Нина Васина - Правило крысолова Страница 47

— Мне нечего сказать. Мама про деньги упоминала, но лично я ничем помочь не могу. Это была запрещенная тема, беседы велись шепотом и всегда — на открытом воздухе. Самое смешное — она уверяла меня, что не знает, где находятся деньги. Она говорила, что Руди вредный мальчик, начитавшийся приключенческих романов. Он так исхитрился запрятать эти деньги, что, по-моему, сам запутался. Мама ничего толком от него не могла добиться, хотя кричала и визжала на славу. Папа был поспокойней, смеялся над ее страхами и обещал мне, что, если с ними что-нибудь случится, есть человек, который отгадает, где деньги.

— Да, я тоже помню. Папа говорил, что Инга отгадает любую головоломку, — подал тоненький голосок Антон.

Я медленно села на кровати.

— Ну вот, все и уладилось, — хлопнула бабушка ладонями по коленкам. — А теперь спите. Поздно.

— Минуточку, что уладилось? — просипела я. — Какую головоломку? Что все это значит? Мне Латов никогда ничего не говорил!

— Но он в тебя верил! — успокоила меня Лора. — Он говорил, что если моя мать действительно отменный экземпляр женщины-воина, то интуиции и сообразительности ей стоит поучиться у тебя — отменного экземпляра хранительницы очага!

— Чушь какая-то. — Я встаю и нервно хожу по комнате. — Какой сообразительности?! Я не могу даже ключ запрятать в квартире так, чтобы его не нашли с первого раза!

— Может быть, ты не умеешь прятать, но умеешь искать? — раскачиваясь, предлагает свою версию моей сообразительности бабушка.

Я смотрю на ее поднимающиеся в воздух при качке назад тапочки и решительно требую:

— Поговорим наедине!

— А я? — приподнимается обиженная Лора.

— Если вы хотите все уйти, включите свет, мне страшно! — потребовал Антон.

— Лора пойдет с нами? — интересуюсь я уже в дверях, пропуская бабушку и закрыв проем рукой перед Лорой.

— Последняя на данный момент молодая воительница в нашем роду, — вздыхает бабушка. — Она пока еще достаточно примитивна в своих поступках, но имеет право голоса.

Решительно оттолкнув после этих слов мою руку и фыркнув, Лора с гордым видом протиснулась мимо меня в дверь.

Спускаемся вниз. Садимся в темноте за большим круглым столом в столовой. В тишине, содрогнувшись, вдруг включился холодильник, нервы мои слишком напряжены, я чуть не полезла от страха под стол. Лора заметила мой испуг и не смогла сдержать покровительственной усмешки. Они вдвоем смотрят на меня с терпеливым ожиданием. Старый воин и воин-подросток… Прислушиваюсь к себе и отмечаю легкую неприязнь к обеим.

— Не нужно нас ненавидеть, — замечает бабушка. — Я, например, тобой восхищаюсь. Лора подрастет и тоже поймет, что бог уделил твоему уму и внутреннему содержанию больше внимания, чем внутреннему миру самой великолепной воительницы. А вот красоты он добавил зря. Это тебя будет всегда отвлекать от реальности.

Чувствую, что краснею, потому что так обо мне бабушка говорит первый раз.

. — Царевна ты наша, лягушка, — шепчет Лора. — Давай колись, что знаешь!

— Мой любовник оказался федералом, — решаюсь я. — Он спал со мной, вероятно, только из-за информации о деньгах…

— Ну-ну, — успокаивает меня бабушка. — Не стоит так сразу все упрощать. Мужчину не заставишь из-за денег почти два года заниматься сексом по субботам.

— А из-за очень больших денег? — встревает Лора.

— Он стащил мой блокнот. Он носил с собой состав для снятия слепков с ключей, миниатюрный фотоаппарат-зажигалку…

— Не все так плохо. Ты же знаешь, мужчины-воины обожают обвешиваться дорогим снаряжением и фотографироваться, как только подвернется такая возможность, — успокаивает меня бабушка. — Не отвлекайся. Как там наш инспектор?

— Он… Он тоже считает, что Павел познакомился со мной по наводке. Счета Фракции Красной Армии оказались пусты. Немец Зебельхер из отряда по борьбе с терроризмом, который убил Руди и его напарницу Бригит в метро, сейчас приехал сюда, как полагает Ладушкин, в погоне за деньгами, которые Руди спрятал незадолго до смерти. Наши федералы пронюхали, что немец занят поисками денег, и начали прорабатывать русский след, подсунув мне Павла, а Ханне, вероятно, кого-нибудь еще в ее понедельный список любовников. Вот и все, что я знаю со слов Ладушкина. Можно включить лампу? — Это я в очередной раз дернулась, когда холодильник заурчал, врубаясь.

— Не надо. Посидим в темноте, так уютней, — вредничает Лора.

— Ладно. — Я решаюсь и спрашиваю бабушку:

— Ты говорила Лоре о посылках?

