Владимир Добряков - Король живет в интернате Страница 3

— Да я ничего, — сконфузился Андрей. — Хватит и этого.

— Ну, раз хватит — порядок! — Зубей набросил на плечи пиджак, подмигнул Андрею и подал расческу. — Маскировку убери.

Когда тот зачесал волосы со лба назад, к затылку, Зубей сказал:

— Совсем другой человек. Родная мать бы не узнала.

— Ух! — улыбаясь своим мыслям, сокрушенно помотал головой Андрей. — И сердитые, наверно, хлопцы! Вот попал бы им сейчас в руки — дали бы жару! Еще бы, так радовались: форму получат, знаменитыми футболистами станут, а тут… Даже жалко их, честное слово…

— Да ты что! — прикрикнул Зубей. — Черт знает, откуда у тебя это слюнтяйство? Эх, Король, когда я эту дурь из тебя вышибу! Парень как парень, а слюни распускать любишь.

Зубей достал портсигар. Одну папиросу взял сам, другую сунул Андрею в губы. Закурили. Зубей посмотрел в синее, знойное небо, подумал вслух:

— Искупаться, что ли?..

Берег был крутой и высокий, не меньше трех метров. Почти сразу же начиналась темная глубь воды.

— А ну, давай прямо с берега! — хлопнув Андрея по загорелому плечу, подзадорил Зубей. — Не испугаешься?

Андрей еще никогда не нырял с такой высоты, и, сказать по правде, ему было страшновато. Однако он и виду не показал, что трусит. Разбежавшись, пружинисто оттолкнулся ногами и ласточкой полетел с обрыва. Зубей одобрительно посмотрел ему вслед, но сам прыгать не стал. Спустился по тропинке вниз, поплескал себе на грудь, на сильные, жилистые руки и только после этого полез в воду.

Андрей блаженствовал. Вода теплая, ласковая, прозрачная. А если нырнуть и открыть глаза, то все вокруг — зеленовато-голубое, радужное. А забраться поглубже — уже немного таинственное, холодное. Андрей плавал, смеялся, поднимал фонтаны брызг. Вот он нырнул, дошел до прохладного слоя воды и быстро, словно взбираясь по лестнице, начал всплывать к свету. Неожиданно что-то упругое коснулось головы, и он почувствовал, что снова погружается вниз. Андрей рванулся, неясно увидел над собой человеческое тело, протянутую к нему руку, и снова — толчок. Опять он опускается в прохладную жуткую темень. Андрей в ужасе открыл рот, и в горло ему хлынула вода. Он сделал отчаянное движение и тотчас с облегчением увидел над собой голубое небо, солнце, рыжий глинистый обрыв. Выпучив глаза, задыхаясь, поплыл к берегу. В ушах раздражающе звенел смех Зубея.

Кое-как взобравшись на берег, Андрей сел на траву, долго выплевывал воду, кашлял. Вышел наверх и Зубей. Сказал, посмеиваясь:

— Чего расплевался-то?

Не глядя на него, Андрей хмуро спросил:

— Утопить, что ли, хотел?

— Ой, дурила! — захохотал Зубей. — Это с какой радости стал бы топить? Ты еще пригодишься мне. Мы еще с тобой такие дела обтяпаем — только ахнешь.

Потом, раздетые, они валялись на траве — загорали. Оба молчали. Каждый думал о своем. Зубей лениво обстругивал перочинным ножом деревянный колышек. Косясь на нож — с большим и толстым, как финка, лезвием, — Андрей с обидой думал: «Старался. На такой риск шел. Ради него мальчишек обобрал. А он чуть не утопил. Неужели хотел утопить меня? Или просто шутил?» Не выдержав, Андрей спросил об этом.

— Если бы собирался топить, будь уверен — не выплыл бы. Это я так, посмеяться. А ты, вижу, хлебнул водицы и нюни распустил. — Зубей криво усмехнулся и со всего размаху глубоко в землю всадил острый колышек. — Ничего, парень, злей будешь! — Потом, застегнув на руке ремешок часов, распорядился: — Одевайся! Правильный режим питания — залог здоровья.

В летнем открытом ресторанчике они заняли столик, и Зубей велел официанту принести обед, а также «два по сто и три пива».

— Минуточку, — возвращая официанта, попросил он. — Еще коробку «Казбека», будьте любезны. Впрочем, лучше две.

Когда все было принесено, Зубей изящным щелчком мизинца подтолкнул коробку папирос Андрею.

— Привыкай к красивой жизни, малыш! Дарю!

Подняли рюмки с водкой. Хотя по этой части у Короля почти не было практики, но под взглядом Зубея выпил, почти не морщась. Зубей был доволен.

Прошло около часа.

