Видали мы ваши чудеса! - Ольга Владимировна Голотвина Страница 17

Как родила она князю дочку, по отцу Даримирой названную, челядь обрадовалась: может, заживет княгиня, как прочие люди живут! Так нет же, ничего не изменилось. Бросила маленькую Дарён-ку на нянек да кормилиц и снова села с пяльцами у оконца…

Дарёна тем злым речам не верила. Ее мать лучше всех на свете! А что печальная всегда, так это она грустит по небесам. Она ведь сама так девочке сказала!

Да-да, с Дарёной – единственной во всём княжьем тереме – Лебедь все-таки иногда беседовала. Чаще, правда, отсылала прочь липнувшую к ней малышку: иди, мол, поиграй! Но иногда рассказывала про дальние страны, про странных людей, невиданных зверей – и о том, как прекрасна земля сверху, из-под облаков… Мало что могла понять кроха из этих рассказов, но слушала их, как слушают песни.

А когда девочка подросла, попросила Лебедь у мужа, чтоб отпускал их вдвоем с дочерью иногда погулять за городской стеной, на лесной опушке. Князь всегда радовался редким просьбам жены: хоть чего-то она захотела, а не только в небо глядеть! Дозволил. Но чтоб не совсем уж в одиночку. Стражу приставил – от лихих людей защитить в случае чего. Но велел стражникам близко не подходить, издали оберегать княгиню и княжну.

Женщина и девочка сидели на мягкой мураве, поставив рядом корзинку с едой. Дарёна плела венки себе и матери, а Лебедь говорила о том, как ей тяжело жить без крыльев, как она устала быть прикованной к земле. Нет счастья без полета, говорила она, глядя в небо. Ни разу не проронила ни слезинки, но дочь знала: в глубине души мать плачет.

Дарёна мечтала: вот опомнится отец, подобреет, вернет матери крылья – и впервые она улыбнется!

Будет летать по поднебесью, а потом возвращаться домой и рассказывать дочери о чудесных землях, увиденных сверху…

Когда княжне исполнилось семь лет, она решилась на страшное: украсть у отца лебединые крылья и вернуть их матери.

Где лежат крылья – девочка знала, да и весь терем знал. В дубовом сундучке, у отца под постелью.

А ключ от того сундучка у отца всегда на поясе привязан.

Задал как-то отец пир для приезжих гостей – соседних князей да бояр. Сама Дарёна по малолетству на пирах еще не сиживала, но знала, что после пиров гостям и отцу спать хочется. Крепко так спать, прямо в одежде.

Вот Дарёна и выждала момент, когда отец заснул.

Стараясь, чтоб никто не увидел, отвязала с пояса ключ. Сбегала к заветному сундуку, повернула ключ в замке, но открывать замок не стала. Приладила замок на место так, чтоб дужка в замке самым краешком держалась. Со стороны кажется, что заперт сундук, а на деле – отперт. Потом вернулась к отцу, снова привязала ключ к поясу.

На следующий день мать и дочь отправились гулять на опушку. Кухарка собрала княжне корзинку с пирожками и яблоками. А девочка улучила минуту, когда осталась одна, добралась до сундука, сдернула замок…

Она ожидала, что крылья будут большими, и не знала, как их спрятать, как вынести со двора. Но сверкающая белоснежная накидка оказалась невероятно тонкой, она легко смялась в маленький ком.

Дарёна сунула ее под яблоки и поспешила к матери. Девочка умирала от страха, но, к счастью, взрослые не заметили ее бледности.

Когда они оказались на опушке, а стражник, шедший за ними следом, отстал, Дарёна достала накидку и протянула матери. Девочка хотела многое сказать… но взглянула Лебеди в глаза – и растеряла все слова.

Лицо женщины исказилось, стало незнакомым, злобным. Она молча выхватила накидку из рук дочери, одним взмахом расправила ее и накинула себе на плечи.

Огромная белая птица с клекотом ушла в небо.

Как бежала ей вслед Дарёнка! Ах, как же она бежала! Изо всех своих детских силенок, не глядя под ноги, не сводя глаз с исчезающего в вышине белого пятнышка!

С трудом собрав в груди воздух, она закричала:

– Матушка, матушка! Хоть перышко мне скинь!

Разве докричаться ребенку до холодных облаков?

Но появилось из ниоткуда, блеснуло перед глазами белое перо, легло в протянутые руки, прямо в ладошки.

И остановилась Дарёна, почувствовав, что бежать уже не надо, что всё кончено…

Как завороженная, глядела девочка на сияющую белизну в руке. Не услышала, как простучали за спиной копыта, как спрыгнул с седла подскакавший князь.

Очнулась лишь в тот миг, когда сильная рука отца выхватила у нее перо.

– Улетела, да? – севшим, незнакомым, чужим голосом сказал Даримир. – Что ж, может, оно и к лучшему. Чужая она. Я-то надеялся – привыкнет…

Такой тоски на его лице Дарёна еще никогда не видела. Но сейчас ей было не до того, чтобы пожалеть отца.

– Батюшка, – воскликнула она, – отдай перышко! Это мне его матушка сбросила!

Даримир глянул на дочь так, словно впервые ее заметил.

– Тебе сбросила, вот как? Что ж, пожалуй, и отдам. Только не сейчас, а как подрастешь. К прочему приданому добавим, в дом мужа заберешь перышко… Пока пускай в сокровищнице полежит. А то как бы с того подарка тебе беды не вышло, лебеденок мой.

Спрятал перо в шапку, посадил девочку в седло и повел коня в поводу. Пока домой возвращались, пока на двоих одно горе горевали – близки были отец с дочерью, как ни разу до этого и ни разу потом…

В тереме все от страха притихли. Боялись: вот начнет князь разбираться, кто крылья похитил, тогда всей челяди достанется – Даримир в гневе грозен… Но князь только рукой махнул. То ли догадался и простил, то ли ему уже всё равно было…

А после пошла новая жизнь. Заслал Даримир сватов к боярину Буривою, посватал его дочь Ладиславу. Буривой хоть и рад тому был, а всё же спросил:

«А где ж твоя прошлая княгиня летает? Не воротится ли?» Но Даримир ответил, что Лебедь с ним отказалась свадьбу играть, хоть он и звал ее замуж честь по чести. И выходит, что он, князь, холост – и желает молодую княгиню в терем ввести.

Княгиня Ладислава пришлась ко двору, за порядком следила, челядь в ежовых рукавицах держала, Дарёну не обижала, а