Шарлатаны - Робин Кук Страница 21

— Спасибо, что выслушали меня, доктор Ротхаузер. Мистер Винсент был замечательным человеком. Его смерть — настоящая трагедия, этого не должно было случиться. По крайней мере, мне так кажется. И я скучаю по Брюсу каждое утро, когда заезжаю на парковку… Многие у нас в больнице разделяют мое мнение. Благодарю, что уделили мне время. И удачи вам.

— Вы правы: беда, когда умирает человек, тем более такой молодой и здоровый, и к тому же любимец всей клиники. Еще раз спасибо, что сочли нужным поговорить со мной.

Дон со вздохом кивнула, развернулась и решительной походкой направилась к выходу.

Ной смотрел ей вслед, бормоча под нос тихие проклятия. Нет, причиной его гнева была вовсе не Дон Уильямс. Ной злился на самого себя, что до сих пор толком так и не взялся за дело Брюса Винсента. И что соврал Дон, будто еще не закончил расследование, хотя оно даже не начиналось. Ною следовало приступить к делу неделю назад, когда Мейсон вздумал угрожать ему. А он, точно страус, спрятал голову в песок, надеясь, что кошмар рассосется сам собой. Но поскольку рассчитывать на чудо не приходится, пора действовать. Сегодня пятница, значит, до конференции осталось всего четыре дня.

О походе в библиотеку можно было забыть. Как и о намерении сменить операционный костюм на обычную одежду. Ной просто накинул сверху белый халат и отправился на третий этаж в кабинет с табличкой «Хирургическая ординатура», к своему крохотному столу. Неожиданный визит Дон Уильямс стал тем самым пинком, который был необходим Ною.

Все же кое-что главный ординатор успел сделать после стычки с Мейсоном: он составил список врачей и сестер, связанных с делом Винсента. Но это было не столько настоящим началом расследования, сколько способом погасить раздражение и унять тревогу. Затем Ной сунул листок в один из ящиков стола и благополучно забыл о нем. Это было несложно: водоворот дел, обрушившихся на него в первую же неделю на новом посту, подхватил молодого врача и унес прочь.

Переступив порог кабинета, Ной легким кивком поприветствовал сотрудников и юркнул на свое рабочее место. Первым делом он вычеркнул из списка Дон Уильямс: похоже, нет смысла беседовать с ней повторно, она и так выложила все, что знала. Ной перечитал остальные имена: медсестры Марта Стэнли, Конни Маршанд, Хелен Моран, Глория Перкинс, Дженет Сполдинг и Бетси Хэллоуэй, анестезиологи Ава Лондон, Дэвид Уайли и Гарри Чон, перфузиолог Питер Рэнджли, пульмонолог Карл Уайт, кардиохирург Адам Стивенс, Сид Эндрюс — хирург-ординатор, ассистировавший Мейсону, — и сам доктор Уильям Мейсон. Возле имен Уайли, Чона и Эндрюса Ной поставил знак вопроса: они, скорее всего, были второстепенными участниками драмы, и разговор с ними вряд поможет узнать, при каких обстоятельствах возникла массивная регургитация и последующая аспирация.

Последним в списке Ноя значился отдел судмедэкспертизы. По закону, тело пациента, умершего на операционном столе, отправляют именно туда. Ной хотел знать, почему, черт подери, сердце Брюса Винсента не завелось даже после установки кардиостимулятора, и надеялся получить объяснение у судмедэкспертов. На конференции этот вопрос наверняка не оставят без внимания, особенно если Мейсон пойдет в атаку и попытается сделать из Ноя козла отпущения.

Затем Ротхаузер включил компьютер, ввел пароль и вошел в базу данных больницы, чтобы взглянуть на электронную историю болезни пациента. Но там сведений было немного: в основном записи о последней операции, завершившейся столь трагически.

В разделе «анамнез» стояла знакомая подпись. Как ни старался Ной избегать близких контактов с Мейсоном, но однажды, решив освоить технику операции на поджелудочной железе, проглотил свою гордость и пошел учиться к знаменитому хирургу. Тогда-то Ной познакомился с одним из его ассистентов — доктором Айбеком Калгановым из Казахстана, чей профессионализм произвел на молодого врача сильное впечатление. Сейчас, изучая историю болезни Брюса, Ной был впечатлен гораздо меньше: текст за подписью доктора Калганова очевидно представлял собой шаблон, скопированный с какого-нибудь медицинского сайта.

Пробежавшись по остальным результатам обследования, Ной неожиданно наткнулся на два пункта, которых раньше не замечал: умеренный рефлюкс и запор с небольшим вздутием живота. Что самое странное, оба замечания были набраны другим шрифтом, чем остальной текст. Присмотревшись повнимательнее, Ротхаузер уже не сомневался: оба положительных результата обследования добавлены позже!

Ной уставился в пространство, пытаясь осознать увиденное. Изменение записей в карте пациента после неудачного лечения в любой больнице считалось преступлением. Врач невольно хмыкнул и пробормотал себе под нос:

— Плохо дело. Очень плохо.

— Что-то случилось, доктор Ротхаузер? — спросила секретарь. Открытая и дружелюбная, Гейл Йегер была чутким человеком. К тому же она сидел прямо напротив Ноя: их столы разделяло шагов пять-шесть, не больше.

— Возможно, — рассеянно ответил Ной. — Посмотрим. Но спасибо, что спросили. — Однако сам он уже понимал: у него серьезная проблема. Если быть точным, проблема у всей больницы, и она может привести к многомиллионному иску. А Ною суждено выступить в роли гонца, явившегося с плохими вестями. Обнаруженный им подлог окажется настоящей бомбой. Похоже, в этом деле неприятностей не избежать.

Ной вздохнул и снова уставился в экран. Он тщетно искал в истории болезни запись младшего ординатора, работающего в приемном покое: нет ли там упоминаний о рефлюксе и вздутии живота? Увы, отчет ординатора просто отсутствовал. Ной был удивлен и озадачен. Еще одна нестыковка: почему Брюса не обследовали непосредственно перед операцией?

Ной посмотрел карту анестезии, которая в основном представляла собой запись данных монитора и наркозного аппарата. Все жизненно важные показатели, включая электрокардиограмму, были в норме вплоть до момента первой фибрилляции желудочков. На ЭКГ было хорошо видно, как после разряда дефибриллятора сердечный ритм восстановился и держался до повторной фибрилляции. А вскоре электрическая активность сердца прекратилась — в тот момент, когда на трепещущий орган вылили холодный физраствор.

Далее Ной перешел к отчету, добавленному анестезиологом Авой Лондон, с ее характерной манерой употребления прилагательных в превосходной степени и полным отсутствием стандартных аббревиатур и сокращений. Первая запись была сделана по итогам предварительной беседы с мистером Винсентом: со слов пациента, он не страдал хроническими заболеваниями, у него нет аллергии, он не принимал лекарств, не пил и не ел с полуночи и ему никогда прежде не давали наркоз… Ной пробежал глазами очередную строчку и замер. Доктор Лондон подчеркнула отсутствие проблем с желудочно-кишечным трактом. То есть она задала отдельный вопрос о симптомах вроде изжоги, и пациент их отрицал. Как, впрочем, и то, что с утра плотно позавтракал. Как выяснилось позже, последнее было откровенной ложью.