Ольга Клюкина - Эсфирь, а по-персидски - звезда Страница 17

- Да, я пристрастен к Мардохею более всех моих племянников, и вовсе не скрываю этого, - говорил Абихаил братьям, когда те говорили, что он слишком сильно морочит голову ребенку своими присказками. - Ну и что с того? Сам Господь не стесняется быть пристрастным и непоследовательным в своих милостях, и учит нас не только скромности и воздержанию, но и показывает, как далеко могут простираться его прихоти. Будем же и мы, братья, такими же свободными и пристрастными - разве не в этом наше счастье? И не смотрите на меня так строго, скоро я вам ещё и не то скажу. Совсем скоро вы узнаете от меня такие известия, что от изумления повскакиваете со своих мест и тоже будет вести себя с пристрастием...

- Ты снова говоришь загадками, Абихаил, - сказал Аминадав, поглаживая бороду - совсем уже редкую и седую, все более похожую на медленно пересыхающую реку. - Что ещё за новости ты для нас приготовил?

Но Абихаил только смеялся в ответ и прихлопывал в ладоши.

- Всему свое время, - говорил он. - Для начала нам всем нужно дожить, когда наступит...

4.

...время бурных ветров.

Наступил осенний месяц афаним, который называют также месяцем бурных ветров - это время приносит с собой обильные дожди, разливы рек и повсеместное бездорожье.

В девятый день афанима, когда все иудеи отмечают иом-кипур - день покаяния, Аминадав с самого утра проснулся с неприятным сердцебиением, пересохшей гортанью и сильным головокружением.

"Когда-нибудь все равно придется умирать, - спокойно подумал Аминадав. - И почему бы не сегодня, в праздник покаяния и отпущения грехов, когда все мои братья с женами и детьми, все веселые и нарядные, соберутся вместе в моем доме.? Можно ли придумать что-нибудь лучше для последнего дня жизни, когда и без того принято говорить друг другу покаянные слова и прощать друга?"

Аминадав омыл лицо, затем с чувством помолился и принялся поджидать у окна младшего своего брата, Абихаила вместе с Анной. Сегодня они непременно должны были приехать в Сузы, потому что, сколько Аминадав помнил себя, Абихаил ни разу не пропустил праздника отпущения, и часто называл его любимым своим праздником и самым лучшим днем в году, когда любой может при помощи очиститься словом от внутренней скверны.

Аминадав прождал до вечера, но Абихаил так и не появился - похоже, что его повозка где-то застряла на грязной дороге, или же он вообще не смог выехать из дома из-за разлившейся после дождя реки.

Старшие братья отметили со своими семьями праздник, а после вечерней трапезы и кубка вина Аминадав передумал умирать, не повидавшись младшим братом, который всегда был ему вместо сына и которому должен был сказать немало важных напутствий. Непривычно тихо и печально было почему-то в этот день за праздничным столом без Абихаила и Анны, хотя и детей, как всегда, собралось много, и немало выдалось для каждого и всевозможных хлопот, и задушевных признаний. Но перенести вечернюю трапезу было нельзя, потому что такое было дано для всех вечное постановление: в седьмой месяц, в девятый день месяца, всем вместе смирять души и с вечера до вечера не делать никаких дел, потому что в этот много трудится только Господь, делая людей чистыми от грехов, и даже старики вновь становятся невинными, как дети.

Но без говорливого Абихаила и тихой Анны все было как-то не то, не так...

А через пять дней начинался другой великий праздник - праздник кущей, который продожался целую неделю - и эти дня без Абихаила и вовсе никто не мог себе представить! Накануне "кущ" он всегда приезжал в Сузы на повозке, нагруженной большими пальмовыми ветвями, сухими колосьями и незнакомой душистой травой, и сразу же вместе с детьми принимался за строительство во дворе шалашей и очагов из камней. Семь дней, пока продолжалоась презднование кущ, всем желающим разрешалось жить в шалашах под открытым небом в память о том, как вывел когда-то Господь сынов Израилевых из Египта, из этой железной печи, и поселил в кущах.

По крайней мере, Абихаил всегда ночевал в шалаше вместе с детьми, и не было ничего веселее, когда он разводил во дворе костер, поджаривал для каждого на камнях пресные лепешки, пел песни, глядя на звездное небо. Даже если шли дожди, Абихаил никогда не изменял этому правилу и семь дней, подобно далеким предкам, жил в шалаше, снова и снова переживая счастья спасния и освобождения от рабской доли...

К счастью, пятнадцатого дня седьмого месяца, когда начинались кущи, дождевые тучи на небе рассеялись, и погода выдалась замечательная.

