Ирина Волкова - Смертельный номер Страница 28

Машины нет, финансы на исходе. Мысль о том, чтобы вернуться на ферму к Хесулину, Тамбовский Красавчик сразу отверг. Такого унижения он бы не перенес. Представив язвительную ухмылку своего бывшего хозяина, тореро едва сдержался, чтобы не взвыть от тоски. Друзей у него нет, обратиться за помощью не к кому. Что же делать? Подобно бродягам, ночевать на скамейке в парке? Зачем только он согласился отправиться к этом сдвинутым Ебанькам! Одно название чего стоит! Разве человек в здравом уме способен назвать себя Ебаньком? Зря он пожалел денег. Лучше бы отвел Марию в недорогой китайский ресторан.

Мария! Как же он сразу о ней не подумал! После того, что случилось, она просто обязана ему помочь. Не бросит же она, в самом деле, погибающего соотечественника, тем более такого привлекательного как он. Русские женщины жалостливы — это еще из литературы известно. Даже говорят, что жалость для них сильнее любви.

Представив, как прекрасная хохлушка утешает его на просторной двуспальной кровати, Василий порозовел от сладостного предвкушения. Она прижмет его русую голову к своей груди и прошепчет: "Вася…Васенька…"

— Мария! — забывшись, козлиным тенором возопил тореро, протягивая руки к закутанной в черный полотняный платок пожилой марокканке.

Женщина испугано шарахнулась к стене.

— П-простите, — смущенно прошептал опомнившийся Стародыбов, переходя с шага на бег.

Отставной майор артиллерии спешил к пышногрудой Марии Гриценко.

Железная штора книжного магазина была полностью опущена и заперта на замок. Батурин чертыхнулся. Засады, вроде, нет, но не исключено, что завтра она будет. Показываться здесь слишком рискованно. Придется брать Кирилла в другом месте и надеяться на то, что Стародыбов передал пешку именно ему. Если это не так, останется лишь поочередно "трясти" посетителей магазина, которые могли пересечься в тот день с Тамбовским Красавчиком. Малоприятная перспектива.

Внезапно на Михаила навалилась усталость.

"Все. Хватит на сегодня, — решил он. — Перекушу в ближайшем баре — и спать. Утро вечера мудренее."

Ноги сами вынесли его на улицу Ангелов. "Милая Мексика" — призывно полыхала красным неоном вывеска на противоположном тротуаре. Окно с кованной декоративной решеткой сияло мягким золотистым светом. Герань на подоконнике, плющ, аккуратные столики из натурального дерева — вполне приятное заведение, и народу немного.

Мужчина за столиком у окна, обернувшись к барной стойке, что-то говорил официанту — вероятно, делал заказ. Закончив, он повернулся лицом к Батурину, и Михаил обомлел. Это был Кирилл, владелец книжного магазина. Планы менялись. Батурин понял, что до постели он доберется не скоро.

Толкнув дверь в бар, он прямиком направился к столику Баркова.

— Это вы? — удивился Кирилл. — Я уж и не чаял вас увидеть.

— Значит, нам обоим повезло, — улыбнулся Михаил. — Если вы не спешите, может зайдем в магазин, и я прямо сейчас отберу себе книги? Завтра утром я уезжаю, так что другой возможности приобрести их у меня не будет.

— Буду только рад, тем более, магазин в двух шагах отсюда.

— Не возражаете, если я сначала перехвачу бутерброд?

— Нисколько. Я только что заказал еще одну рюмку вина. Кстати, здесь очень приятная музыка.

— Хоакин Сабина, — определил Батурин.

— Вы знаете испанских исполнителей?

— Только наиболее известных.

Полчаса спустя мужчины вышли из ресторана.

Кирилл открыл магазин и отключил сигнализацию.

— Пахнет воблой, — заметил Михаил.

— Сопутствующие товары, — пояснил Барков. — У меня еще и гречка есть. Не хотите?

— Спасибо. Думаю, что обойдусь книгами.

Батурин задумчиво прошелся вдоль полок с детективами. Нащупав в кармане ручку-шприц, он снял с нее колпачок.

— А Вениамин Сукин у вас найдется?

— Кажется, что-то осталось. Его хорошо разбирают.

Наклонившийся к нижней полке Кирилл почувствовал, как что-то больно кольнуло его в бедро, почти мгновенно онемевшее. Он захотел повернуться и посмотреть, что случилось, но книжные полки перед глазами качнулись, и все провалилось в темноту.

Увидев в глазок Василия Стародыбова, Крусиграма скрипнула зубами. Немного подумав, она все-таки открыла дверь, правда руководствовалась при этом отнюдь не теми чувствами, которые ожидал от нее Тамбовский Красавчик.