Бабушка задумывается. Поскольку в наших логических построениях нет объяснения появлению отрубленных голов и кистей рук родителей Лоры и Антона, бабушка решается и все рассказывает Лоре. Та немедленно вскакивает, зажигает все лампы, залезает в кресло с ногами и еще укрывается сверху пледом.

— Маньяк! — выдыхает она после этого и косится на темное окно.

— Ладушкин сказал, — теперь я позволяю себе повредничать, — что на его памяти он не встречал маньяков, которые после совершения акта надругательства над телами выясняли местожительства детей жертв и отсылали им на дом посылки с частями тел родителей. Что бы ты сделала, если бы получила такую посылку и открыла ее?

— С головой мамочки? — уточняет Лора, задрожав. — Ну-у-у… Я бы подумала, что это предупреждение…

— О чем тебя должны были таким образом предупредить?

— Чтобы я чего-то не сделала… Или сделала?

— Давайте не будем это обсуждать, — предлагает бабушка и закрывает ладонями лицо. — Устала я. Больше не могу говорить. Простите меня…

— За что? — удивилась Лора.

— Что? — Бабушка убрала руки, и ее глаза посмотрели на меня и на Лору с испугом неузнавания.

Я подумала, что ей стало плохо после воспоминания о ночных бдениях и рассветном захоронении.

— За что простить? — настаивает Лора.

— А… За то, что похоронили мы твою маму, а ты с ней и не простилась… И Антон не простился…

— Для меня эти языческие штучки значения не имеют, — бесшабашно машет рукой Лора. — Я вообще не знаю, зачем моя мамочка рожала детей. Мы ей ну никаким местом!.. Я тебя и деда помню больше, чем ее.

— Спасибо, вспомнила. — В столовую заходит Питер. Он гасит все лампы, кроме ночника на полу. — Я пришел сказать, что забрал мальчика к себе в спальню. Нечего ему спать с женщинами в одной комнате. Тем более он боится темноты. И так как ты завтра уедешь, — Питер кладет мне на плечо руку, — я хотел бы поговорить о нем. Без этих кровожадных фурий.

Бабушка молча встает и уводит Лору. Лора корчит мне рожи и делает страшные глаза, кивая на Питера.

— Сиди. — Питер подтаскивает кресло к окну и усаживается лицом к темному стеклу. — Мне нужно тебе кое-что рассказать.

— Я не хочу сейчас говорить о котенке…

— Не перебивай. Не так уж много времени мне осталось разговаривать вообще, чтобы ты могла выбирать. Я хочу рассказать тебе о тебе. О тебе четырехлетней. На фотографиях твои волосы кажутся темнее. А они были белого цвета. Это был цвет не холодной платины, а белого молока. Вон там, у старой калитки, сейчас ее заделали, стоял уличный туалет. Ты запиралась в нем с двумя соседскими мальчиками, они были постарше, братья-погодки, и вы рассматривали друг друга в разных местах.

— Питер!..

— Не перебивай. Откуда я знаю, не стерла ли твоя расчетливая бабушка и это, постыдное с ее точки зрения, воспоминание? Так вот, вы запирались и рассматривали друг друга, пока стыд и страх не вырастали настолько, что не помещались в просвечивающихся досках туалетных стен, потом вы выскакивали, красные, возбужденные, и бегали по саду, крича “письки-попки!.. письки-попки!”.

— Смешно… — Я не улыбаюсь, мне вдруг стало очень грустно.

— Когда тебе было шесть и ты, благодаря мне, уже сносно знала анатомию человека, мы частенько сидели вон под той яблоней. Закрывали тяжелый анатомический атлас, ты залезала ко мне на колени, волосы были еще теплее цветом, потому что уже с примесью желтого в молоке, и пахли сушеными грибами. Ты залезешь, мы обнимемся и замрем в благоговении перед совершенством человеческого тела.

— Я помню…

— Когда тебе было восемь, ты перестала садиться ко мне на колени. Я не обиделся. Я понял. Ты мне больше не доверяла. Знаешь, почему?

— Нет…

— Потому что, путешествуя пальцами по нарисованным кровеносным сосудам, отслеживая пульсацию и путь крови к сердцу и от сердца, я тогда по ошибке, только из самоуверенности в собственном могуществе, начал тебя убеждать, что в жизни нет загадки — это работа крайне беззащитного, но фантастически совершенного организма. И все. Ты решила, что я тебя обманываю. До того момента ты больше верила мне, а не бабушке. Изольда подкараулила этот момент. Можно сказать, она даже сладострастно его предвкушала. Она взяла тебя за руку, отвела в подвал и навсегда приворожила к себе, в двух словах объяснив, что ты сама и твое тело — это целая вселенная, повязанная жизнью и смертью с другими людьми, деревьями, животными и с самой Землей. Она купила тебя мечтой о бессмертии. И вот я спрашиваю себя… — Питер вдруг резко встал и повернулся ко мне. — Должен ли я отдать мальчика, как отдал без борьбы тебя?! Или я должен увести его, как Крысолов, от похоти и алчности вашего мира?!