Но Абихаил и Анна не снова появились в Сузах, и от них не пришло никаких известий. Это было настолько странно, что старшие братья не знали, что и думать. Как всегда, Иаир по привычке сильно рассердился на Абихаила, который "не может оторваться от подушек, набитых утиными перьями", а Аминадав - опечалился и обеспокоился. Праздник кущей длился целую неделю, и все ожидали, что Абихаил вот-вот подъедет в город, тем более дороги успели подсохнуть и подъезды к реке, возле которого распологалось его село, перестали быть непроходимыми и в городе появились люди, которые это подтвердили.

В семнадцатый день афанима Аминадав не выдержал: проснувшись на рассвете, он почувствовал, что его сердце устало томиться в ожидании и так сильно, болезненно колотится в груди, что может долго не выдержать. Тогда Аминадав приказал запрячь повозку, взял с собой двух слуг, потому что сам уже с трудом удерживал вожжи, и спешно отправился за город. Он не стал ничего сообщать Иаиру, потому что побоялся, что тот начнет его отговаривать и даже вовсе не отпустит в путь, потому что ночью снова лил дождь, и наверняка мог размыть многие дороги.

"Я ещё вон, когда собрался умирать, - подумал Аминадав. - Но все мне что-то некогда, хотя голова с каждым днем кружится все сильнее. Медленно вытекает из меня душа, а по ночам сильно ноют мои кости, словно кто-то взялся грызть меня изнутри, не зная ни покоя, ни сна. Но разве могу я распрощаться с жизнью, пока не повидаю Абихаила? Ничего не поделать, значит, придется, мне теперь самому к нему ехать. Иаир ещё слишком молод, чтобы понять меня, и ему я уже сказал в день покаяния все, что лежеало у меня на душе, он хоть и поругает, но потом все равно простит меня..."

Но самое главное, что во время бессонной ночи, в сердце Аминадава прокралась одна страшная догадка, которой он ни с кем не мог поделиться, прежде чем не узнает, случилось ли это на самом деле или привидилось в болезненном сновидении.

Нынешней ночью Аминадаву вдруг пришло в голову, что Абихаил потому и не приехал в Сузы, что решился исполнить свое давнее намерение и, наконец-то накопив достаточно денег и имущества, отправился вместе с Анной в Иерусалим, на родину предков. То, что он выбрал для похода самый неудачный, дождливый месяц, было вполне в духе Абихила. И то, что Абихаил решил не прощаться со старшими братьями и лишь готовил всех к такому известию при помощи разнообразных присказок и загадок, тоже было на него весьма похоже. Увы, увы, все это было чересчур похоже на правду...

Ночью Аминадав припомнил, что в последнее время с каждым приездом в Сузы Абихаил казался братьям все более странным и непостижимым, а порой настолько непонятно выражал свои мысли, что доводил вспыльчивого Иаира до белого каления. Особенно два последних раза, когда он приезжал без Анны, занятой делами в лавке, которая обычно вс же смягчала своим присутствием встречи сильно несхожих по характеру братьев, как будто бы родившихся от разных матерей.

Например, Абихаил снова, как в прежние годы, несколько раз назвал себя Авраамом, а жену свою - Саррой, и опять с многозначительным видом сообщил, что вскоре братья узнают о нем нечто такое, чего никак не ожидают узнать, но он никак не может до поры, до времени раскрыть своей тайны.

"Сегодня кто-то во сне позвал меня и жену в дальнюю дорогу, такую дальнюю, что она уходила в звездное небо", - даже так, совсем уж прямыми словами выскахзался во время последнего приезда Абихаил, но его снова словно бы никто не услышал, а точнее только сейчас до Аминадава стал доходить смысл его речей.

Теперь Аминадаву было яснее ясного, что произошло то, что должно было случиться - неотвратимая разлука, и он не успел проситься с братом перед дальней дорогой. Перед собственной дальней дорогой, - потому что он собрался в края ещё более дальние, чем Иерусалим.

"Кто, кроме Него знает: откуда берется в нас дыхание? И откуда вдруг появляются кости в беременной утробе? И куда Он двинет наши тяжелые стопы дальше, так что они вдруг побегут?" - сказал во время прощания с братьями Абихаил с таким лукавым видом, словно вопросы эти содержали подсказку к его тайне.

"Куда дальше двинет Он наши тяжелые стопы?"

Чем больше размышлял Аминадав по дороге про загадки Абихаила, тем настойчивее приказывал слугам торопить коней, хотя и догадывался, что все равно навряд ли сумеет остановить ход неизбежных событий. Только безумец, тот, кто вовсе потерял рассудок, отважится отправляться в дальний путь осенью, накануне зимних ливней и бурь, без покаяния и благословения старших братьев, и, в конце-концов, без приличных запасов серебра для откупа от грабителей и разбойников! На всякий случай Аминадав взял с собой все накопления, которые были у него в доме, - если Абихаил ещё только собирается в дорогу и укладывает поклажу, можно хотя бы облегчить его путь и дать в дорогу побольше денег. Кто же ещё ему поможет, если не старший и совсем уже старый брат, которому на том свете все равно ничего не понадобится, кроме чистой совести?