После того, как потенциальный испанский жених в очередной раз "кинул" ее, Мария была так зла, что готова была грызть зубами камни. Камней в наличии не оказалось, а крушить в бессильной ярости и без того не богатую обстановку квартиры было бы слишком неразумно. До появления "этого придурка", как определяла Василия хохлушка, она металась по квартире, скрежеща зубами от ярости и лихорадочно соображая, на чем бы сорвать свою злость, так что, если подумать, неожиданное появление тореро было очень даже кстати.

— Чего тебе? — распахнув дверь, недружелюбно осведомилась Крусиграма.

Одержимый образом жалостливой и любвеобильной русской женщины, Стародыбов не заметил ее настроения.

— Меня пытались убить, — дрогнувшим голосом сообщил он. — Они хотели взорвать меня. Лишь чудом я не превратился в клочки окровавленного мяса, разметанные по Китайскому кварталу.

Мария задумчиво посмотрела на тореро, прикидывая, сразу врезать ему платформой или для начала расцарапать ногтями осточертевшую голубоглазую физиономию. Это помогло бы ей хоть немного "спустить пар".

Неверно расценив чересчур пристальный взгляд девушки, Василий приободрился.

— А потом еще эти типы. Один пытался меня похитить, другой пристрелить. Люди совсем обезумели. Ну, провел я корриду не лучшим образом, но ведь такое с каждым может случиться. Не убивать же, в самом деле, из-за этого!

— В России и за меньшее убивают, — заметила хохлушка, мысленно расчленяя Стародыбова на части и растворяя их в кислоте. — Ты зачем явился?

— Мне больше некуда идти, — купаясь в жалости к себе, патетически изрек тореро. — Если я вернусь домой, меня убьют. Ты же не выгонишь из дома человека, находящегося в моем положении!

Губы Марии раздвинулись в кровожадной вампирьей улыбке.

— Нет, козлик ты мой тамбовский, — прошипела она, снимая с ноги увесистую платформу. — Я не выгоню тебя. Я сама тебя убью.

Руслан Свидерский с демонстративной медлительностью взвел курок. Упершееся в лоб Совка дуло любимой игрушки Руслана — предназначенного для бесшумной и беспламенной стрельбы пистолета ПСС, неприятно холодило кожу.

Мужчины, не мигая и не отводя взгляд, смотрели в глаза друг другу. Совок прикинул, что шансы остаться в живых у него примерно 50 на 50. Это не так уж и плохо. Чтобы отвлечься от мыслей о смерти, Совок размышлял о том, что выпущенная из этого пистолета пуля при абсолютно бесшумном выстреле на дистанции в 20 метров пробивает стальную каску. Каски на Совке не было, а если бы и была, это бы ничего не изменило.

Мысли Свидерского текли несколько в другом направлении. Свойственное Испании ощущение покоя и остановившегося времени, подобно отраве, исподволь, помимо воли, как мягко действующий наркотик, капля за каплей проникало в его кровь, медленно, но верно выжигая из души Руслана голодную русскую злость, когда-то давно в почти нереальной прошлой жизни заставлявшую его зубами и когтями прорываться к деньгам и власти.

Пару дней назад Руслан ужинал в дорогом ресторане на набережной Ситжеса. За соседним столом расслаблялась пара испанских бизнесменов. Судя по дорогим костюмам и супернавороченным мобильникам, дела у них шли неплохо.

Официант принес вторую бутылку вина, голоса приятелей зазвучали громче, и Свидерский поневоле стал свидетелем их беседы.

— У меня не хватает духа заставлять своих служащих работать больше четырех часов в день, — сказал один. — Честно говоря, для меня и четыре часа в офисе — это слишком.

— При восьмичасовом рабочем дне ты зарабатывал бы намного больше, — заметил его приятель.

— А зачем? На жизнь мне хватает. Зато так я могу спокойно поспать после обеда, а потом пойти с друзьями в бар.

— Тоже верно, — вздохнул второй. — Я вот вкалываю, как дурак, по восемь часов в день. Имею охотничий домик в Пиренеях, яхту, членство в гольф-клубе, нет только времени, чтобы всем этим наслаждаться.

Услышав это, Руслан усмехнулся. Старая, уставшая, потрепанная вражескими нашествиями, междоусобицами и войнами Европа руководствовалась в жизни совсем другими принципами, чем молодая, полная самовлюбленной подростковой агрессивности Америка. Излюбленное в Штатах слово "конкурентоспособность" Испании было ненавистно.

Священный час сиесты[17] в мягкой прохладе кондиционера, дружеские беседы на террасе кафе, неутомительные прогулки по берегу моря были для испанцев предпочтительнее, чем бесконечная погоня за успехом. Бизнес (по-испански negocio) означал нечто негативное, противоположное значительно более важному понятию ocio — досуг. Любимая испанская поговорка утверждала, что если бы работа была таким уж хорошим делом, за нее не платили бы деньги.