Ингер Фриманссон - Крысоловка Страница 22

Мы не беремся ничего обещать…

Какой суровой она стала, эта сестра Лена. Ингрид стонет, плачет и пытается нащупать ее руку. И находит. Рука прямо возле нее, на полу. Облегчение. На миг. Хочется пить, жажда все сильнее и сильнее. Потрескавшиеся губы, потрескавшееся горло. Представляет журчащую воду. Слышит плеск, совсем рядом. Шевелит языком, небо сухое и шершавое.

Видит Титуса, как он смеется, видит его зубы.

Ах ты, милый мой Шалтай-Болтай.

Видит других на плоту, все смеются.

Ах ты, мой неуклюжий Шалтай-Болтай.

Сумка, мобильник?.. Позвонить кому-то, позвать на помощь. Позвонить Титусу, вот кому. Ее мужу.

«Где ты, мышонок? – спросит он с легкой укоризной в голосе. – Я же волнуюсь. Куда ты подевалась, мышка моя?»

Не было никакой аварии.

Снова увидела, как встает с кресла.

Нужно отнести чашку на кухню.

Нужно просто отнести чашку, как воспитанному гостю.

И вдруг…

Движение у коврика. Что-то живое… животное!

Она часто задышала. Отвратительная, мерзкая крыса. Увидела, как движется длинный хвост. Рука с чашкой сама взметнулась вверх. Прицелилась – и прыжок прерван. Это была самозащита. И удивление от того, что попала.

И ничего, ничего больше.

Роза

Все было как обычно. На кухне чисто и прибрано. Поспать? Нет, не до сна, снова звонил Оскар и перенес срок. Заноза Оскар. Женат, она знает. Жена работает на Шведском радио. Есть дети, шестилетки, близнецы. Артур и Бенджамин. Хм… Бенджамин… Мальчика не стоит звать Бенни, – по крайней мере, родители не должны. Отпила кофе. Почувствовала, как горячий напиток стекает по пищеводу, как отзывается желудок. Посмотрела в текст. Буквы расползались муравьями. Попыталась ухватить пальцами, но они ускользали.

Нет, никаких ошибок тут нет. Теперь она ясно видела. Всё на своем месте.

Просто переутомилась. Нужно поспать. Хотя бы несколько часов. Упала на диван. Позволила себе упасть. Нырнула в подушки. Отключилась.

Когда проснулась, было пять часов. Светало. Дрозд пел перед рассветом.

Моя любимая птица. Знаете, я люблю черных дроздов.

И моя тоже. В принципе.

Пошла в ванную. Приняла душ. Горячий, долгий. Смазала сухую кожу лосьоном.

Рваные вельветовые брюки. Починит, когда закончит работу. Все прочее подождет. Первым в перечне важных дел – Оскар Свендсен. Осторожно ощупала ногу. Синяк, и все еще ноет, но явно получше.

Прошлась по полосатому коврику. Прямо по полоскам. Одна, две, три… Увидела какие-то пятна. Кровь. Замерла.

Придется стирать. В озере, хотя и холодно еще. Слишком холодно. Может, и лед до конца не сошел.

Ногой скатала коврик в рулон, стараясь не смотреть на показавшееся кольцо. Круглая железяка, прикрепленная к крышке люка. Достала пластиковую бутылку с моющим средством, щетку и резиновые перчатки. Воздух. Ей нужен воздух.

На островах кричали канадские казарки. Судно идет, вот и разволновались. «Суннавик», отметила она, самое крупное судно с оранжевым корпусом. Корабль шел так близко к берегу, что она видела людей в поблескивающих комбинезонах. Один из них помахал рукой.

Она не смогла помахать в ответ. Несла свернутый ковер, бутылку и щетку.

У подножия холма – небольшая бухта. Узкая песчаная банка с мелководьем. Летом сюда приходили купаться. Оставляли после себя мусор – пакеты, обертки, пластиковые бутылки. Если она шла мимо, на нее пялились. Сидели в своих купальниках и пялились. Окурки и пиво. Она ничего не могла поделать, не могла им помешать. Земля-то муниципальная. А граница участка до береговой линии не доходит.

Расправила ковер, встряхнула. Погрузила в ледяную воду. Пальцы тотчас онемели, заныло под ногтями. Не так уж и полезно для ее чувствительной кожи, для ее экземы. Выдавила из бутыли мыло на щетку и принялась тереть. Холодная вода смывала кровь. Используй она теплую – свернувшаяся кровь осталась бы навсегда.

Она терла и терла, изо всех сил. Драила, пока не заболели костяшки пальцев. Как же им раньше приходилось, крепостным? И батрачкам в крупных поместьях? Сидели на мостках, скрюченные, с опухшими руками… Потом еще волочили на себе тяжелые корзины с мокрым бельем… Как, кстати, она собирается сушить ковер? Небо пасмурное, ни проблеска солнца. Ладно, потом разберется.

За спиной раздался голос. Вздрогнула. Какой-то мужчина с джек-рассел-терьером. Прежде его не видела. Осторожно кивнула. Незнакомец не спешил уходить.

– Большую стирку затеяли?

– Да.

– Не холодновато?

