и выстрелил Максимову в сердце. «Ты же артист, черт возьми!» — думал Максимов, исторгая из глубины души мучительный крик. Работай по системе Станиславского — вживайся в шкуру персонажа: представь, что тебя реально убили. А каково оно — когда тебя убили?!

Он летел, сбивая преграды, в груду ржавого железа. А как насчет контрольного выстрела? Или, скажем, контрольной очереди?.. Больно ударился виском обо что-то острое, стальное, скользкое. Нельзя кричать — покойники на боль не реагируют. Умри, не шевелись. Хорошо, что куртка у него черная, пятна крови не выделяются, а не то у убийцы зародился бы резонный вопрос: а почему, собственно, пуля не оставила дырку?

— Костик, милый!!! — с подлинным трагизмом в сорванном голосе взвыла Екатерина. Приступ истерики рвал в клочья пространство трюма. «Я ей небезразличен», — не без некоторого морального удовлетворения подумал Максимов.

Женская истерика срывала планы на контрольный выстрел. Бандит удалялся. Трещали отрывистые оплеухи — как щелчки мухобойкой. Прошла минута, мерзавец тащил к двери обессиленную заложницу — руки связаны за спиной, ноги — в районе бедер, она могла лишь семенить. Но это не мешало ей плеваться в похитителя. Слава богу, этот парень не информирован. Иначе не стал бы связываться с женщиной, зная, что субъект, по поводу которого заварено похищение, мертв. «А куда он ее тащит?» — не мог понять Максимов. Имеется еще один выход? Через дверь собирается пострелять сотрудников агентства «Профиль»?.. Он уже плохо соображал. Усилий интеллекта хватило лишь на то, чтобы вытянуть ногу и врезать по коленке пыхтящего бандита. Смачно врезать, от души. А затем подняться, вырвать у него, согнувшегося, ошеломленного, автомат и этим же автоматом разбить висок. А затем швырнуть бесчувственное тело в то самое место, где ощущал все прелести покойницкой жизни.

— Кто это? — качаясь, как былинка, вопрошала Екатерина.

— Извини, пальто не надел, — проворчал Максимов. — Дед Пихто тебя устроит?

Она издала вопль роженицы в момент исхода ребенка и вся как есть, связанная по рукам и ногам, обрушилась ему в объятия.

— Тебя не обесчестили, нет? — Он гладил стоящие колом волосы.

— Нет… — Екатерина дрожала как осиновый лист.

— И это здорово, — возрадовался Максимов. — На кой черт мне нужны обесчещенные сотрудницы?

— Послушай, Костик, — перестав дрожать, вспомнила о чем-то важном Екатерина. — А разве тебя не убили?

Он оставил за ней полное право выдвигать догадки и предположения. Дальнейшие события заволакивала муть. Стелился туман — густеющий, беспросветный. Открывшаяся дверь, шаманские пляски, бегство с проклятой баржи — в холод, в хмурое утро… Звонок Завадскому — с поверхностным рассказом о произошедшем и убедительной просьбой максимум на сутки оставить его в покое. Ведь что ни говори, а дело о многочисленных убийствах не сдвинулось с мертвой точки. Злодей гуляет на свободе, испуган, он по-прежнему стремится в мэры, и существует лишь один способ сделать хоть что-то. Теперь ему не помешают даже высшие силы…

Но в качестве пролога он должен был увезти Екатерину на снятую хату, к Светке — оживить, согреть. Хотелось верить, что они уживутся…

Сон длиною в восемь часов не привнес бодрости. Он выпил литр кофе. Вскрывал старые «криминальные» связи, узнавал координаты человека, с которым очень хотелось встретиться. Договаривался о встрече, убеждал. Часы летели незаметно. От усталости подкашивались ноги. Трещала голова. Он избавился от всех желающих помочь, добрел до своего «Мегана», брошенного давным-давно на стоянке у технического университета. Забрался в салон, подремал полчаса. Проснувшись, сунул сигарету в зубы и решительно вырулил на проспект Маркса. Какая-то зачуханная «Тойота» сделала слабую попытку пристроиться в «хвост», но бдительный конвой отбил наружку. Спасибо Завадскому — не растерял последнюю совесть. Белая «Волга» не первой молодости перегородила «Тойоте» дорогу, вышли трое, началась разборка. Возможно, и не «хвост», а так совпало, но кто их знает… Максимов повернул на Космическую — движения там почти не было, и любые попытки повторить фокус стали бы заметны. Второго «хвоста» не наблюдалось. Он сделал кружок внутри квартала, объехал автобазу и с чистой совестью погнал на Немировича-Данченко — широченную улицу, окольцовывающую Левобережье.

Жилмассивы с помпезными монолитками быстро закончились. Корпуса больницы, впечатляющий по размаху частный сектор. Трехэтажные краснокаменные особняки, точно мухоморы из травы, торчали среди бревенчатых, кирпичных, аккуратных и облезлых, стойких и совсем завалившихся домишек. Добираться до нужного пришлось минут двадцать — извилистые улочки, куда он по незнанию тыкался, завершались тупиками. Маленький номер на здоровом домище он едва не проглядел. Скромный человек обитает. Вывернув руль, Максимов смело въехал на тротуар. Гостей как будто нет — не придется томиться в многолюдной очереди. Снова посидел, настраиваясь на нужную волну, вышел из машины, замком не озаботясь — нет дурных возле дома Фикрата машины угонять.

Минутку постоял, с ухмылкой созерцая особняк. Дом как дом, три этажа, башенки-«буденовки», только с флангов — глухие стены, гараж под одну крышу, и с окон второго — обзор (и обстрел) как из дзота. Придет ОМОН — дважды подумает, стоит ли соваться. Штурмовать без артиллерии — дурное дело, ставни — внутри помещения, и далеко не деревянные.

Максимов позвонил в ворота — звоночек такой непритязательный.

— Чего? — Отворилась створка, и показался настороженный глаз привратника.

— Скажи Фикрату, Максимов приехал. Частный сыск и море приятных воспоминаний. Он знает.

Если захочет, конечно, вспоминать. Не такие уж приятные эти воспоминания.

— Жди. — У привратника, явно Фикратова земляка, получилось надменно и гордо: «Жды».

Ждать пришлось совсем недолго — каких-то две сигареты. Невысокий, плотный и чернявый — похожий на артиста Каневского (но явно не артист) — пропустил гостя. Украшали двор еще двое — манерами попроще и на вид неговорящие.

— К стэнэ, — приказал привратник. — Руки ввэрх, ноги шире. Нэ вэртэться. Эльмир, провэрь.

Обхлопали быстро и без всяких эротических притязаний.

— Прямо.

Как в тюрьме, ну, право слово. Пряча гордую ухмылку, Максимов захрустел по дорожке. Открылась дверь, и он сумел оценить толщину кладки — четыре кирпича. Это правильно — зимы в Сибири всякие бывают, а южане — публика хоть и гордая, но ужасно теплолюбивая.

— Ноги вытри, — сухо сказал цербер.

Винтовой коридор завершился раздвижными дверьми. Вместительная комната с орнаментом на потолке. Низенький столик, диван с подушками, кресла. Окон нет — вместо окон световые панели. Бар в зеркальном исполнении. Нормальная европейская обстановка, только с коврами перебор. И висящим на них холодным оружием.