Зубей, взявший для себя еще водки, осоловел. Шея его покраснела, а длинное, словно лошадиное, лицо как будто еще более вытянулось. У Андрея голова сделалась тяжелой, непослушной. Он с трудом удерживал веки, чтобы не закрыть глаза и не уснуть. Будто откуда-то издали доносился голос Зубея:

— Ты меня держись, малыш. Не пропадешь. Ну, кому ты, сирота, нужен? Отца нет, мать неродная. Только мне одному и нужен. А со мной не пропадешь, я тебя человеком сделаю. Токарь, слесарь — к черту! Это для дураков. Настоящим жиганом сделаю. На золотой посуде будешь кушать, в лучшие рестораны ходить. Не жизнь — сказка! Я это сделаю. Потому что в этом вот шарике (Зубей постучал себя по голове) помещаются мозги высокого качества. Ясно? Высокого качества! — И уже у самого своего уха Андрей услышал свистящий шепот: — Я такое, малыш, разнюхал дельце, что если мы его обтяпаем, то при большущих деньгах будем. Только об этом — молчок! Ни звука! А то… — Зубей растопырил костлявые пальцы, медленно сжал их в кулак и угрожающе добавил: — И все! Спета твоя песенка. А как же, мы теперь одной веревочкой связаны. Понял?.. Слышишь меня?.. Да ты что, спишь?

Зубей сильно толкнул Андрея в плечо.

— Я нет… не сплю, — встрепенулся Андрей.

— Раскис! Теленок! А ну, убирайся к дьяволу!

Андрей испуганно сжался.

— Проваливай! — приказал Зубей. Потом посмотрел на часы и более миролюбивым тоном добавил: — Иди. Мне еще кое с кем встретиться надо… Когда понадобишься — позову.

Соседка

Солнца было два. Одно — в небе, жаркое и ослепительное, клонившееся к закату, другое — полыхало огнем в окне четвертого этажа. А рядом, как раз возле этого отраженного солнца, было окно квартиры, где жил Андрей. По распахнутым рамам он понял: мать уже пришла с работы. Домой идти не хотелось. Но и во дворе — ничего интересного. В ящике с песком копошатся детишки — строят крепости и туннели, делают песочные пироги. Андрей приоткрыл рот, собираясь зевнуть, как вдруг за длинными, низко опущенными ветвями ивы заметил желтое платье. Андрей сделал несколько робких шагов вперед. Да, под ивой, на скамейке, с книгой в руках сидела Евгения Константиновна.

Странное, какое-то благоговейное чувство испытывал Андрей, когда видел Евгению Константиновну. Живут они по соседству. На лестничной площадке четвертого этажа дверь его квартиры — прямо, а слева — дверь квартиры Евгении Константиновны с белой пуговкой электрического звонка и тусклой медной пластинкой с надписью: «П. К. Роговин». И окна рядом. Только у Евгении Константиновны не два окна, а три, и еще маленький балкон, где стоит потемневшее от пыли и дождей плетеное кресло и в длинных узких ящиках растут голубые анютины глазки, красная гвоздика и душистые белые левкои.

По утрам Евгения Константиновна, в шелковом халатике, с распущенными до плеч золотистыми волосами, выходит на балкон и поливает из эмалированного чайника цветы. Андрей любит смотреть, как она поливает цветы. Чтобы не пропустить этой минуты, он то и дело высовывается в окно. На его робкое «Здравствуйте!» она отвечает белозубой улыбкой и приятным голосом говорит:

— Доброе утро, Андрюша!

Евгении Константиновне — двадцать семь лет. Она живет вдвоем с мужем, Роговиным, — ведущим инженером какого-то завода. Кажется, они не очень ладят. Однажды, сидя у окошка, Андрей слышал, как она разозлилась на что-то и крикнула мужу:

— Я отдала тебе пять лучших лет жизни! Ты запер меня в этих стенах!

Андрей удивился: никто ее не запирает. Пожалуйста, ходи куда угодно. Делай что хочешь. Целый день одна. И хотя он тогда не поверил ей, но с тех пор почему-то жалеет Евгению Константиновну, а ее мужа почти ненавидит.

Между прочим, это от Евгении Константиновны три года назад он впервые узнал, что его мать Ирина Федоровна — не родная ему.

Неизвестно, зачем она тогда сказала об этом. Лучше бы он ничего не знал. Как раз с тех пор начались всякие неприятности, и он, как часто говорит мать, «совсем отбился от рук». В пятом классе остался на второй год… Да, не надо было Евгении Константиновне говорить об этом. А она сказала. Это в воскресенье было. Он спускался по лестнице злющий-презлющий. Накануне получил двойку по русскому языку, и мать потребовала: если он самостоятельно, без нее, ленится готовить уроки, то пусть сидит и делает домашнее задание в выходной день. Он пообещал сделать. Да только пообещал: как завалился с интересной книжкой на диван, так до обеда и не оторвался. В обед мать попросила показать, как выполнил задание. Он махнул рукой: дескать, не успел приготовить, вечером сделает. А сейчас ему некогда пойдет в кино, потому что договорился с ребятами идти смотреть новый фильм. Ирина Федоровна рассердилась:

— Денег не получишь! Сиди и делай уроки!