– Ничего. – Она продолжала наяривать щеткой, намекая: у нее нет времени на праздную болтовню. В доме на столе лежала рукопись, вычитанная лишь наполовину.

– Простите за назойливость, но почему бы не подождать тепла?

Роза не знала, что ответить. Дернула головой. Незнакомец сдался и направился к пирсу. Она стояла в воде, чувствуя, как холод сквозь резиновые сапоги добирается до ступней. Нагнулась, подняла ковер, присела, забултыхала, выполаскивая, из стороны в сторону. Сейчас самое трудное – дотащить до дома. Как только она раньше справлялась? Раньше было лето. Раньше тяжелый мокрый коврик даже освежал: перебросила через плечо – и понесла.

С трудом, но удалось скатать мокрую ткань. Рулон сочился водой, выскальзывал из пальцев. Ухватила скатку, потащила по земле. Конечно, снова испачкается, но это другая грязь. Ее и щеткой можно счистить, когда просохнет.

Пол выглядел голо. Миски стояли пустые. Она вымыла посудины, плюхнула манную кашу. В «Элльес Ливе» можно купить готовую манную кашу. Обычно она ездила туда раз в неделю и запасалась продуктами. Скоро снова нужно ехать.

Как только поставила миски, подбежали Фига с Земляникой. И даже Клюковка высунула нос. Интересно, заметили они отсутствие Нэльи? Вообще-то они редко вот так, компанией, появлялись.

Уселись кружком вокруг плошки. Кашу брали лапками, облизывали.

Стояла, смотрела, как едят. Внезапно зверьки дружно повернулись, уставились на нее, замерли, только усики подрагивали.

Фига привстала на задних лапках, длинный хвост неподвижен. Напугана – это она уже понимала.

– Ну, что случилось? Меня-то вы не боитесь, нет?

И тут сообразила: Фига же – мать Нэльи.

Вспомнились истории о слонах. Когда кто-то в стаде умирает, остальные собираются, чтобы оплакать собрата. И каждый раз, проходя мимо места смерти, задерживаются там, стоят, опустив хоботы. По телевизору видела этот волнующий, красивый фильм, из-за которого грустила целый вечер.

– Нэлья умерла, – медленно произнесла она. – Нэлья никогда не вернется. Нэлья спит под березой.

Фига потерла мордочку лапками. Скоро и Фига умрет. Два года. Уже некуда стареть. Некоторые и до такого возраста не доживают. Фига опустилась на четыре лапки и засеменила к ней. Она подняла зверька, погладила бархатную шерстку. Крыса дрожала. Под пальцем колотилось крохотное сердечко.

– Ничего, ничего, – шептала она. – Роза о вас позаботится. Все будет хорошо, как раньше.

Но в глубине души она знала, что лжет.

Ингрид

Удалось встать на четыре конечности. Точнее, на три: левая рука не слушалась. Ну, хотя бы стало понятно, что рука на месте. Но что-то с ней произошло. Вывернута странно, и боль такая, что дыхание перехватывает. Пришлось приложить невероятные усилия, чтобы перевернуться и встать. Несколько раз она едва не теряла сознание. И каждый раз боль, точно острие, ввинчивалась в поврежденную руку. Но теперь она стоит на коленях и может ощупать пространство вокруг себя правой рукой.

Темнота по-прежнему оставалась давящей, лишь над головой тоненькие полоски. Четырехугольный контур из света. Теперь она знала, что упала. Вспомнила дыру, вспомнила люк. Он был открыт, словно западня. Опасно для жизни, вообще-то.

Через силу поднялась на ноги. Дрожащий свет слишком высоко. Ей никогда не добраться туда. Не хватит сил, чтобы открыть люк. Начала двигаться. Мелкими, осторожными шажками. Наткнулась на что-то, ощупала правой рукой. Похоже на край низкого круглого столика, рядом стул. Чуть левее обнаружилась кровать. Одеяло из грубой шерсти. Здесь спали. Дрожа, села на кровать. И тяжело упала на подушку.

Сон как миг. С воздухом что-то странное. Она и потела, и тряслась как в лихорадке. Мокрая ткань обжигала кожу. Медленно натянула на себя шерстяное одеяло, закуталась.

Роза. Это Роза столкнула ее в яму. Воспоминания обретали четкость. Яростный вопль, слившийся с ее криком, а потом – бросившаяся к ней женщина, толчок, падение.

Роза больна.

Она во власти психопатки.

Ее затопил страх, зубы застучали. Накатила дурнота. Не успела совладать с собой, ее вырвало прямо на куртку и одеяло. Попыталась оттереть рвоту, счистить к краю кровати. Пальцы слипались, смердели.

Позже. Другая мысль, надежда: Роза не хотела ее толкать, это несчастный случай. Так что хозяйка вот-вот вытащит ее. Может, решила попугать немножко. Наверняка она злится на нее. Ингрид увела у нее мужа, перевернула всю жизнь. Захотела расквитаться, наказать. Конечно, она откроет люк. Поможет добраться до больницы. Нужно, чтобы поврежденную руку осмотрели. Роза сразу заметит, что с рукой все плохо, что она висит под странным углом. Наверняка перелом. И понадобится операция. Иначе кость срастется неправильно.